Так что будьте внимательны и держите планку! Вы доверяете мне? Считаете ли Вы меня достаточно умным и преданным, чтобы дать Вам совет? Если да, то не рассказывайте никому из этого общества, особенно «нежной», никаких подробностей о своей жизни в молодости, то есть не заводите настоящую близкую дружбу, подобную той, которая была у Вас с Ней. Это того не стоит, и они недостойны Вашей откровенности.
Между Вами и этими дамами лежит пропасть, в глубине души Вы должны принимать их только в повседневной жизни.
«Нежная» дама, например, всю свою жизнь читает книги по философии, а потом будет рассказывать Вам истории о «ясновидении», привидениях и т. д… Всё это перепутано, вверх тормашками, а по сути – просто плохая шутка. Так что шутите, но не более того… Впрочем, я говорю Вам обо всем этом, даже не зная, волнует ли Вас мое мнение!
Но поскольку я пишу Вам все, что приходит мне в голову, простите мне эти советы и пусть «об этом больше не будет и речи». Ваша признательность или, скорее, чувство к женщине, которая Вас одновременно привлекает и отталкивает, понятна и естественна. В ней много хорошего. Она единственная дама в Петербурге, которая в точности выполняет поручения. Это много.
Что требуется от общества?
Другая дама (которая врывается в Вашу комнату, как ураган) однажды сказала о ней: «Бедная Ольга! Она всегда хочет быть в движении, а находится только в суете!». Это очень, очень точно. Как Вы ее находите?
Но, ради бога, не говорите об этом, потому что все знают эту историю, и спросят, откуда Вы ее знаете. Она всегда готова оказать услугу и обладает энергией, необходимой для оказания помощи многим – большим и маленьким. Это редкость. И потом, она считает своим долгом иметь высокие интересы. Это уже немало, потому что большинство людей довольствуются тем, чтобы хорошо поесть, поспать и сделать карьеру при дворе или где-либо еще. Не удивляйтесь, если кто-то проявит к Вам нежность, – это естественно, если он не идиот.
Только все они могли быть нежными гораздо раньше.
Весь этот свет, или большая его часть могла видеть Вас, познакомиться с Вами уже давно… Почти все они ездят в Италию, почти все воображают, что знают о том, что происходит в искусстве, в науке и т. д…
Но они и двух шагов не сделают, чтобы увидеть что-то, что еще не пользуется популярностью у публики. Не они определяют вкус, мнение – народ, журналист заставят их идти.
Вот приезжаете Вы.
Зачем присутствовать на Вашей премьере? Они ждут мнения. Чьего мнения? Глупой, гротескной, невежественной толпы.
Однако эта толпа постепенно пришла к пониманию того, что нужно знать. Сколько сил, энергии, таланта, чтобы поставить ее на ноги! Но свет сегодня еще хуже, чем толпа! Он – праздный невежественный бездельник и двигается только тогда, когда она ему позволяет или когда она ему приказывает. Эти охи, ахи, поцелуйчики… Слишком поздно, друзья мои, и вот почему – каждый серьезный и выдающийся художник, которому в юности пришлось бороться с глупостью толпы, с ленью и невежеством «образованных», имеет право быть неприятным, высокомерным и всем, кем он хочет быть… Эта месть, которую он себе позволяет, – мелочь, по сравнению с тем злом, которое ему причинили. Примеры: Вагнер. Лист. Рубинштейн. Берлиоз. Бетховен. И так далее… Я люблю высший свет и признаю его существование, саму его необходимость, но только при условии, что он идет впереди во всем, что касается вопросов вкуса в целом.
Что он интересуется, ищет, работает.
А теперь небольшая просьба. Напишите мне всего пару слов по тому же адресу. Показное письмо, в котором немного говорится о моем сыне, Ваших успехах и дамах, которых Вы видели.
Я хочу поговорить об этом, потому что меня спрашивают, есть ли у меня какие-нибудь новости, и до сих пор я говорю, что у меня их нет. Сообщите мне в другом письме, если, говоря обо мне, Вы скажете, что я был у Вас в Берлине. Это для того, чтобы, если меня спросят об этом, я буду знать, что ответить. Лучше сказать «да». Предупредите меня.
Мне грустно, я не знаю почему. Работа идет плохо, очень плохо, и у меня очень мало времени.
Я абсолютно никого не вижу, никого не хочу видеть. Я отказываюсь от ужинов, званых вечеров.
От всего.
Вы всегда у меня перед глазами. Особенно такая, какой Вы были утром.
Что бы я отдал, чтобы сделать Ваш большой портрет в этом зеленом костюме с небесно-голубыми отворотами!
Часто, часто я думаю об этом и еще кое о чем. Алекс
[P.S.] Целую Ваши руки, моя добрая подруга. Я верю в Вас. Я верю в Вашу правдивость. Мне кажется, я знаю Вас так же, как знала и ценила Вас она. Да хранит Вас Бог.
[19.3.1891; Дрезден – Петербург]
Получил Ваше доброе письмо и еще лучшее от воскресенья. А также все статьи критиков. Я очень счастлив, что у Вас успех и всё хорошо. Напишите, пожалуйста, об этом вкратце, а также, о дамах, которые о Вас заботятся. […]
Буффи[395] может быть и ангелом, но это несерьезно. Для этого есть банки. Англичанин никогда не хранит деньги, даже если он миллионер. Поэтому Буффи не должен их хранить. Их могут украсть, он может внезапно умереть и т. д. и т. д. Немедленно разберитесь с этим – будьте серьезны. […]
Всегда заранее договаривайтесь о цене и пишите в журнал расходов. Однако я думаю, что Вы не сможете этого сделать, никогда этого не делая.
Люди, которые о Вас заботятся, превосходны, но совершенно непрактичны. Графиня Левашова, например, вместе со своей семьей съела, не зная как, по меньшей мере, пять миллионов франков и находится сегодня в очень критическом состоянии.
Не берите с них пример. Будьте строги, ведь Вы только начинаете. Для всех этих людей – всё равно, хватит Вам на жизнь или нет. Люди даже скажут, что оставить театр было бы ужасно, ведь тогда они не смогут Вас увидеть! Но я забочусь о Вас больше, чем о Вашем театре. Я хочу видеть Вас свободной от всех этих вынужденных тревог. […]
[1.4.1891; Дрезден – Санкт-Петербург]
Пришли два Ваших последних письма, и я Вам отправил телеграмму. Я уязвлен. Я, который когда-то не знал, что такое подозрение, теперь подозреваю. Я не заслуживаю тебя Леонор – и это чувство тяготит меня.
Насколько ты была мудра, добра и проста, настолько же я был глуп, глуп и непростителен. Если ты можешь простить меня в глубине своего сердца, то я не могу простить себя – потому что передо мной есть блестящие доказательства того, что я уже не тот, что прежде, что моя жизнь изменилась.
Я считал себя умным – теперь я так больше не считаю, уверяю тебя. Сегодня я не могу написать тебе длинное письмо. У меня есть время, но мне слишком грустно.
Жуковский[396] добр и образован – вещь редкая для России. Увы, он не опасен для женщин, и это было самым большим несчастьем его жизни…
Знаешь что, Леонор, сделай что-нибудь, займись любым делом, и ты будешь удовлетворена.
К примеру, напиши о своей жизни, своих впечатлениях, роман, новеллу – всё, что ты захочешь. Твоей вечерней работы больше недостаточно.
Или лучше почитай серьезные вещи, а не эти дурацкие романы.
Например, почитай переписку Вагнера и Листа. Это была последняя любимая книга М.[397] Там есть очень интересные вещи. Возможно, книга переведена. Почитай И. Тэна «Происхождение общественного строя современной Франции», «Заметки об Англии»[398] — прекрасные вещи!
Пиши на итальянском языке. Пиши все, что придет тебе в голову, ты такая оригинальная и умная! Это пойдет тебе на пользу, а мы прочитаем это потом в Москве…
Сегодня, уверяю тебя, у меня не хватает смелости сказать тебе что-нибудь ласковое. Тем более что вчера или позавчера ты уже, должно быть, получила ужасное, язвительное письмо – и глупое, потому что его содержание ложное. Пожалуйста, пойми, что я чувствую. Чем больше я узнаю тебя, тем больше восхищаюсь. Да, я счастлив, что знаю тебя.
Не беспокойся о моих письмах, я не заслуживаю твоей боли. Твой Алекс. […]
[21.3.1891; Санкт-Петербург – Дрезден. Письмо Элеоноры Дузе Александру Волкову][399]
[21.3.1891; Дрезден – Санкт-Петербург; I]
[…] Мне нечего больше добавить, кроме того, чтобы снова напомнить Вам о том, чтобы Вы думали только о своей работе, то есть откладывали доходы от Вашего труда и заботились о себе. Чем больше у Вас будет schei, bessi[400], чентезими, тем более сильной Вы будете перед всяческими случайностями и никакие Рокамболи[401] не смогут залезть ни в Ваш карман, ни, к примеру, в карман Оппенгейм[402]. Еще раз: это смешно! Если это Вас успокоит, опишите мне суть Ваших страхов в точности, как если бы Вы рассказывали об этом своему исповеднику. […][403]
[21.3.1891; Дрезден – Петербург; II]
[…] Думаю, через два с половиной месяца Вы будет уже в Европе. В следующем году Вы снова должны приехать в Россию – вместо того, чтобы ехать в эту Америку.
Вы можете заработать свои деньги ближе – зачем так далеко ехать. И потом, Берлин, Вена – всё это по пути.
Между нами – если время Вашего турне позволит, как бы мне хотелось устроить так, чтобы мы оказались в деревне – у Барятинских. У меня есть план. Но – не забывайте: самые большие меры