— Неужели ты рассчитываешь, что я этому поверю?
Гейл пожал своими мощными плечами и спокойно посмотрел на нее, слегка вздернув подбородок.
— Судя по прошлому опыту, ты вообще ничему не веришь, — согласился он.
Энни открыла было рот, чтобы возразить, но внезапно ей показалось, что она перестала соображать.
— Но Лу Цян, похоже, считает себя таковою! — Через мгновение Энни вернулась к своему утверждению.
— Ну что ж, у нее всегда было богатое воображение… А наша с тобой проблема состоит в том, что твоя дикая ревность никак не сочетается с представлением о счастливом браке, не правда ли?
Она обхватила себя руками, несмотря на теплую духоту ночи. В воздухе стоял густой запах сосен, тысячи цикад неумолчно стрекотали в бархатной тьме на склонах. Мимо столиков прошла обнявшаяся парочка, нежно склонив друг к другу головы. Возлюбленные в лунном свете, мрачно подумала Энни. При других обстоятельствах Афины показались бы ей идеальным городом для влюбленных.
— Ревность? — произнесла она наконец. — Это всего лишь незначительная малость того, что в нас не сочетается, не так ли? По крайней мере… по крайней мере, это вполне нормальное чувство, показывающее, что кто-то за тебя переживает.
Принесли бренди. Энни задумчиво посмотрела на свою порцию, затем отпила глоток. Крепкая жидкость обожгла пищевод, немного оживив нервы.
— Если хочешь этим сказать, что я не переживаю за тебя, то ты ошибаешься, — мягко возразил Гейл. Он внимательно наблюдал за Энни поверх золотистого шара настольной лампы.
Она закрыла глаза. Надо было хоть немного привести мысли в порядок. И чувства тоже.
— Гейл, это все слова, — решительно проговорила она. Сердце у нее сильно билось, а в горле пересохло. — Необходимо подтверждать их делом, разве не понятно? Когда я в тебе нуждалась — действительно нуждалась! — тебя рядом не было. Ты был где-то очень далеко.
— Я знаю.
Она беспомощно посмотрела на него.
— Ты хочешь сказать, что дела для тебя значат больше, чем слова? — продолжал он внезапно помрачневшим тоном. — Боже мой, Энни, неужели ты думаешь, я сам не понимаю, что плохо поступил, покинув тебя?
Вынужденное его признание заставило ее сердце забиться еще сильнее.
— Ну, тогда… — начал было Гейл и вдруг замолчал.
Конечно, она давно уже привыкла к его циничной откровенности, но оттого, что он по-прежнему говорил честно и обезоруживающе искренне, ей все-таки стало не по себе.
— На острове Китнос я тебе сказал, — упрямо продолжал он, — что не готов был тогда взять на себя серьезные обязательства. — Он холодно усмехнулся. — И если хочешь знать правду, Энни, то меня это чертовски напугало.
— Что же тебя напугало? То, что я была от тебя без ума?
— Нет, то, что ты, возможно, считаешь, что совершила большую ошибку. То, что Фред Бакстер был прав — я ведь действительно испортил тебе жизнь тем, что ты забеременела.
— Подожди минуточку. Не впутывай в наши дела Фреда Бакстера. Он был всего лишь моим другом.
Перед глазами Энни мгновенно возник образ Фреда — карие глаза, длинные густые каштановые волосы. Как глава агентства, взявшего ее на работу еще студенткой, он высказывал крайнее недовольство ее решением уйти совсем. Тем не менее, когда Энни потеряла ребенка, он показал себя верным другом. Во время частых и долгих отлучек Гейла Фред не оставлял ее, звонил, приглашал на обед и появлялся всякий раз, когда Энни нуждалась в чьем-нибудь участии…
— По крайней мере, он всегда был заботлив и особенно внимателен после того, как у меня случился… выкидыш, а иногда даже проводил со мной свое свободное время, не то, что ты. В отличие от тебя, Фред принял участие во мне в трудное для меня время. И вообще сделал для меня намного больше, чем ты…
— Конечно, намного, — с убийственным сарказмом ответил Гейл. — Я ведь лишь встретил тебя, сделал тебя беременной и женился на тебе…
— Ребенка делают двое, Гейл, — хрипло возразила она. — И… и когда я обнаружила, что беременна, то почувствовала себя счастливой… Это было самое лучшее из всего, что когда-нибудь со мной случалось.
— А потом вдруг произошло несчастье, ты потеряла ребенка, — сухо согласился Гейл. Слегка вздрогнув, он отпил бренди и резко, со стуком, поставил бокал на стол. В его голосе прозвучала какая-то непонятная ей нотка. — Итак, самое лучшее осталось в прошлом, верно?
Самые разнообразные чувства душили Энни, мешая соображать. Она едва могла вымолвить слово.
— Гейл… похоже, ты совсем не понимаешь меня. Когда я говорю, что любила тебя, ты приплетаешь сюда Фреда Бакстера. Когда говорю, что радовалась и ждала появления на свет нашего ребенка, ты обвиняешь меня, что я вышла за тебя только для того, чтобы у ребенка был отец. Ты, видимо, никак не хочешь понять в своем тупом самодовольстве, что бросил меня в тот момент, когда я в тебе нуждалась, отчаянно нуждалась. А тем временем ты шлялся с Лу Цян по ночным клубам Гонконга, и твои фото красовались в колонках светской хроники. Неужели заботливый, любящий муж может так поступать?
— Может, если он огорчен так же, как и его жена…
Энни бросила на него недоуменный взгляд. Гейлу нельзя доверять, предупреждающе шепнул внутренний голос. Новый намек на искренность наверняка был еще одним приемом из его обширного репертуара психологических игр. Этот человек никогда не терял контроля над событиями. Если какой-то путь оказывался для него закрытым, он моментально, со скоростью вычислительной машины находил другой.
— Ты хочешь сказать, что потеря ребенка тебя огорчила так же, как и меня?
— Я не могу тебе ответить на это.
Его глаза потемнели. Отвернувшись от Энни, он стал вглядываться в россыпь городских огней далеко внизу.
Когда он снова заговорил, его голос звучал глухо.
— Почему ты, Энни, не можешь поверить в то, что я действительно хотел нашего ребенка, по-настоящему хотел. А когда ты сообщила, что у нас будет ребенок, я подумал, а почему бы мне не жениться. Ведь завести семью — это замечательно! Потом у тебя случился выкидыш. Ты очень изменилась, перестала допускать меня… Мне показалось, что ты охладела ко мне и я тебе вовсе не нужен…
— Ты меня не понял… — с трудом выговорила она.
Гейл по-прежнему смотрел вниз, на ночной город. Энни опустила глаза в бокал с бренди, боясь встретиться с его взглядом.
— Гейл, я была так расстроена, чувствовала себя совершенно потерянной и опустошенной. А ты вдруг показался мне ужасно чужим, как будто между нами выросла стена. Невидимая стена. Ты понимаешь? Радостное ощущение жизни вдруг куда-то исчезло, и мир для меня стал бессмысленным…
Он глубоко вздохнул. Повисло долгое молчание, которое в конце концов прервал сам же Гейл.
— Когда мне было двенадцать, моя мать бросила отца, — тихо сказал он. — Пережить ее уход отец не смог… И тогда я поклялся, что никогда не позволю никакой женщине поступить со мной так же. Видишь ли, я считал… что твое отчуждение… сознательное.
Гейл холодно усмехнулся, оглядев ее.
Энни вдруг осознала, что Гейл впервые заговорил о матери. Они прежде никогда не упоминали о своем прошлом. Может быть, потому, что их настоящее оказалось достаточно драматичным? Их роман развивался стремительно. Но теперь-то Энни поняла, что отношения, сложившиеся между ними, были не до конца искренними, а брак — вынужденным из-за ее беременности…
Она судорожно проглотила комок, застрявший в горле. Не время проявлять сочувствие к Гейлу, тем самым затушевывая правду, печально думала она.
— Так вот почему ты бросил меня?
— Я тебя не бросал, Энни. Поверь, мне нужно было работать, и я уехал по делам. Это ты меня бросила, — упрямо стоял на своем Гейл. Его глаза стали еще холоднее, взгляд жестче, а выражение лица — таким враждебным, что у нее перехватило дыхание. Энни была на грани срыва, мысли путались в голове. Она с трудом понимала то, о чем они говорили. Снова волной нахлынуло ощущение отторжения, и ей казалось, будто какое-то течение относит их дальше друг от друга.
— Ну, если я тебя и бросила, как ты считаешь, то только потому, что мне больше ничего не оставалось, — вздрогнув, глухо проговорила она. Ее слова прозвучали сурово, как бы провозглашая неизбежность их развода. Но почему же ее сердце разрывается на части? — думала Энни.
— Ну вот, приехали, — пробормотал Гейл, взглянув на ее побелевшее лицо. — Мы продолжаем причинять друг другу много боли, как и раньше.
— Ах, нет, — поспешно возразила Энни. Она энергично замотала головой, ладони у нее вспотели. — Нет, Гейл! Раньше я гораздо ближе принимала к сердцу все, что касалось нас с тобой. Теперь же ты не способен задеть меня своими силовыми играми.
— Что ты хочешь сказать? — спросил он с горечью в голосе.
— Да то, что за последние два года я… я изменилась, повзрослела, что ли… Я не собираюсь больше быть пешкой в твоих руках.
Снова повисло напряженное молчание.
— Понятно, — наконец откликнулся Гейл. — Но дело в том, что мои силовые, как ты говоришь, игры, к счастью, принесли добрые плоды. Что до сегодняшнего вечера, то, несмотря на твое ничем не оправданное бегство, изрядно подпортившее дело, мне все-таки удалось заключить выгодный контракт о временных консультациях с Александром и его группой. И если я решу сделать некоторые капиталовложения в ресторан «Оливковая роща», то, думаю, что мой новый образ жизни потребует продолжения этих самых игр. Пойдем, миссис Стикс?
Держась на некотором расстоянии друг от друга, они молча двинулись к фуникулеру. Судорожно сжимая одной рукой сумочку, другой рукой Энни вцепилась в край собственного платья. Шесть дюймов, отделявших сейчас ее от Гейла, казались ей милей. Да, их брак мертв, безжалостно напомнила она себе. Не было уже никакого смысла гадать о будущем и перебирать в памяти поступки Гейла, которые помогли бы ей понять, как он относится к ней на самом деле…
— Что значит, если решишь сделать капиталовложения в «Оливковую рощу»? — резко спросила она. Они уже подходили к своему отелю, когда Энни захотелось выяснить, что же кроется за его последней репликой. — Ты ведь обещал непременно помочь Луизе и Герберту, если я поеду с тобой в Афины на деловой обед.