Я бы уже написал из Москвы, но не хотел этого делать, не имея от тебя данных, которые надеялся найти, но, увы, их нет ни в твоих письмах, ни в твоей телеграмме.
Думал, что у меня будут более конкретные новости о газетных сплетнях, о которых тебе рассказала В.[индиш]-Г.[рэтц]. Они были, на мой взгляд, самыми серьезными.
Я хотел бы знать, как долго ты оставалась в Вене и поедешь ли в Прагу.
Теперь Леонор, внимательно перечитай и подумай. В своем последнем письме я сказал тебе, что меня очень тронула эта новость от В.[индиш]-Г.[рэтц]. Если она не очень серьезная, тем лучше, но это предупреждение, с которым следует быть осторожным и особенно сейчас, когда ты начинаешь турне в Англии. Так вот.
Думаю, было бы лучше, если бы твое первое появление в Венеции состоялось в мое отсутствие. То есть все дела с Лампронти[512]и другие происходили бы без меня. После этого у нас будет достаточно времени, чтобы изменить, построить, перестроить и т. д. и т. д.
Потому что в первые дни, в первую неделю все взоры этих негодяев будут обращены на тебя и даже журналисты могут вмешаться тебе во вред.
В общем, неделя активности в одиночестве для тебя будет желательна во всех отношениях. Прежде всего, нужно будет найти надежную и хорошую женщину, устроить ее в темной комнате, посмотреть, всё ли чисто, в порядке ли полы, имеют ли все двери хорошие замки и ключи, особенно самая последняя, где тот маленький коридор[513].
Там должна быть хорошая дверь, которая ведет в твою спальню, потому что именно там ты будешь запирать на замок свои ценности, и я также надеюсь, что однажды ты сможешь спрятать меня здесь на три дня подряд, несмотря на свою горничную и т. д. […]
Теперь, чтобы устроить это еще лучше, я думаю, надо сделать две вещи: поехать немедленно, как только получишь это письмо, в Дрезден, там ты бы увидела свою дочь, мою жену и т. д. […] Остановись всего на одну ночь в отеле «Bellevue», подальше от нашей улицы. Это тот самый отель, в котором ты когда-то останавливалась.
Увидишься с моими женой и дочерью – спроси их, где я, когда приеду.
Скажи, что едешь в Венецию, к примеру, чтобы договориться о квартире, вырази сожаление, что тебе не удалось меня увидеть, чтобы я тебе помог и т. д… Если ты поедешь, например, через четыре или пять дней, то я приеду через два дня после тебя, понимаешь?
В то же время твой долг повидаться с дочерью был бы выполнен.
Я приеду в Дрезден и пробуду там достаточно долго, чтобы после окончания твоей работы ты осталась бы одна в Венеции на неделю.
За эту неделю ты увидишься с многими, все тебе будут давать советы, а ты спроси, приедем ли мы, скажи, что видела мою жену, которая должна была приехать и т. д. и т. д. Скажи, что хотела бы скопировать некоторые предметы мебели, которые ты у нас видела, но для этого тебе придется нас подождать…
Через неделю будет много разговоров, но никаких фактов, я знаю Венецию.
Прежде всего, избавься от Лампронти и компании, чтобы они не приходили без всякого повода осмотреть дом или что-нибудь еще. Приучи их к своему характеру и, прежде всего, скажи, что не хочешь никаких поблажек с его стороны и что сентиментальность в бизнесе неуместна. Я вижу, что он прохвост, потому что если ты не говорила о проведении газа, то я это сделал, причем очень и очень доходчиво. […]
Пошли моей жене телеграмму, что ты хотела бы увидеть ее в такой-то день в такое-то время. Ты увидишь ужасную квартиру, но помни, что мебель и всё остальное не наше. То, что на первом этаже слева. […]
Еще кое-что… Видел Ур.[усова] в Москве. Он должен сообщить тебе, как отправить твои деньги в банк, ни к кому не обращаясь. […]
Что касается бумаг, которые ты мне предлагаешь, то я тебе позже скажу, на что я могу согласиться. […]
[13.5.1892; Санкт-Петербург – Вена][514]
[…] Вчера вечером у «курицы» собрался весь свет и графиня Л.[евашова], как обычно. Много говорили о тебе, но хорошо [не упоминая сплетню]. Я, как могу, высказываюсь против твоего выбора жилья – но это несерьезно. […]
Надеюсь, что завтра ты получишь мое письмо и что план, который я предлагаю, тебя устроит. Но я сделаю все, что ты хочешь, и если прикажешь мне немедленно ехать в Венецию – я поеду.
Пожалуйста, будь начеку с В.[индиш]-Г.[рэтц]. Она из тех женщин, которые не могут ничего держать в себе. Им нечем заняться. […]
Мать М.[атильды] пишет мне, что оставила в Вене предназначенные мне письма и уничтожила ее письма! По какому праву?…
[14.5-1892; Санкт-Петербург – Вена]
[…] Я так рад твоим успехам. Повсюду ищу вещи для твоего дома. Ни в Москве, ни в Петербурге нет больше красивых ковров. Всё новое, плохое.
Ни одного такого красивого, как те, что мы нашли в Вене.
Однако я нашел кое-что подходящее – особенно для спальни. Еще я нашел идеальный пояс (на мой взгляд), и пару маленьких ковриков и три-четыре оригинальных серо-белых валяных персидских ковра для спальни.
А вот большой ковер для дивана, пожалуйста, поищи в Вене.
Сходи на выставку. Там ты что-нибудь найдешь. Торгуйся и не давай больше 200 или 300 флоринов.
Как ты говоришь, всё надо делать постепенно. Браво, Леонор, ты права. Только тогда это интересно.
Завтра я отправлю тебе всю посылку, кроме пояса, в Вену, в отель. Думаю, что через таможню это будет дешевле. Другими словами, поскольку ты сможешь перевезти всё в Италию беспошлинно, даже если тебе придется платить австрийской таможне, это всё равно выгоднее! Потому что последняя, вероятно, не будет такой строгой, как итальянская. Пояс я тебе привезу сам, тесьму тоже. Не забудь отправить всё в Италию. […]
Я благодарю тебя от всего сердца, мой друг, за твои предложения относительно документов для Гейдена.
Софи[515] думает, что может принять часть на условиях, которые она объяснит тебе позже, поэтому, если хочешь, сохрани для нее часть.
Я удивлен маленькой выручкой (2000 нетто, говоришь?).
Это не 6 ооо, как говорил Тэнкцер, и это гораздо меньше тех 5000, которые тебе предлагали в Будапеште.
[…] Как ты заботишься о себе, Леонор? Моя дорогая, ужасная подруга, которую я… Нет – ты говоришь, что нам следует бояться «цветистой речи», как выражается твоя подруга из Вены. Так что я умолкаю.
Да хранит тебя Бог, вот и всё. […]
[P.S.] Есть ли у тебя еще хоть немного привязанности ко мне – или всё кончено??? Скажи, не смущайся. Ты жестокое, ужасное существо, которое мне хотелось бы сжать в своих объятиях.
[18.5.1892; Санкт-Петербург – Вена]
Я отправил телеграмму Софи. Софи приезжает около пяти вечера в Вену. Она телеграфирует точное время из Варшавы, если ее ничего не остановит.
Вы можете сказать ей, чтобы она подождала где-нибудь и пришла в отель позже, когда Нанин[516] уйдет, скажем, около девяти вечера.
Вероятно, ей придется остановиться в том же или другом отеле. Для нее это не имеет значения.
Она могла бы прийти в девять и уйти в час ночи, если по морали отеля это возможно, потому что, в противном случае, ей пришлось бы оставить свое имя, тем более, что не исключено, что кто-то узнает ее в отеле, швейцар или официанты.
Придя же около девяти вечера незаметно и без багажа, и выйдя около часа ночи, она, возможно, будет меньше Вас беспокоить. До свидания, моя дорогая подруга, я всего лишь бедная женщина, которая завидует Софи, потому что она скоро увидит тебя – да благословит тебя Бог! Твоя преданная подруга А. [леке]
[4.6.1892; Дрезден – Вена]
[…] Думаю, что твои глаза, немного подернутые дымкой, – самые прекрасные глаза в мире, – именно потому, что они слегка с поволокой, кажется, что они вечно находятся в том состоянии, в котором хотели бы быть Оп.[пенгейм] и Мари[517] – в состоянии сладкой, великой, трагической, неистовой страсти. […]
Завтра надеюсь получить хоть слово от тебя! Скажи честно, нравятся ли тебе ковры. Тот, что из валяной шерсти мне кажется очень красивым и оригинальным – так приятно ходить по нему босиком. […]
[6.6.1892; Дрезден – Вена[518]]
[…] Так прекрасно было с тобой в деревне! Ты была так красива, так красива, что если бы я была мужчиной, я бы бросилась к твоим ногам. Я так рада видеть, что твое лечение идет тебе на пользу. Радует то, что выглядишь превосходно – ты никогда не выглядела лучше. […]
[9.6.1892; Дрезден – Прага]
Я читал и перечитывал твое письмо, Леонор – я обидел тебя, сам того не ведая, потому что ты меня уж точно не поняла. У меня не было ни тени сомнения в твоей привязанности – ни тени! Дорогая моя добрая подруга! Прочти письмо еще раз, и ты увидишь, что оно только обо мне.
Грусть исходила от меня, а не от тебя. Прости меня. Разве ты не понимаешь, что я тоже иногда могу грустить? Я редко отпускаю себя.
Не знаю почему – но семья, обязанности и т. п. так тяготят меня в этот раз… печальные мысли, невозможность что-то изменить, невозможность быть свободным – желание быть рядом с тобой – и двадцать других вещей заставили меня написать то, что я написал, ты тут ни при чем. Зачем мне тебя утомлять? Наверное, я плохо объяснился – вот и всё. […]
Если бы ты знала, какое у меня страстное желание написать твой портрет, каким я его вижу.
Только, к сожалению, ты приедешь как раз в самый жаркий месяц, боюсь, ты слишком сильно будешь страдать от этого. Но когда думаю, что нам не нужно торопиться, что у нас есть август, сентябрь, с трудом в это верю! […]