— Вот, Павел Антонович, — пробормотал Распопов себе под нос, репетируя покаянную речь. — Теперь звоню, чтобы сказать: простите засранца. Занесло. Больше не повторится. — Распопов подумал и решил добавить еще пару подробностей, понятных любому мужчине. — Понимаете, вчера с супругой сцепился. Начала пилить, доставать, вот я и… того. А про Пампуриных забыл совсем. Но они никуда не делись, не беспокойтесь. Им некуда деваться, это мне сам Валерий Константинович…
Распопов не договорил, вынужденный отступить с асфальта в кусты, чтобы не быть задетым неизвестно откуда взявшейся иномаркой, тонированной и грязной, как будто въехавшей в наш мир из далекого прошлого, когда дороги были наводнены бритоголовыми молодчиками в спортивных костюмах.
— Эй, полегче! — крикнул Распопов. — Это пешеходная аллея.
Вторую часть тирады он произнес упавшим голосом. Машина не поехала дальше, а остановилась, не позволяя ему выбраться из кустов. Из распахнувшейся задней двери высунулась рука, схватила прокурора за грудки и заволокла в салон.
— Я… — начал он.
— Головка от буя, — сказал ему человек в балаклаве.
Возмутиться или дать достойную отповедь Распопов не успел. В лицо ему вылетел огромный кулак и заполнил собой все видимое пространство до такой степени, что стало темно.
Бандиты деловито покинули двор, по которому бестолково бегал осиротевший кокер-спаниель. Обмякший прокурор полулежал на заднем сиденье отъехавшего автомобиля. Как и все высокопоставленные чиновники, до этого дня он воображал, будто пост и должность дают ему какие-то особые привилегии. Но это было заблуждением. Василий Петрович Распопов был совершенно беспомощен перед насилием в его чистом виде. В данный момент он представлял собой такую же легкую добычу, как овца, утащенная волками из овчарни.
Между тем, он был не единственной добычей братвы Каравана. Другой дорогой с противоположного конца города к конечному пункту назначения спешил вторая машина, в багажнике которой пребывал в беспамятстве мужчина. Не такой солидный и представительный, как прокурор области, а попроще, значительно попроще. Если называть вещи своими именами, то самый настоящий оборванец — грязный бомж, схваченный в районе железнодорожного вокзала.
Все машины, отдаляясь от городской черты, съезжались к одной заранее намеченной точке на карте. Она находилась за лесополосой, протянувшейся вдоль трассы. Деревья еще только-только подернулись первой зеленью, но росли так густо, что представляли собой непроницаемую ограду.
Первым прибыл кортеж Каравана. Стихли моторы, из машин выбрались и рассредоточились бандиты с укороченными автоматами в руках. Их главарь пока что сидел в своем бронированном лимузине, посасывая пахучую коричневую сигару. Когда он затягивался, огонек разгорался ярче, отражаясь в лобовом стекле. Караван заворожено наблюдал за мерцаниями красной точки. Он думал о своем всесилии и могуществе. Ему нравилось распоряжаться людскими судьбами. Самое удивительное заключалось в том, что большинство людей вовсе не противились тому, что ими управляли, а наоборот, были этим вполне довольны.
Когда поступило донесение о том, что все готово, Караван стремительно выбрался наружу и углубился в заросли посадки. Несмотря на обилие торчащих веток и сучьев, он ни разу не зацепился и не поцарапался, ловко уворачиваясь, наклоняясь и пригибаясь. Сопровождавшие его бойцы, опасаясь отстать, с треском перли напролом, пропарывая одежду и кожу, получая хлесткие удары по сосредоточенным лицам.
На подготовленную поляну Караван вышел, как на сцену. Здесь уже находился Распопов, поставленный на колени возле косо спиленного пня. Увидев главаря группировки, он хотел предупредить о последствиях такого обращения с представителем закона, однако лишь молча вытаращился, не веря собственным глазам. В полуметре от его лица холодно блестел длинный металлический предмет. Предмет, которого не могло и не должно было быть здесь. Совершенно неуместный, а потому особенно жуткий в таком мрачном и уединенном месте, как лесополоса за чертой города.
— Знаешь, что это? — спросил Караван.
— Са… сабля? — предположил Распопов.
— Сосабля, — передразнил один из бандитов.
Не поворачиваясь к нему, Караван хлестнул его по лицу лезвием. Несмотря на то, что оно было повернуто плашмя, из рассеченной щеки потекла кровь. Наказанный не решился поднять руку к ране, только время от времени высовывал язык, подставляя его под струйку крови.
— Это катана, — пояснил Караван. — Самурайский меч.
Он снова взмахнул клинком, оставившим в воздухе призрачное серебристое сияние.
— Не бери меня на испуг, понял? — сказал Распопов. — Сам знаешь, что с тобой будет. Тебя из-под земли достанут.
— Гляди, чтобы из-под земли тебя доставать не пришлось, — усмехнулся Караван и бросил на землю ножны, которые до сих пор держал в руке.
Он не носил их на поясе, как не носил и самого пояса. Но шершавые ножны из настоящей японской магнолии были необходимы, чтобы случайно не пораниться о необычайно острое лезвие. Народный избранник Акимов, подаривший Каравану меч, объяснил, что это не какая-нибудь там современная подделка:
— Этой катане не меньше трехсот лет. Клинок выкован из слоистой стали. Его шлифовали в десять приемов и полировали древесной золой. А закаляли такие мечи с помощью жидкой глины. Видишь эту матовую полоску? А здесь поверхность зеркальная, видишь? Это потому что один край облепляли глиной, когда окунали в воду. Потом вытаскивали и наносили гравировку. В результате получался идеальный меч самурая. Владей!
Вручая меч Каравану, он добавил, что такой подарок считается в Японии почетным и означает дань уважения. Еще бы тому депутату не уважать Каравана! Благодаря сотрудничеству с криминальным авторитетом он сделался одним из богатейших людей страны. А меч, подаренный им, стоил не больше пяти штук баксов.
«Ничего, — подумал Караван. — Он мне еще заплатит. Они все мне заплатят».
После побега из зоны он твердо решил, что никогда туда больше не вернется. Лучше сдохнуть. Хотя нет, умирать Караван не собирался. У него были другие планы. Он поставил перед собой цель: в кратчайший срок добраться до таких высот, откуда его уже не сбросить. Если удалось другим, чем Караван хуже? Сегодня криминальный авторитет, завтра олигарх или даже глава влиятельной политической партии. Почему нет? Многие прошли этот путь и теперь глядят, усмехаясь, из телевизоров, как остальные корячатся по другую сторону экрана.
Караван тоже хотел так. И он знал, что ни перед чем не остановится ради настоящих денег и власти.
Получив от депутата меч, он долго любовался чуть изогнутым клинком и оглаживал рукоятку, обмотанную черной шелковой лентой. Потом велел привести любимого питбуля по кличке Шварц и испытал оружие на нем. Пса с одного удара развалило пополам. Было его немного жаль, но пес уже начал стареть, терять нюх и бойцовскую выучку.
Забава так понравилась Каравану, что он не поленился просмотреть ролики по технике обращения с катаной. Основная хитрость заключалась в том, что удар следовало наносить не под прямым углом, а наискосок. Центр тяжести меча был расположен таким образом, что его было легко вращать и перебрасывать, выбирая правильный наклон лезвия. Удлиненная рукоятка предназначалась для того, чтобы держать ее обеими руками — левой за конец, правой — выше, возле гарды. Один умелец на видео раскалывал катаной толстенное полено. Караван так не умел, но был способен легким движением руки рубить молоденькие деревца и приличные ветки.
Сегодня мастерство должно было ему пригодиться.
Клинок призывно померцал перед глазами Распопова, как бы требуя его внимания, а затем указал в сторону, призывая посмотреть туда. Руки Распопова были сцеплены за спиной наручниками, но в остальном его свобода действий ничем не ограничивалась, разве что все усиливающимся страхом. Чтобы проследить за направлением клинка, достаточно было слегка повернуть голову, что Распопов и сделал.
Там, куда указывало острие диковинного японского оружия, находился странный предмет, смахивающий на футбольный мяч, приготовленный для штрафного удара.
«Этот бандюга окончательно рехнулся, — тоскливо подумал Распопов. — Что он задумал? В футбол играть?»
Все выяснилось, когда «мяч», тронутый ногой одного из братков, вдруг зашевелился, задергался, засипел. Надеясь, что наваждение сгинет, рассеется, как страшный сон, перепуганный Распопов поспешно закрыл глаза. Тогда клинок шлепнул его по щеке.
— Открой зенки, — приказал Караван. — Я хочу, чтобы ты смотрел.
Пришлось смотреть на грязную, мокрую голову мужчины, по шею вкопанного в землю. Эта голова разинула редкозубый рот и натужно захрипела:
— Ребятушки, а, ребятушки?.. Миленькие!.. Вы что это задумали? За что? Я ж никому никакого вреда… я старый совсем, а, ребятушки? Отпустите меня. Христом-богом прошу…
— Не боись, больно не будет, — пообещал Караван. — Только головой не верти, понял? Промахнусь — тебе же хуже будет.
Гримасничая, бомж заплакал. Ему, как и всем вокруг, было понятно, что хуже уже быть не может. И лучше тоже не будет. Вообще никак не будет. И не будет уже ничего, кроме этой голой посадки, незнакомых людей и ворон, кружащих в сером небе.
— Я не хочу, — плакала голова, торчащая из земли на тонкой грязной шее. — Не хочу-у…
Караван отступил на шаг, сжимая в правой ладони теплую рукоять катаны.
— Головой не верти, — повторил он, приседая на полусогнутых ногах.
Голова замерла, но рот не закрыла:
— Нет! Нннннн… Нет!
— Заткнись! — потребовал Караван. — Слышишь, ханыга? Замри и не рыпайся!
Бомж, неизвестно почему, подчинился. Лишь слезы катились из его старческих глаз, оставляя светлые бороздки на серых щеках.
Некоторые бойцы осторожно отводили взгляды, боясь увидеть то, что произойдет дальше. Другие, напротив, смотрели во все глаза, боясь моргнуть, чтобы не пропустить главного.
Распопов зажмурился, но, вспомнив приказ Каравана, заставил себя поднять веки. Он попробовал смотреть немного в сторону или расфокусировать зрение, но из этого ничего не вышло. Какая-то часть Распопова желала увидеть все отчетливо и ясно. И он смотрел.