— Док? А Кэхилл вернется?
— К ебени-матери Кэхилла, — рычу я. — Ой. Извини, Леонард.
— Не против, если я закончу его работу? Заказ-то срочный. Новый магазин электроприборов в центре города. Мы подрядились закончить им веб-сайт к пятнице. У них вроде бы в этот день распродажа, и они хотят пустить рекламу.
— Спасибо тебе. Очень обязан.
Опять я в центре внимания.
Встаю, с чашкой подхожу к Леонарду и кладу ему на плечо ладонь. Он останавливает свою компьютерную игру, поднимает на меня глаза и прижимается щекой к моей руке.
— Извини, что тебе пришлось выслушать такое, — говорю.
— А что такое «дерет»?
— «Дерет»-то? Это… э-э-э… ну, это еще долго не должно тебя волновать.
— Значит, есть из-за чего волноваться?
— В общем-то, может, и не из-за чего. Но все, кого я знаю, волнуются. Как успехи в игре? Она тебе понравилась?
— Эге. Я уже три раза нашел червяка.
В первый (но не в последний) раз меня тогда поразило, что он не спрашивает, когда же вернется мама.
Вечером того же дня, около половины одиннадцатого, когда я мирно смотрел в потемках телевизор, явился Кэхилл. Дверь была не на замке, и он свободно вошел.
Леонард спал на диванчике у меня за спиной, а Хроник сидел на подушке и ласково теребил его жесткие волосы, время от времени легонько прихватывая клювом щеку.
Что показывали по ящику, сам толком не знаю. Мелькало что-то на экране. Телевизор я врубил, как только все удалились. Бутылочка пива потела на полу у моих ног. Другая холодная бутылочка была у меня в руке.
— Чего тебе? — спрашиваю.
— Я тебе друг, Док. У тебя нет друга лучше.
— Я прямо выращиваю врагов, — говорю я почти безо всякой задней мысли. Весь мой гнев улетучился. Остались удивление и усталость. И голова слегка кружилась.
Кэхилл захлопнул дверь. Я испуганно оглянулся на Леонарда — тот не проснулся.
— Я на нее нападаю потому, что она тебе не пара. Вам лучше расстаться.
— Давай обсудим это в кухне. У меня тут ребенок спит. Только-только уложил.
Кэхилл посмотрел на свернувшуюся калачиком маленькую фигурку.
— Елки-палки. Леонард еще здесь? А мамаша вообще намерена к нему вернуться?
— В кухне поговорим.
Я похромал вслед за Кэхиллом и достал из холодильника еще бутылку пива.
— Ты хоть знаешь, сколько ей лет, Док?
— Мне плевать. Тебе что, говорить больше не о чем?
— Ой, вряд ли тебе плевать. Пожалуй, даже совсем наоборот. Так сколько ей годков?
— Наверное… Ну, не знаю. Где-то за тридцать.
— Ты даже и не знаешь.
— А ты знаешь?
— Ее трепаная биография на веб-сайте, который мы делали для мэрии.
— Этой частью сайта я не занимался.
— Еще бы ты занимался. Это была моя работа. Ей сорок два. Четыре и два.
Внутри у меня все похолодело. Не будь балбесом, сказал я себе, это просто цифры.
— Ничего тебе не наплевать. Ты прекрасно понимаешь, это — тупик. Эта дорога никуда не ведет. То есть мне попадались по жизни ребята, которые все просерали ради любви, но ты даже на этом фоне выделяешься. Док, ты только глянь, что она с тобой делает?
— Что такого она со мной делает? С ней я счастлив.
Кэхилл фыркает, отскакивает в сторону и бьется головой в стену кухни. Словно мои слова оказались последней каплей, и ему уже некуда девать энергию.
— Счастлив? — выкрикивает он. — Счастлив? Сколько минут в неделю ты с ней счастлив? Посмотри на себя, Док. На кого ты стал похож?
— Не понимаю, о чем ты. Пиво будешь?
— Когда мы затевали все это предприятие…
— Мы?
— Ну хорошо, когда ты подался в бизнесмены, а я к тебе присоединился, помнишь, мы ведь оттягивались по полной. Ходили на танцы. Тусовались с девушками. Наставляли рога. Ты был нормальный мужик. Тебя хватало на все. И с бизнесом у тебя все было в порядке.
— С бизнесом у меня и сейчас порядок.
— Ой ли? Митч! Она наш самый большой заказ. Больше просто не бывает. Как ты думаешь, что муж сделает, когда узнает?
За спиной у Кэхилла раздается голосок:
— Митч?
Это Леонард натягивает свои очки с резинкой.
— Блин. Ты разбудил Леонарда.
Леонард говорит:
— Я спал, спал, а тут вы орете. Чего орете-то?
А я как-то и не заметил, чтобы мы говорили слишком громко. Мне даже казалось, мы разговариваем вполголоса.
— Извини, дружище. Мы тут кое-что обсуждали. Давай-ка я тебя уложу.
Стараясь хромать не так сильно, я отношу Леонарда на диван и укрываю одеялом.
— Что такое ты смотришь? — спрашивает он.
Понятия не имею, что там идет по телевизору.
По экрану шляется черно-белая мумия.
— Ужастик, — радуется Леонард. — Класс.
— Если я разрешу тебе посмотреть, ты будешь бояться?
— Эге. Наверное.
— Пару минут, не больше.
Кэхилл обосновался в углу рядом с птичьей клеткой и глядит в окно. Вид у него одинокий — словно он потерял лучшего друга.
— Если ты так считаешь, Кэхилл, — говорю, — почему ты не пришел ко мне и не сказал обо всем открыто, как сейчас? Вместо того чтобы отпускать шуточки перед сотрудниками.
— Я понимаю, — отвечает Кэхилл. — Теперь я все понимаю. Извини.
Мы молчим. Хроник самостоятельно забирается в клетку. Попка хватает клювом Кэхилла за рукав. Тот не замечает. Мумия опять возникает на экране, и Леонард закрывает очки руками.
— Так, — произносит Кэхилл. — Я еще у тебя работаю?
Странное дело: на какое-то мгновение в горле у меня появляется комок, словно я собираюсь зарыдать.
— Девять утра, — говорю. — Чтоб был как штык, а то уволю.
Кэхилл пожимает руку мне и Леонарду. Прощается. Уходит.
— Вы друзья? — спрашивает Леонард.
— Ну да. Конечно.
— Хоть вы и орете друг на друга?
— В этом-то и штука. Кричать друг на друга и оставаться друзьями могут только настоящие друзья.
— Ой, — говорит Леонард. — А я и не знал. Ведь у меня нет друзей. Только мама.
— Ну как тебе не стыдно, Леонард? Я — твой друг. И Кэхилл, и Ханна, и Графф. И Барб. И Хроник.
— Ух ты, — радуется он. — Ведь верно. У меня теперь масса друзей. Правда, Митч?
— Друзей у тебя просто немерено.
На следующее утро стучусь к миссис Моралес.
— Кто там? — слышится из замочной скважины.
— Митч Деверо. Ваш сосед. Хочу с вами поговорить насчет Перл.
— Думаю, на самом деле ее звали не так, — рассказывает миссис Моралес. — Пряталась девка от кого-то. Как-то ее полиция задержала. Она ехала на моей машине, и выяснилось, что у нее нет прав. Полицейские спрашивали меня, разрешала ли я ей садиться за руль, и сказали, как ее зовут. Перл непомню-кто. Но мне-то она назвала другую фамилию. Может, она и не заслуживала, но я старалась ее защитить. Такая хорошая девочка. Пусть даже она во что-то вляпалась. В такой чистоте квартиру содержала. Хорошо бы она вернулась. А то все уже грязью начинает зарастать.
Мы в комнате, которую миссис Моралес сдавала Перл и Леонарду.
— Уверен, она вернется. Я просто хотел забрать кое-какие вещи Леонарда.
— Дай-то бог, чтобы возвратилась. Все здесь сверкало-блестело. Из раковины кушать можно было.
Миссис Моралес затопала вниз по лестнице и пропала.
Я обошел квартирку. Подозреваю, изначально здесь было две спальни, которые потом незаконно перестроили в «студию» с кухонькой. Везде безукоризненная чистота. Ванны нет, только унитаз. В раковине, что ли, она Леонарда купала? А сама как мылась? Впрочем, стоп. Не мое дело.
Мне упорно казалось, что она вернется, и не хотелось слишком уж совать нос в чужие дела. Но тут мне припомнились слова Леонарда, что они собирались переезжать. В другой штат. В «Оррингтон», как он выразился.
Я прямо похолодел. Что, если Перл сбежала, бросив его? Не может быть. А вдруг? Но она ведь обожала его. А с другой стороны, я про ее жизнь ничегошеньки не знаю.
Я сложил в кучку две крошечные пижамы с длинными штанами, три рубашки, какие-то трусики и носочки. На детской кровати сидел плюшевый жираф.
Потом я открыл шкаф. Надо же было взглянуть.
На древних металлических вешалках висели два платья, поношенная блузка и пара джинсов. Поди знай, Перл оставила эти вещи или у нее больше ничего и не было.
ЛЕОНАРД, 5 летШтраф-копилка
Я стою у открытого окна кухни и разговариваю с птицей.
Вообще-то я завтракаю. Только свой тост я раскрошил и рассыпал крошки по подоконнику. Воробышек тут как тут. Покушай, птичка, вместе со мной. И я знаю: стоит мне чуть отойти от окна и тихонько сказать: «Приди ко мне, Перл, я здесь, Перл» — как воробей немедленно явится.
Я никогда не называл маму по имени. Для меня она была «ма» или «мама», как для всякого ребенка. Но после того, как она пропала, я стал обращаться к ней по имени, сам не знаю почему. Впрочем, имя Перл — особенное. В нем есть что-то от драгоценности, от сокровища. Оно всякий раз поражает и восхищает и играет на солнце. Как-то мы с Митчем были на берегу моря на закате, и волны бились о скалы, и брызги точно так же играли и переливались в лучах солнца, словно кто-то — наверное, Бог — горстями подбрасывал в воздух жемчужины. Просто чтобы посмотреть, как они будут сверкать. Сейчас я еще не вижу их хорошенько, но скоро Митч купит мне очки получше.
Впрочем, это неважно. Главное, вы меня поняли.
Кстати, мне кажется, что брызги — это тоже Перл.
В кухню входит Митч и спрашивает, что я делаю.
— Разговариваю с птицей, — отвечаю.
— Разговор складывается?
— Эге.
И тут Графф в другой комнате вопит:
— Твою мать!
И мы с Митчем одновременно произносим:
— Штраф-копилка.
В конторе делается тихо. Откуда-то из глубины появляется Графф, останавливается у большой стеклянной банки и принимается рыться в карманах.
— Чтоб тебя, — произносит Графф. — Тут никаких денег не хватит.
Все смеются. Только Графф мрачен. Ему предстоит положить в банку два доллара. Мы уже заработали на Граффе кучу денег. И она прирастает каждый день. Хоть все и стараются прикусить язычки и не транжирить средства зря.