Мне плохо и больно.
Мне казалось, что Дамир стал каким-то островком спокойствия, хотя таковым он не выглядит вовсе. Но рядом с ним все было иначе. Я чувствовала себя спокойнее чем с кем либо, я могла доверять ему и будучи едва знакомой с ним пойти переночевать и отчего-то быть уверенной, что не тронет. Мне хотелось, чтобы он стал более общительным, мне хотелось тянуть из него то, что ему давалось сложнее всего, просто потому что… Да не знаю я, почему. Просто Дамир другой.
Он казался мне другим.
Пока так же, как многие, не воспользовался моей слабостью.
Я не могу выбросить из головы этот момент. А еще слова мамы. Они кажутся мне полным абсурдом, но то, что было в его глазах…
Я устала. И не хочу думать ни о чем.
Хочу, чтобы приехал папа. Этот мужчина точно никогда не позволит себе обидеть меня.
Глава 21. Дамир
Я разбил фонарь у фитнес-клуба. Кулаком, одним ударом. Круглый белый плафон разлетелся на осколки в разные стороны, а из руки почти сразу потекла кровь.
Я наорал на какого-то прохожего, который толкнул меня плечом, когда я шел в магазин.
А потом выкурил несколько подряд горьких сигарет и успокоился только когда в груди уже стало больно.
Хер знает, от сигарет ли. Но меня попустило.
Почти.
Потом ещё после всех клиентов на полтора часа убил себя в зале. Целый час силовой и полчаса молотил грушу. Так сильно, что ко мне подошёл какой-то мужик и со смехом спросил, что бедная груша мне сделала.
Она — ничего.
Я сам себе сделал. И теперь ненавижу себя.
Потому что Аня меня тоже терпеть не может. Я для неё враг номер один, предатель, а ещё наверняка «такой же как все».
Ненавижу себя за то, что не сдержался. Я долгие годы убивал в себе все то, что тянулось за мной из прошлой жизни, и эмоциональность была одним из пунктов, от которых я мечтал избавиться. Я дохера сил и времени потратил на то, чтобы быть спокойным и холодным всегда. Это не была моя маска, это был я настоящий. Просто научился выражать эмоции словами через рот, а не действиями или порывами какими-то. Я научился сохранять ровное лицо и холодность во всём. Но Аня… она просто сорвала всё. Оставила первую версию Дамира: того мальчика, которого бросили в детском доме как старую игрушку за ненадобностью. Просто так вышло, что Дамир никому оказался не нужен. И Аня вернула меня в те годы. Когда эмоции были моим главным оружием в борьбе с несправедливостью мира.
Я не выиграл борьбу и решил закрыться, глупо надеясь, что это поможет.
Не помогло ничего, к слову. И я вернулся в исходную точку.
В того Дамира у которого и внутри и снаружи ураган целый. Мне тяжело справиться с этим быстро, это дело не одного дня.
Принимаю ледяной душ в зале и смываю с кулаков запекшуюся кровь. Больно. Хорошо. Боль отрезвляет. Она перенимает внимание на себя и не дает думать о чем-то другом.
Но я всё равно думаю.
Когда натягиваю толстовку, выхожу из клуба и нащупываю в кармане эти ебаные наушники.
Чем она думала, решая сделать это? Научили ее, бля, отдавать то, что сломала. Да хер бы с ними с теми наушниками…
Я ж спать не смогу теперь, зная, что она для меня стояла и выбирала своими фиолетовыми глазами их. Обо мне думала, ходя по магазину.
Рука не поднимается выкинуть. Замахиваюсь уже, чтобы влупить их в асфальт, а потом возвращаю в карман и пинаю какой-то камень, снова вспоминая Аню с той дурацкой шишкой на улице.
Она везде. В каждой клетке, в каждом более-менее нормальном воспоминании.
Моя толстовка насквозь пропахлась ее жуткими духами, да я весь уже пропахся, кажется…
Даже этот фитнес-клуб теперь ассоциируется с ней. Как работать тут теперь — понятия не имею.
Везде она. Куда голову не поверни.
Завтра утром повезу колеса на шиномонтаж, и в этом воспоминании тоже она. Растерянная, заплаканная, наивная и ревущая у меня на груди.
Душ дома — она и шум воды, пока я отчаянно пытался читать книгу. Одежда — она в моей футболке. Завтрак — она, готовящая сырники на моей кухне. Комната — она в одном полотенце, жмущаяся у двери. Минуты перед сном — шуршание одеяла, пока она спала на моем диване.
Даже поздороваться с бабой Валей без мыслей о ней не выходит.
Аня умудрилась за такой короткий срок заполнить собой вообще всё пространство вокруг меня. И сейчас, когда она исчезнет из моей жизни, мне будет проще сдохнуть, чем выгрести из этого.
А я уверен, что она исчезнет.
А если нет — исчезну я.
Иду домой.
Мне отчаянно хочется врубить музыку, но рука не поднимается. Казалось бы — просто наушники, но сука, как же тяжело…
Замечаю сзади свет фар. Опять в той же подворотне где ни одного фонаря и живой души.
Вернулся мой сопровождающий? Ну что ж…
Разворачиваюсь. В прошлый раз не прокатило. Никто не вышел, на том и закончили.
Сегодня настроение такое что я готов вытрясти из машины того, что там сидит. Мне плевать на все, если честно. Вообще похер.
Стою лицом к машине. Свет фар лупит по глазам, щурусь, ни черта не видно.
Слышу, как глушат движок, но фары не вырубают. Мы встретимся? Интересно…
Дверь тачки хлопает, из-за фар всё еще ни черта не вижу, но кровь внутри уже бурлит. Что-то мне подсказывает, что эта встреча мне не понравится.
Ко мне подходит мужик, его очертания различаю шагов за пять до меня. Невысокий, худой, в костюме. Руки в карманах. Уложить такого и сломать что-нибудь — дело тридцати секунд. Но сегодня мне интересно послушать.
— Ну привет, Али, — говорит, а меня прошибает током. Я не знаю его. Но он, судя по всему, знает меня. А ничем хорошим такие встречи не заканчиваются.
Хмурюсь. Я не понимаю, кто он такой. Стоит напротив, на лице противная ухмылка. Мне кажется, что я его где-то видел, но где…
— Че тебе надо от меня? — спрашиваю в лоб. Меня эта слежка порядком подзаебала.
— О, да ты не узнаешь меня, — ухмыляется, демонстрируя золотой зуб. Какие конченные понты. — Ну-ну, поднапряги извилины.
Я пытаюсь вспомнить. И ближайшее — он в ресторане с Алёной. Ровно в тот день, когда я узнал, что она замужем. Сколько там лет? Десять?
— А, — киваю, — обиженный муженек пожаловал?
— Думай глубже, мальчик мой.
Какого…
Я всматриваюсь в его глаза и меня шибет током.
Я его не боюсь. Но я его помню.
Это Дикий. Ну или банально Сережа. Это мразь, каких только поискать.
Когда я сбежал из детдома, я попал в его лапы. Он говорил что помогает брошенным с работой и жильем.
Но таскать по городу закладки и продавать наркоту в подворотнях — это не работа. А засранный матрас на полу в каком-то подвале — не жилье.
Нас у него было несколько. И каждого из нас он подсадил на наркоту, чтобы не сбежали. Это было просто. Сначала он подмешивал в воду, потом предложил попробовать, а потом, когда нас ломало, с барского плеча выдавал по таблетке, обещая, что это в долг.
У меня был там друг, Саня. Он был на год младше, такой же беженец из детдома и брошенный всеми на произвол судьбы. Саня скололся в пятнадцать. Скопытился прямо на соседнем матрасе. В тот момент я понял, что надо бежать.
Я не знаю, был ли сам Дикий зависим. Тогда я думал, что точно да. Сейчас — сомневаюсь.
Я сбежал от него полуживой, без еды, воды, одежды и денег. Я воровал, пытаясь выжить. Дох от ломки в подвалах домов, но пообещал себе никогда в жизни не срываться. На самом деле мне повезло — я не кололся, и у меня не было такой сильной зависимости как у Сани. В противном случае я бы не слез.
— Вижу, вспомнил, — улыбается Дикий противно. Я ненавижу его. За всё, через что мне пришлось пройти. За всё, что я видел в том гребанном аду. За то, что я был слабым и поддался. За всё ненавижу.
— Ты ее муж? — меня удивляет этот факт сильнее, чем его появление. — Серьезно?
— Очередная шлюха, за дозу готовая стать кем угодно.
— Она не сидит, я бы заметил, — хмурюсь. Алёна не похожа на наркоманку, это дерьмо какое-то.
— Таблетки по вечерам, чтобы скрыться от депрессии. Её муж бросил, вообще-то. Как хорошо, что в ее жизни так вовремя появился я. И веселье даю, еще и мужика, который ее трахал, нашел. Нравилась куколка? Она неплохо отсасывает, правда?
— Ты серьезно? Подложил ее под меня, чтобы следить?
Меня выбивает из колеи этот разговор. Это большее, чем я мог ожидать. В миллионы раз большее.
— Мне же надо было знать, как ты живешь. Я скучал.
— Иди нахер, — выплевываю в его лицо. Я не собираюсь слушать весь этот бред. — Что тебе надо? Бабки? Скажи сколько, я найду, а потом катись так далеко, чтобы я забыл, что ты вообще существуешь.
— Мы оба знаем, что ты не забудешь.
Как бы ни было херово признавать — он прав. Я не забуду.
И это еще одна причина, по которой я исчезну от Ани и не буду больше с ней контактировать. Даже спустя десять лет мое прошлое не дает мне покоя. А Аня слишком светлый человек, чтобы я посмел окружать ее этой темнотой.
— Скажи, сколько, — повторяю. Я не хочу находиться с ним рядом. Мне противно.
— Не нужны мне бабки, посмотри на меня. Я раскрутил империю, от твоих копеек мне легче жить не станет.
— Тогда что? — сжимаю кулаки и говорю сквозь зубы. Я на грани.
— Я хочу, чтобы ты страдал. Мне было мало, — улыбается мразь и я не сдерживаюсь и бью ему со всей силы и злости, что накопилась во мне.
Под костяшками хрустит челюсть, громко, наверняка больно. Урод падает на землю и мычит от боли. Орать он еще долго не сможет. Жрать тоже.
Наклоняюсь к нему и рычу, не сдерживаясь. Я больше не умею скрывать свои эмоции.
— Я надеюсь, что сдохнешь ты так же мучительно, как все дети, которые умерли от твоих рук. Я бы с удовольствием удавил тебя собственноручно, но на убийство даже такой твари, как ты, я не способен.
Пинаю его под дых и ухожу, пытаясь собраться. Надо собраться. Взять себя в руки и просто прийти домой.
Выкуриваю сигарету в две затяжки, горло сразу дерет от горького дыма, но я сразу достаю вторую, а потом торможу.