да человеческого, думала я, если так ненавидят счастье.
Я высказала все это Дэви, и он мне подмигнул.
– Хорошо бы ты не разглагольствовала о том, что Соня старуха, стоящая на краю могилы, – сказал он. – Ей едва ли шестьдесят лет, знаешь ли, всего на десять больше, чем твоей тете Эмили.
– Дэви, она на сорок лет старше меня, по мне, она старуха. Уверена, что те, кто на сорок лет тебя старше, кажутся тебе стариками, признай.
Дэви признал. Он также согласился, что приятно видеть людей счастливыми, но оговорился, что это очень приятно только тогда, когда они тебе нравятся, и что хотя он в каком-то смысле очень любит леди Монтдор, так случилось, что ему несимпатичен Седрик.
– Тебе не нравится Седрик? – поразилась я. – Как можно? Я его просто обожаю.
Он ответил, что такой прелестной молоденькой девушке, как я, Седрик может показаться существом из другого, загадочно-гламурного мира, однако он, Дэви, немало странствовал до того как познакомился и остепенился с тетей Эмили и насмотрелся на подобных седриков.
– Тебе повезло, – сказала я, – мне они нечасто встречались. Но если ты думаешь, что я нахожу его загадочно-гламурным, то ты неправильно все понял. Он кажется мне похожим на дорогую няню.
– Дорогую няню! Белый медведь… тигр… пума – то, что не поддается приручению. Дело всегда в итоге плохо кончается. Погоди, Фанни, все это сияние золоченой бронзы скоро потускнеет, и я предрекаю, что последнее состояние Сони будет хуже первого. Я слишком часто видел такие вещи.
– Не верю. Седрик обожает леди Монтдор.
– Седрик, – пояснил Дэви, – обожает Седрика. Более того, он родом из джунглей, и, если этого потребует его удобство, он разорвет ее на части и слиняет обратно в заросли, помяни мои слова.
– Что ж, – вздохнула я, – если так, Борли будут довольны.
В этот момент в комнату вошел Седрик собственной персоной, и Дэви собрался уходить. Думаю, после всех неприятных вещей, что он только что наговорил, он боялся показаться слишком сердечным по отношению к нему при мне. Было, вообще-то, очень трудно не быть сердечным по отношению к Седрику, тот умел обезоруживать.
– Я уже не увижусь с тобой, Фанни, пока не вернусь из моего круиза.
– О, вы едете в круиз? Как изысканно. Куда? – спросил Седрик.
– На поиски маленького солнца. Я даю несколько лекций по минойским артефактам и продаюсь задешево.
– Мне так хотелось бы, чтобы и тетя Эмили тоже поехала, – сказала я. – Ей это было бы полезно.
– Пока не умрет Зигфрид, она не двинется с места, – сказал Дэви. – Ты же знаешь, какая она.
Когда он ушел, я сказала Седрику:
– Как вы думаете, он мог бы поехать навестить Полли и Малыша на Сицилии? Разве это не было бы интересно?
Седрик был сильно увлечен всем, что имело отношение к Полли.
– Ах, на расстоянии предметы и люди кажутся такими интересными, что можно попросту умереть от любопытства. Когда вы в последний раз получали от нее известия, Фанни? – спросил он.
– О, уже несколько месяцев назад, и то была всего лишь открытка. Я так обрадуюсь, если Дэви повидает их, потому что он превосходный рассказчик. Мы тогда узнаем от него, как они поживают.
– Соня так ни разу и не упомянула о ней, – сказал Седрик, – ни разу.
– Это потому что она никогда о ней не думает.
– Уверен, что не думает. Вряд ли эта Полли какая-то значительная личность, коль скоро оставила такой слабый след там, где жила.
– Личность… – задумчиво произнесла я. – Не знаю. Самое главное в Полли – ее красота.
– Опишите ее.
– О Седрик, ее красоту я описывала вам сотни раз. – Однако меня забавляло это занятие, потому что я знала: это его поддразнивает. – Ну, – начала я, – как я уже часто вам говорила, она так красива, что трудно обращать внимание на то, что она говорит, или разбираться, что она собой представляет как человек, ведь единственное, что вам хочется, – это не сводить с нее глаз.
У Седрика был хмурый вид, как всегда, когда я так говорила.
– Красивее, чем Герой? – спросил он.
– Она очень похожа на вас, Седрик.
– Так вы говорите, но я не замечал, чтобы вы не сводили с меня глаз, напротив, вы внимательно слушаете, глядя в окно.
– Она очень похожа на вас, – твердо сказала я, – но все равно, вероятно, красивее, потому что так притягивает взгляд.
Это было абсолютной правдой и было сказано не только для того, чтобы позлить Седрика и вызвать в нем ревность. Он был похож на Полли и очень хорош собой, но не притягивал взор так неодолимо, как она.
– Я точно знаю, в чем дело, – сказал он. – Это моя борода, все это отвратительное бритье. Сегодня же пошлю в Нью-Йорк за воском для депиляции – вы не можете представить, какая это боль, но, если это заставит вас не сводить с меня глаз, Фанни, дело того стоит.
– Не беспокойтесь, – ответила я. – Дело не в бритье. Да, вы похожи на Полли, но не так красивы, как она. Леди Патриция тоже была на нее похожа, но это было не одно и то же. В Полли есть что-то сверх этого, чего я не могу объяснить, могу только сказать, что это так.
– Что у нее может быть сверх, кроме отсутствия бороды?
– У леди Патриции тоже не было бороды.
– Вы ужасны. Ничего, я попробую, и вы увидите. На меня люди тоже раньше глазели, как сумасшедшие, когда я был безбородым, даже в Новой Шотландии. Вам так повезло, что вы не красавица, Фанни, вам никогда не узнать страданий из-за внешнего вида.
– Спасибо, – ехидно обронила я.
– И поскольку разговор о красавице Полли делает нас обоих такими сварливыми, давайте обратимся к Малышу.
– Ну а вот о Малыше никто не смог бы сказать, что он красивый. Никто на него не пялился. Малыш старый, седеющий и противный.
– Послушайте, Фанни, это неправда, дорогая. Описания людей интересны только в том случае, если они правдивы, понимаете? Я видел много фотографий Малыша, Сонины альбомы полны им. От Малыша, играющего в диаболо, и Малыша в армейских обмотках, до Малыша со своим носильщиком Бузи. После Индии она потеряла фотоаппарат, возможно, во время переезда, потому что «Страницы из нашего Индийского дневника» – это, похоже, самый последний альбом. Но то было всего лишь три года назад, и Малыш тогда все еще выглядел очаровательно. У него тот тип внешности, который я обожаю: коренастый и с глубокими привлекательными морщинами по всему лицу – основательный.
– Основательный!
– Почему вы так его ненавидите, Фанни?
– О, не знаю, у меня от него мороз по коже. Во-первых, он такой сноб.
– Мне это нравится, – сказал Седрик, – я сам сноб.
– Такой сноб, что живых людей ему недостаточно, ему надо знать еще и мертвых – я имею в виду титулованных мертвых, конечно. Он роется в их мемуарах, так что может говорить о своей дорогой герцогине де Дино или о том, «как очень верно сказала леди Бессборо». Он назубок знает родословные книги и всегда готов подсказать, кто кому кем доводился, я имею в виду королевские семейства и прочее. Затем он пишет книги обо всех этих людях, и создается впечатление, что они были его собственностью. Фу!
– Именно так, как я и ожидал, – подытожил Седрик, – благородный, культурный человек, из тех людей, которые нравятся мне больше всего. И одаренный! Его вышивки поистине чудесны, а десятки его картин на корте для сквоша достойны самого Руссо-таможенника[74]. Пейзажи с гориллами! Оригинально и смело.
– Гориллы! Лорд и леди Монтдор и любой другой, кто захочет позировать.
– Ну что ж, это оригинально и смело изобразить моих тетю и дядю в виде горилл, я бы не отважился. Думаю, Полли очень повезло.
– Борли думают, все кончится тем, что вы женитесь на Полли, Седрик. Позавчера Норма выдвинула мне эту захватывающую теорию. Они считают, что это был бы смертельный удар для леди Монтдор, и страстно желают, чтобы это произошло.
– Очень глупо с их стороны, дорогая. Полагаю, им стоит только взглянуть на Героя, чтобы увидеть, насколько это невероятно. Что еще говорят обо мне Борли?
– Седрик, как-нибудь зайдите познакомиться с Нормой – я просто умираю от желания увидеть вас вместе.
– Думаю, нет, дорогая, спасибо.
– Но почему? Вы всегда спрашиваете, что она говорит, а она всегда спрашивает, что говорите вы, вам бы гораздо лучше порасспросить друг друга и обойтись без посредника.
– Дело в том, что я уверен: она напомнит мне о Новой Шотландии, а когда такое происходит, настроение у меня портится, барометр падает до ливня и бури. Домашний плотник в Хэмптоне мне тоже о ней напоминает, не спрашивайте почему, но это так, и мне приходится неучтиво отворачиваться всякий раз, как я с ним сталкиваюсь. Уверен, Париж потому меня устраивает, что там нет и тени Новой Шотландии, и, пожалуй, также именно поэтому я все эти годы мирюсь с бароном. Барон мог бы происходить из многих заморских земель, но только не из Новой Шотландии. Тогда как Борли там в избытке. Но хотя я не хочу с ними встречаться, мне всегда приятно о них слышать, так что, пожалуйста, продолжайте рассказывать о том, что они думают о Герое.
– Хорошо, я только что встретила Норму, когда ездила за покупками, и она была переполнена вами, потому что, кажется, вчера вы ехали из Лондона на одном поезде с ее братом Джоком, и теперь он просто не может ни о чем другом думать.
– О, как волнующе. А как он узнал, что это был я?
– По множеству признаков. Ваши очки, ваш кант на пальто, ваше имя на багаже. Вам не удастся быть неприметным.
– О, отлично.
– Так, по словам Нормы, ее брат был в настоящей панике, сидел, глядя одним глазом на вас, а вторым – на сигнальную веревку, потому что ожидал, что вы в любую минуту броситесь на него.
– Святые небеса! Как он выглядит?
– Вам лучше знать. Кажется, вы с ним были одни в купе после Рединга.
– Ну, дорогая, я помню только отвратительного усатого убийцу, сидевшего в углу. Я особенно хорошо его запомнил, потому что всю дорогу думал: «О, какое счастье быть Героем, а не кем-то вроде этого».