Мне было идеально в темно-сером мире, сидел и не отсвечивал, ходил в зал, трахал каких-то баб. Нормально. А потом вокруг стало больше красок. То желтый, то красный, то ярко-зеленый, то, блядь, фиолетовый, чтоб его! — и в каждом из оттенков Аня. Ну это невозможно. Она не моя, и она слишком маленькая для меня. И слишком добрая, нежная, эмоциональная. Слишком, короче.
Но я упорно цепляюсь за ее фигуру и очень хочу надеяться, что мурашки на ее ногах оттого, что я ее взглядом сожрать пытаюсь, а не от кондиционера, настроенного на двадцать градусов. И пусть она не видит, что я маньяком смотрю на нее, вообще насрать. Хочу, чтобы мурашки из-за меня были.
Это всё, да? Отныне открещиваться нет смысла. Внутри все сломалось и свалилось в одну большую кучу строительного мусора, который обратно в стену собрать нереально. Тут только новый материал завозить и годами строить и строить…
Отмираю когда Аня лицом поворачивается и палит меня за разглядыванием. Краснеет немного, а потом неожиданно в мою сторону идет.
Дергает эту юбку свою, губы кусает, которые самому до зуда под кожей искусать хочется.
— Дамир, я тут… А ты на улицу? — запинается и спрашивает, глядя на мою одежду. В зале я почти всегда либо без верха, если тренируюсь сам, либо в майке, если с клиентами.
— Да, — киваю и просто иду туда, чувствуя, как за мной идет.
Останавливаюсь на ступеньках, Аня выходит сразу же, нервная вся. Что такое?
— В общем, у меня тут… — опять запинается, а потом машет рукой, как будто решает не договаривать, и тянется в свой рюкзак. Шарит там полминуты, а потом достает коробку. — Это тебе.
— Что это? — я бледнею, мне кажется, от этого всего.
— Это наушники. Я помню, что ты свои из-за меня разбил, а меня так воспитывали, что всё, что испортил, нужно вернуть, вот и я… В общем, это тебе! Возьми, пожалуйста.
— Нет.
Я не знаю, почему меня прорывает так этот поступок, но сука! Внутри бушует все пуще прежнего.
Возвращает наушники… Да это прикол что ли какой?
— Ну почему? Я ведь от души, ты остался без наушников из-за меня, я от чистого сердца…
— Просто: нет. Я не возьму. Подари парню своему.
— Я ему наушники не ломала, — хмурится Аня, как будто я что-то обидное ей сказал.
Ну не хочу я от нее принимать что-то. Я и так с мыслями о ней засыпаю и просыпаюсь, а если наушники эти возьму, то вообще ни секунды покоя не будет. А это пиздец как сложно, зная, что она влюблена в другого.
— Значит верни в магазин.
— Да просто возьми, я покупала их для тебя, полчаса выбирала, какие лучше!
Выбирала для меня… Это пиздец просто.
— Нет, Аня, — надеюсь, что “трюк” с именем сработает, как в прошлый раз. Но не прокатывает. Сегодня эта бойкая малышка настроена очень серьезно.
— Да почему нет?! Ну что с тобой не так, это просто наушники?
— Что со мной не так? — меня взрывает. Меня просто, сука, на части рвет. — Да со мной всё не так, неужели не видно?
Я не контролирую себя. Мне срывает все стоп-краны, остатки самообладания рушатся под взглядом Ани. У нее в нереальных глазах стоят слезы, и виновник их — я.
Вот и причина. Нельзя привязывать, нельзя, блядь, потому что я дерьмовый человек, потому что я сделаю больно сильнее других. Я не умею иначе, меня не научили, и сам я не научился.
Кучу лет я умело скрывал любые эмоции, а с ней на разрыв просто.
Она что-то говорит, но шум крови в ушах такой громкий, что я вижу только как двигаются ее губы. А звука нет.
Наверное, это конец. Нам больше точно нельзя видеться. Уже больно, каждому из нас больно. И самое главное — больно ей. А я порву каждого, кто сделает ей больно. И в данном случае я себя готов расстрелять.
— Прости меня, Ань, — говорю для себя неожиданно, и успеваю заметить, как Аня теряется, округляя глаза.
А потом я притягиваю ее к себе за шею и целую.
Напоследок. Чтобы потом окончательно сдохнуть.
Глава 20. Аня
Что он…
Я не успеваю ничего понять. В голове громко звучит это неожиданное “прости”, а потом громкий выдох, сильные руки и губы такие горячие, что обжечься можно.
Я так сильно теряюсь, что правда не успеваю ничего понять.
Что он делает? Зачем это? И к чему извиняться, раз все равно натворил?
Он целует сразу глубоко и жадно, так сильно, что меня не то что волной, меня накрывает цунами. Я такие поцелуи только в фильмах видела: они отчаянные и болезненные, со вкусом битого стекла и крови истерзанного сердца.
Мне в секунду на самом деле ответить хочется, накрывает этой пустотой и болью, но потом я оживаю. Прихожу в себя, а вырваться не выходит: он так крепко держит, что можно с ума сойти.
Голова кругом, я смыкаю губы, мычу и бью Дамира по плечам, а потом, сама от себя не ожидая, умудряюсь вырваться и… и я бью пощечину.
Звук громкий оглушает, а ладонь болит от силы удара. Дамир сжимает челюсти и делает шаг назад.
Он сейчас выглядит так опасно, что у меня колени подкашиваются. Его кулаки сжаты, глаза черные, ноздри подрагивают. А я стою… Бежать надо подальше, а я стою. Знаю, что не тронет меня. Хотя… а знаю ли теперь?
Мы секунд десять просто стоим друг напротив друга и просто сверлим взглядами. Мой наверняка потерянный и испуганный, а его… В нем столько всего, что месяцами разбираться нужно. А у меня нет этого времени. Девчонка внутри меня заходится в истерике, она же еще раз бьет Дамира по груди и начинает горько плакать.
— Что ты творишь? — и еще удар ладонями. Он не сопротивляется, просто стоит. Смотрит-смотрит, даже руки не хватает, чтобы остановить меня. — Кто дал тебе право целовать меня? Зачем? Как мне теперь Руслану в глаза смотреть? Да и вообще, как теперь все… Господи!
Я сама не понимаю, почему, но я плачу так горько, что начинает болеть горло. Я задыхаюсь, мне катастрофически воздуха не хватает, это что-то… Я не знаю, как все это описать и не умереть от эмоций.
— Забери! — засовываю ему в карман эти чёртовы наушники. Делаю пару шагов назад, все еще глядя на него, а потом разворачиваюсь и убегаю прочь.
Не хочу, не хочу, я не хочу!
Я не хочу и не могу поверить, что он сделал это. Зная, что у меня есть парень, спасая меня от него же он просто взял и так нагло…
Я плачу еще сильнее, размазывая остатки макияжа после тренировки и душа по щекам.
Слышу громкий мат сзади, но стараюсь не думать о том, по какой причине его так сорвало на эмоции.
Зачем он сделал это… Мне наивно казалось, что мы подружимся. Правда. Дамир — закрытая книга, которую по одной страничке хотелось читать, открывая всё новое. Он столько раз меня спасал, он был другим рядом со мной, даже сказал “спасибо”, хотя я видела, как его ломало от этих слов. А сейчас…
Что мне делать со всем этим? Как смириться? Как смотреть в глаза Руслану и как признаться ему? Я не готова смотреть на разборки между ними, но и врать не смогу. Делать вид, что все здорово? Не выйдет. Ни черта не здорово. Я даже не оттолкнула сразу! Да я почти ответила! Позволила ему воспользоваться моей слабостью, позволила подключить язык и прикусить нижнюю губу…
Я подпрыгиваю от громкого звука гудка и поворачиваю голову. Мама. Она никуда не уехала? Ждала меня на парковке? И… и всё видела?
Еще пару часов назад мы смеялись над тем, какие у Дамира плечи, а сейчас он творит такие вещи, что эти плечи я больше в жизни видеть не хочу.
— Садись, мышка.
И она ничего не спрашивает, не дает советов, не говорит. Делает музыку потише и мы просто едем. Я даже не знаю куда. Мне так горько. Он даже не спросил меня! Господи, ну зачем…
Для него все это наверняка глупые шутки, но для меня всё гораздо сложнее. Поцелуй, который большинство молодых людей в мире не считают чем-то серьезным, для меня является очень многим. А я не готова была к этому многому не со своим мужчиной.
В ту же секунду звонит Руслан. Мне становится еще хуже и я сбрасываю вызов, но следом приходит сообщение, которое я не готова читать.
Если там снова намеки, я перестану верить в людей.
— Мам, зачем он так, мам? — не выдерживаю. Мне нужно проплакаться. Очень нужно. — Я же верила в то, что он хороший и другой. А он такой же как все они, да? Ему только одно нужно. Он даже не спросил у меня! Воспользовался моментом, как самый настоящий…
— Как самый настоящий влюбленный идиот, — говорит мама, и я замираю. Даже слёзы застывают в глазах. Что? — Не смотри так, мышка. Я много лет уже живу, и много мужчин знаю, и историй любви в жизни тоже много видела. Этот парень буквально ломается рядом с тобой. Мне хватило увидеть с вами две сцены, чтобы всё понять.
Это чушь.
— Он не должен был делать это без моего согласия.
— Я его не выгораживаю. Называю причину.
— И он никогда не говорил мне даже чего-то приблизительного, — всхлипываю. Остановка истерики от секундного замешательства и шока прошла, и мне снова становится тяжеловато дышать. — Он наоборот ледяной как айсбрег.
— Возможно, для этого есть причины, — она пожимает плечами так просто, словно ничего не произошло. Для меня одной поцелуи — это не шутки? — Я не призываю тебя разбираться в этом. Я просто называю очевидную причину. Не плачь, мышка, — она тянет руку ко мне и поглаживает меня по щеке, пока мы стоим на светофоре. — Жизнь, к сожалению, очень непредсказуемая штука. К папе или ко мне?
— К папе. Он в командировке, а я хочу только спать.
— Обещай не плакать весь вечер, а просто отпустить ситуацию. Подумай обо всем завтра, хорошо?
— Обещаю, мам.
Но не сдерживаю обещание.
Потому что как только оказываюсь одна в своей комнате, меня прорывает.
Ну как это вообще? Ну почему все это произошло? Чем он думал? Зачем?
В голове столько мыслей, что она лопается. Я пытаюсь расставить их по полочкам, но не выходит. Там каша, причем из горечи и боли, и ничего вкусного в этой каше совершенно нет.
Я намеренно игнорирую звонки и сообщения от Руслана. Я не могу умолчать все, что случилось, но и рассказать ему тоже не могу!