ебя в безопасности, хочу, чтобы кто-нибудь прижал меня к себе и сказал, что все будет хорошо.
– Боюсь, у меня осталось не так много времени, – признаюсь я, накрывая ладонью его руку и прижимая к своей щеке. Аехако старается не прикасаться к ненавистному переводчику, но я все равно ощущаю мерзкий прибор. Даже сейчас он жужжит в моей голове, транслируя разговоры из пещеры. Меня бесит, что он никогда не умолкает. Я хочу тишины, хочу положить конец всем страхам и тревогам.
Парень наклоняется ко мне. Его намерение написано на лице, он собирается поцеловать меня. Двигаясь медленно, Аехако дает мне возможность остановить его в любой момент, если я захочу.
Но я не хочу. Поэтому хватаю его за большой рог и притягиваю к себе, сокращая между нами расстояние. Наши губы встречаются в жадном поцелуе. Его язык скользит по моим губам, а затем проникает глубоко в рот, и на какое-то время я забываю о пришельцах, болтовне, доносящейся из пещеры, о переводчике, болезненно торчащем из уха, забываю обо всем, кроме мягких губ целующего меня мужчины и его чудесного вкуса. Кроме ощущения, как мы слегка стукаемся зубами, когда наш поцелуй становится чересчур страстным, кроме того, как он ласкает мой язык своим, побуждая меня быть такой же ненасытной.
Он скользит рукой по моему телу, толкает меня назад, и вот я уже прижата спиной к гладкому камню скалы. Продолжая страстно целовать, Аехако тянется рукой к моей груди. Тихо вскрикиваю, когда он большим пальцем касается соска. От этого легкого прикосновения по телу пробегают мурашки удовольствия, возбуждая нервные окончания, о существовании которых я и не подозревала. Мой пульс бешено колотится, и я хочу повторения. Прервав наш поцелуй, смотрю на него, тяжело дыша.
– Я…
– Я зашел слишком далеко? – спрашивает он низким, хриплым и таким сексуальным голосом, что мне хочется растаять в этом снегу. – Ты не замерзла? – он проводит пальцами по ложбинке моей груди. – Может, зайдем внутрь?
И снова он оставляет за мной право выбора. Дрожу в нерешительности, как пугливый олененок. Мои желания противоречат здравому смыслу.
Что, если я позволю себе привязаться к Аехако, а завтра он найдет отклик в ком-то другом? Что, если маленькие зеленые человечки заберут меня, как только я уступлю страстному пульсирующему во мне желанию?
Аехако скользит пальцем по моей распухшей от поцелуев нижней губе.
– Живи сегодняшним днем, Кира, – бормочет он.
Будто он читает мои мысли. Даже если завтра все полетит к чертям, у нас есть сегодня. Возможно, мне не стоит упускать этот момент. Возможно, приятные воспоминания этого дня помогут преодолеть все плохое, что наверняка ждет меня впереди.
Беру его руку в свою и разглядываю. Мы такие разные. Моя кожа светло-розовая, без малейшего намека на загар, его – голубая, как у всех са-кхуйи, и на ощупь похожа на замшу. Вместо моих пяти, три больших, сильных пальца с блестящими голубоватыми ногтями квадратной формы. Моя рука такая крошечная по сравнению с его, но я не чувствую угрозы.
Я чувствую себя в безопасности, и поэтому ныряю в омут с головой.
– У тебя рука холодная, – тихо говорю я.
На какое-то мгновение замечаю на его обычно улыбающемся лице проблеск разочарования. Он начинает отстраняться, посчитав мой ответ за отказ от его внимания.
Но вместо того, чтобы отпустить его руку, я сжимаю ее, направляю себе под кожаную тунику и прижимаю к теплому животу.
Наши взгляды встречаются. Я даю ему понять, что хочу продолжения, что жду от него большего. Что живу сегодняшним днем.
Хриплый стон доносится из переводчика, и Аехако наклоняется вперед, прижимая свой ребристый лоб к моему гладкому.
– Ты сводишь на нет все мои благие намерения, Кира.
– Не знала, что у тебя такие есть, – кокетничаю я, и у меня перехватывает дыхание. Заигрывать не в моем стиле, но с ним мне нравится выходить за рамки привычного.
И мне нравится его реакция.
Аехако гладит мой живот под туникой, от чего становится щекотно, и когда его нос касается моего, а губы сливаются с моими, я отвечаю на поцелуй. Мне хотелось спросить его о благих намерениях, но внезапно они кажутся такими неважными. Я просто хочу больше ласки, больше прикосновений.
Погладив живот, он движется вверх к груди. Я задерживаю дыхание, осознав, насколько велика его рука. Моя грудь, должно быть, кажется ему крошечной, особенно если вспомнить крупных, сильных женщин его племени. Конечно, мое тело исхудало после нескольких недель заточения и голода. Грудь уже не та, что раньше, но она и тогда не была впечатляющей.
Он обводит изгиб моей груди, а затем целует нижнюю губу, нежно посасывая ее. Боже, для мужчины, который до вчерашнего дня не знал, как целоваться, он в этом чертовски хорош.
– Ты прекрасна, Кира. Нежна, как серпоклюв.
Комплимент кажется мне странным, и я нервно хихикаю, когда представляю себе серпоклюва. Не самый сексуальный мысленный образ.
– Что это такое?
– Тссс, – прерывает он. – Это не важно, – он снова нежно обводит мой сосок.
Я делаю глубокий вдох; его прикосновения – невообразимое удовольствие. Закрыв глаза, я слабею от наплыва эмоций. Большая сильная рука поддерживает меня, обнимая за талию: пока я стою, прислонившись к стене, она не даст мне упасть. Аехако осыпает мое лицо нежными, чувственными поцелуями.
– Скажи, если мои прикосновения слишком настойчивы, – бормочет он, а затем скользит губами по моим.
Он никогда не бывает слишком настойчив. Мне так хорошо, что я едва замечаю окружающее. И даже бесконечная болтовня в моем наушнике не имеет значения. Все что существует сейчас – это мощное тело Аехако, прижимающееся ко мне, его рука, поддерживающая меня за талию, и большой палец, который ласкает мой твердый, как камень, сосок.
– Ты такая мягкая, Кира, – шепчет Аехако, утыкаясь носом в свободное от наушника ухо. Он нежно прикусывает мочку, от чего по моему телу пробегает дрожь. Я цепляюсь за парня, утопая в ощущениях. – Ты везде такая мягкая? – размышляет он вслух. – Если бы я погладил тебя между ног, я почувствовал бы там такую же мягкость?
О боже! Слабый протест готов был сорваться с моих губ, но так и остался невысказанным. Я не хочу останавливать его. Хочу, чтобы он продолжил прикасаться и изучать мое тело. Я ласкала себя и раньше, но это не было и вполовину так приятно, как ласки Аехако.
Мое дыхание становится тяжелым и прерывистым, когда он, нежно коснувшись моих губ, тянется рукой к поясу моих штанов. Они на шнурках, так как пуговицы и молнии здесь еще не изобрели, и мне кажется, что я распадаюсь на миллионы частиц в тот момент, когда развязывается узел. Штаны свободно соскальзывают вниз по бедрам, и все мое тело напрягается в предвкушении.
Аехако нежно гладит мой живот.
– Тебе тоже можно прикасаться ко мне, Грустные Глаза, – говорит он низким, заигрывающим голосом.
Ох. Открыв глаза, я понимаю, что все это время мои руки были сжаты в кулаки на его груди. Конечно же, он тоже жаждет прикосновений. Я такая глупая. Разжав кулаки, хватаю парня за тунику. Она на шнурках, и я долго вожусь с ними, ощущая его пристальный взгляд и руку, поглаживающую низ моего живота.
Понятия не имею, как можно сконцентрироваться в такой обстановке. Я сосредотачиваюсь на тунике, пытаясь не думать ни о чем, кроме важнейшей задачи под названием: «Прикоснись к Аехако». Дергаю за шнурки, ослабляя их, пока туника не распахивается, обнажая синюю мускулистую грудь. Скольжу рукой внутрь и с удивлением нащупываю грубую защитную пластину над его сердцем. Совсем забыла, что у са-кхуйи более жесткая, ребристая кожа на чувствительных частях тела.
– Кожа у тебя здесь грубая, – шепчу я, скользя пальцами по причудливым гребням.
– А ты везде гладкая, правда? Меня это приводит в восторг, – он опускает руку ниже и касается завитков моих лобковых волос. – Ах… и это тоже. Я и забыл об этом.
Мои ноги автоматически сжимаются, и, смутившись, я пытаюсь убрать его руку. Верно. У са-кхуйи нет волос на теле, как у людей. Мы, должно быть, кажемся им мерзкими.
– Я-я-я…
Не могу придумать, что сказать. Извини за куст? Здесь нет бритвы?
Не обращая внимания на мою руку, он продолжает исследовать мои завитки.
– Они отличаются от волос у тебя на голове, не так ли? – Он касается губами моей длинной челки, сравнивая. – Так интересно.
– Аехако, пожалуйста, – шепчу я, залившись краской. – Я просто…
– Не стоит стыдиться. Я изучаю наши различия, и они мне нравятся. – Наклонившись, он снова целует меня, а затем нежно оттягивает нижнюю губу и посасывает ее. Это отвлекает мое внимание и заставляет растаять. Оторвавшись от моей губы, он шепчет: – Я буду вспоминать эти ощущения, лаская свой член.
Мои глаза расширяются. Он будет думать о моих лобковых волосах, когда захочет удовлетворить себя? Почему это так… неприлично-возбуждающе? Глубоко вздохнув, я снова смотрю на его широкую, мускулистую грудь. Я бы могла остановить его, но… не хочу. Несмотря на смущение, я хочу, чтобы его рука спустилась еще ниже, чтобы он получил больше пищи для своих фантазий.
Это ужасно непристойно с моей стороны, но, похоже, сейчас мне плевать.
Я просовываю руку сбоку под его тунику, нащупывая рельефную грудную клетку. Боже, она как каменная глыба. Касаюсь чего-то твердого – это его сосок. Любопытствуя, провожу по нему пальцами. Никогда не задумывалась, насколько мягкие мои соски, пока не сравнила с его. Они такие же грубые, как защитная пластина над его сердцем. Так необычно.
– Теперь и ты получила больше пищи для фантазий, да, Кира? – он тяжело дышит, в глазах горит огонь. – Чтобы думать обо мне, лежа в постели поздно ночью и лаская себя.
Я чувствую, как мое лицо заливается краской при одной только мысли об этом. Хочется возразить, что не стану делать ничего подобного, но… боюсь, это будет ложью. Парень самонадеянно полагает, что я буду думать о нем. И он прав.
Прикусив губу, убираю руки с его груди и кладу на талию. Становится холодно, а мне хочется продолжить изучать его тело, и я забираюсь под тунику и провожу пальцами по сильным бедрам. Аехако носит сапоги до колен, но кроме них на ногах ничего нет, это немного шокирует. Выглядит, как шотландец в килте, и любопытно, есть ли что-нибудь под ним. А еще интересно, хватит ли у меня смелости это выяснить.