Но, поскольку Ларри был молод, здоров и полон сил, поскольку он много работал и крепко спал, в конце концов ему удалось справиться с подавленностью, вызванной трагической смертью капитана Фосса. И Ларри спокойно продолжал свою повседневную жизнь в лагере. Однако он испытывал глубокое сострадание к неуклюжему новобранцу, так неудачно выронившему гранату. Похоже, бедняга готов был разорвать себя на куски. Ларри подумал, что сейчас даже отцу Каллагану будет очень трудно возвращать этого мальчишку к нормальному мировосприятию.
А отец Каллаган (помимо капитана Фосса) был еще одним человеком, которым Ларри восхищался с самого начала пребывания в лагере. До чего удивительный этот священник, размышлял Ларри. Истинный солдат креста! Мощный мужчина с телосложением борца, он понимал, что с ребятами, похоже, нельзя разговаривать без ругательств, он время от времени устраивал турниры по боксу, футбольные матчи и тому подобное, но все же, несмотря на свою суровость, он был буквально нежен, как женщина, по отношению к парням, оказавшимся в госпитале с долгой мучительной «испанкой». И Ларри знал еще кое-что. Он услышал эту историю от рядового Натана Фридберга. Фридберг, гравер с Хелстэд-стрит, сумел все-таки добраться до Нового Орлеана, где нашел работу по своему ремеслу. Он был до того талантлив, что сумел, к примеру, вырезать на серебряной чайной ложечке собор Св. Луиса, однако имел грешок — похваляться своим незаурядным мастерством. И в результате, когда на нескольких ложечках в офицерской столовой обнаружили весьма искусное изображение сортира, то военной полиции не понадобилось много времени, чтобы отыскать виновного; прошло немного времени, как его бросили на гауптвахту, чтобы он обдумал там «на досуге», каково это — злонамеренно портить государственное имущество. Но отец Каллаган, знавший, что приговор пришелся на высокие церковные праздники еврейского календаря, угрожающе предостерег высокое начальство, напомнив о чистилище, и, хотя его слова сопровождались этакой теплой ирландской усмешкой, это обеспечило Фридбергу освобождение из тюремной камеры, и он смог присутствовать на служении Йом Кипура в александрийском храме.
Ларри не знал ни одного офицера, ни одного католика, который был бы так же эрудирован. Наверное, исключение составлял лишь Фрэнк Уоддилл, главный сержант, имя которого уже было внесено в список на повышение до звания лейтенанта. Ларри встречался с Фрэнком в Тулане; частенько не очень холодными зимними вечерами они прогуливались по Уолнут-стрит[24], доходили до берега реки и сидели в открытой таверне за кружками пива. Фрэнк специализировался в области исследований, касающихся эхолокации, и всегда искал человека, который слушал бы его рассуждения о любимом предмете.
Постепенно Фрэнк возбудил интерес Ларри, и вскоре они стали близкими друзьями; ходить в таверну теперь стало у них в некотором роде традицией. Там они пили пиво и рассуждали насчет исследований в области эхолокации. А потом на какое-то время потеряли контакт друг с другом, правда, не утратив при этом взаимного дружеского чувства. И Ларри очень обрадовался, когда вновь встретился с Фрэнком в лагере. Он надеялся, что, даже став офицерами с крагами из кордовской кожи и золотой тесьмой, вплетенной в шляпу, они все же выкроят время для долгих бесед по вечерам; Фрэнк горячо и с радостью принял приглашение Ларри посетить после войны Синди Лу и вместе поразмыслить, как можно модернизировать сахарный завод на Виктории.
К концу периода обучения Ларри (он уже стал старшим сержантом роты) вместе с остальными новобранцами имел право по вечерам покидать лагерь в любой день, когда им хотелось, при условии, что они перед отбоем будут возвращаться в казармы для поверки.
Иногда они уходили пораньше, чтобы поужинать «У грека» — в небольшом ресторанчике, расположенном прямо через дорогу от городской ратуши, в двух кварталах от Ред-ривер-бридж. А иной раз они просто слонялись небольшими компаниями по улицам или ходили на танцы в клуб под названием «Лось». Большинство сержантов из роты Ларри были старше его и уже женаты, их жены жили в комнатах у «Алека»; эти женатые парни оставляли своих приятелей сразу же, как только добирались до города. Остальные же не посещали группами публичных домов, и никто из них не говорил остальным: «Ладно, к вечеру вернусь на построение». Хотя, если все же кого-то встречали на углу Второй и Мюррей-стрит, когда тот ловил какую-нибудь развалюху, чтобы добраться до лагеря, то все прекрасно понимали, что парень побывал у женщины. Но почти никто никогда не хвалился своими похождениями, не говорил, глупо ухмыляясь, что-то вроде: «Ну, это было весьма недурно, и оно того стоило». Тем не менее все же случилась одна история, которую передавали из уст в уста: один школьный учитель, на первый взгляд казавшийся воплощением чопорности и аккуратизма, на удивление радостно отозвался на попытки завязать дружбу со стороны одного из новобранцев, хотя и не ожидал, что все будет воспринято настолько серьезно. Когда он покидал лагерь, его «возлюбленная» изумила его еще больше, преподнеся ему в качестве прощального подарка Новый завет. За первым кавалером последовал другой, который с не меньшим изумлением получил от «нее» точно такой же прощальный подарок. О происшедшем заговорили, но потом все постепенно утихло, в том числе и изумление. Но Новые заветы почтительно сохранялись…
Устав лагеря позволял к тому времени отпуска к «У Алекса», и мужчины, навещавшие своих жен, уже не походили невесть на что, когда карабкались в кузова грузовиков, отправлявшихся до станции Новый Орлеан. Сколько же времени прошло, думал Ларри. Четыре месяца? Пять? Да, сэр, скоро будет пять. Тем временем по лагерю поползли слухи, что в недалеком будущем 156-й собираются перевести в лагерь Дикс, а уже оттуда — за границу. Большинство знакомых Ларри получали отпуска, чтобы повидаться со своими семьями. Ему сказали, что разрешат это сделать на следующей неделе, и теперь он не думал больше ни о чем, кроме как о своей поездке в Синди Лу, где вновь встретится с дедом.
Однажды вечером Ларри и его первый сержант Пит Споффорд, а также полковой старшина 114-го инженерного полка Джек О’Бэрн отправились в отель «Бентли» в Александрии на обед. Ресторан отеля славился своим обслуживанием и великолепной кухней, а Джек О’Бэрн был в дружеских отношениях с одним официантом-ирландцем. Они были знакомы по Новому Орлеану. И всякий раз, когда Джек собирался что-нибудь «обмыть», для него накрывали любой столик по его желанию — очевидно, так повелось еще с домашних времен, поскольку никто из приглашенных ни разу не видел, как оплачивались подобные пирушки.
Так что трое сержантов, сидя в огромном красивом зале ресторана, наслаждались утками, устрицами, малиновым мороженым и кофе, а после, наевшиеся до отвала и довольные, разгуливали по городскому парку, пока не настало время найти какой-нибудь драндулет, который отвез бы их обратно в лагерь.
— Да, наверное, последний раз мы выбрались вот так… — заметил Ларри, когда они тряслись на ухабах. — У меня отпуск на следующей неделе, а потом…
— У меня для тебя плохая новость, Худой, — прервал его Споффорд. — Не хотел я портить тебе вечер, поэтому не сказал об этом до ужина, но теперь, когда мы едем обратно в лагерь, ты можешь узнать об этом. Тебе не предоставили отпуска.
— Не предоставили?
— Угу. И ты не отправляешься с частью в Дикс. У меня есть для тебя приказ: отправляться в лагерь Мэрритта в Нью-Джерси в качестве курсанта военного училища для подготовки в офицеры. Но это всего лишь военная база, так что ты не проторчишь там долго, Худой. Они отправят тебя пинком под зад прямо в прекрасную Францию, чтобы завершить курсы… И если ты когда-нибудь найдешь там подходящую девушку, то ты просто обязан эти курсы там закончить.
Книга четвертаяВесна 1918 — осень 1927
25При деньгах и благополучии
На борту корабля
Пятница, 26 апреля 1918
Дорогой па!
Пишу это письмо, находясь где-то у берегов Испании. Мы ожидаем прибытия в порт ночью или завтра утром. Не уверен, что нам позволено писать, на каком корабле мы идем, но это большой пассажирский пароход, очень комфортабельный. Нам повезло, что мы плывем во втором классе, то есть у нас есть каюты. Океан прекрасен и удивителен, я наслаждаюсь каждой минутой этого путешествия, и, честно говоря, мне бы хотелось плыть еще неделю. Мы вышли в море 16-го около полуночи. Тут примерно (в этом месте письма небольшая прямоугольная дырка, наверняка сделанная цензором) войсковых частей, не считая пары сотен врачей и медсестер Красного Креста. Мы ничего не делаем, если не считать гимнастических упражнений, а остальное время предоставлены сами себе. Вся команда корабля — французы, так что у нас теперь неплохая разговорная практика на этом языке. Я обнаружил, что весьма неплохо изъясняюсь, так что в будущем у меня не будет никаких трудностей с французским и я наверняка сделаю успехи. ОТЛ[25] из Оуглторпа[26] — а все они южане — отличные ребята, так что, полагаю, если мы и дальше останемся вместе, будет очень здорово. Но, что бы там ни было, я знаю, что всегда буду рад, если у меня окажется возможность выбора, куда отправляться. Здесь, на борту, мы получаем очень мало известий и понятия не имеем, что делается на фронтах, но, вероятно, узнаем об этом, как только сойдем на берег. Будучи в Мэрритте, я ничего не слышал о тебе и удивляюсь почему? Здесь нам не разрешали целый день до вчерашнего утра подниматься на палубу, и было очень противно и неспокойно сидеть и дожидаться ночи, когда наконец можно выйти на свежий воздух и немного поразмяться. Все сейчас довольно взвинчены и, наверное, такими и останутся, пока наконец мы не уберемся из этой зоны. Тут постоянно наблюдают за всем происходящим дозорные, а пулеметчики всегда наготове.