– Нарочно?! Вы говорите о важном деле? Неужели, сэр… Неужели вы устроили для меня свидание с сэром Уильямом? Или вам стало что-то известно о том, как пройдет суд? Не томите меня в неизвестности, прошу вас!
Она ухватила край рукава его джеркина и даже подергала его, стремясь поскорее узнать новости. Он перехватил ее руку, воспользовавшись неосторожным движением, и не отпустил, несмотря на то, что Мод попыталась вырвать ее. После короткой попытки обрести свободу она сдалась, затихла, словно птица, попавшая в силки.
– Да, не далее как завтра вы увидитесь с сэром Уильямом. Нет, молчите, не благодарите меня! – он резко остановил порыв Мод, сжав ее пальцы.
Сэр Мармадьюк продолжал что-то говорить, но она почти не слышала его, думая об отце.
– …и вы оцените и полюбите меня, – мягкий голос прозвучал, словно из тумана.
Мод вздрогнула.
– Конечно! Конечно, я…
Что он имеет в виду, призывая «полюбить» его? Мод смешалась, решив, что неправильно истолковала слова Скроупа.
– Я с большим уважением и теплотой отношусь к вам, сэр, – поспешила она исправить оплошность. – И всегда буду помнить, сколь многим обязана…
– Помнить? – переспросил сэр Мармадьюк. – Нет, не нужно помнить! Если вы согласитесь быть моей, леди Перси… Мод… озарите светом ваших глаз и нежностью ваших рук мою пресную жизнь, наполните ее звучанием вашего голоса – вот главная признательность для меня.
Мод в растерянности уставилась на сэра Мармадьюка. Ей не хотелось обидеть его, но и нельзя было ему позволять говорить подобные вещи. Она вновь попробовала отнять у него свою руку, но он лишь сильнее сжал ее.
– Никто другой не сможет в полной мере оценить вас и вашу красоту, лишь я… И завтра вы увидите своего отца. Такая малость, как благосклонность к моему страдающему сердцу, не равноценная ли плата за мои старания?
– Я должна заплатить за ваше доброе отношение ко мне? – глухо спросила она.
Короткая странная улыбка тронула красивые губы Скроупа, но лишь на мгновение, словно он случайно выпустил ее, не успев поймать.
– Неужели вы сочтете платой немного тепла, которое взамен подарите мне?
– Я считаю вас хорошим другом и благородным джентльменом, сэр Мармадьюк. И надеюсь, вы не хотели меня оскорбить. – Мод резким движением вырвала руку из тисков Скроупа.
Он встал, наклонившись над ней, она откинулась, вжалась в угол кресла, с напряжением прислушиваясь, не раздастся ли стук у входной двери – появление Джоанны или Агнесс было бы спасением.
– Вы добры и преданны, – сказал он. – Вы словно драгоценный камень, требующий оправы, достойной оправы. И я мечтал бы стать этой оправой… Примите мое сердце и мою руку! Станьте моей леди, леди Скроуп, женой пред Богом и людьми!
Он вдруг согнул колено, оказавшись у ног Мод.
– Разве я не нравлюсь вам? Одно ваше слово, одно слово…
Глаза его блестели, на щеках появился неровный румянец, свойственный белокурым мужчинам, – волнение добавило привлекательности его лицу. Лишь чуть дернулся край губы, словно он в чем-то сдерживал себя.
Мод в изумлении смотрела на коленопреклоненного сэра Мармадьюка. Она бы решила, что ослышалась, но его поза и красноречивый взгляд подтверждали сказанные им слова.
– Что вы такое говорите, сэр? Я не могу быть леди Скроуп, даже если бы захотела. Я замужем, – напомнила она. – Замужем за сэром Ральфом Перси. Да, он оставил меня, но все равно остается моим мужем, а я – его женой. В горе и радости, пока смерть не разлучит нас, – невольно повторила она слова брачного обета, слышанные ею не раз во время брачных церемоний, где она была гостьей. Собственного венчания она не помнила.
– Муж? Какой муж, Мод? – спросил Скроуп, словно не заметив ее смятения. – Его нет, даже если вы до сих пор верите, что он жив. Но ваша преданность отрадна и дает мне надежду, что и я смогу отведать глоток этой верности. Подарите же свою преданность не призраку, а живому мужчине, всем сердцем вас любящему!
– Это невозможно, сэр! Я связана узами, которые не в силах разорвать.
Он все стоял перед ней на одном колене, глядя снизу вверх, и, кажется, не собирался подниматься. Голова его склонилась, словно он был не в силах смотреть на Мод, но рука его опять поймала ее руку, нежно сжала ее.
– Как долго я искал женщину, – услышала она. – Я искал именно вас, Мод. И отчего же та, что для меня милее всех на свете, связана узами? Узами с призраком! Наш король порвал их ради новой королевы, так отчего вам, леди, не отказаться от брака, который не принес вам ничего, кроме разочарований? Это законно, и даже в Риме одобрили бы такой шаг. Ведь ваш брак не имеет силы по истечении стольких лет!
Чего совсем не ожидала услышать Мод, так это речи об аннулировании брака. Сэр Уильям как-то говорил о том, но передумал, когда сэр Ральф прислал о себе вести. Слова Скроупа застали ее врасплох.
– Не мне это решать, – пробормотала Мод. – Только мой отец… Я повинуюсь своему отцу, сэр.
– Завтра вы увидите его, – сэр Мармадьюк поднял голову. – Поговорите с ним! Я хочу помочь ему, но мне проще будет хлопотать, являясь родственником, зятем сэра Уильяма. Можно быстро освободить вас от тягостного брака, положитесь на мое знание закона.
Синие, невозможно синие глаза в упор уставились на Мод, в них читалась просьба… нет, мольба.
– Не порадует ли леди Перси нас своим пением? – Сэр Мармадьюк поднес ей лютню, когда вечером того же дня домочадцы и гость Картер-хаус собирались в зале у камина.
Мод положила инструмент на колени, рассеянно перебрала струны плектром[89], выточенным из кости. Все наперебой стали просить ее исполнить ту или иную песню, только сэр Мармадьюк заявил, что готов слушать любые песни в исполнении леди Перси, поскольку звучание ее нежного прелестного голоса есть услада для его грубого мужского уха.
Дева прошла, словно света поток,
Мимо окна его скорбной темницы.
– Нортумберленда прекрасный цветок, –
Тихо шепнул очарованный рыцарь…[90]
Мод заиграла старинную балладу о любви шотландского рыцаря и дочери графа Нортумберленда. «Нортумберленда прекрасный цветок…»
Нортумберленд…
Казалось, этот край давно ушел в глубину ее памяти вместе с далеким детством. Но почему-то вдруг ей вспомнилась песня, некогда слышанная там, на севере. Она осеклась, сбилась, струны под ее пальцами дрогнули, извлекая совсем другую мелодию, смутно знакомую, всплывшую откуда-то вместе с полузабытыми словами:
О севере милом она тосковала:
«Как вновь мне увидеть родные леса?
Там плющ обвивает дубы одеялом
Там ясень свечою и птиц голоса…»
Мод пела, и перед ее глазами возникали картины, обрывистые, но яркие и четкие, почти осязаемые – высокие, суровые стены мрачного замка, в котором она когда-то жила; лиловые вересковые пустоши, бескрайние, уходящие за горизонт; серебристо-голубые воды Тайна.
Как странно было именно сейчас мысленно перенестись в почти забытый Корбридж. Неужели разговор о муже разбудил ее память, или то был знак свыше, протестующий против разрыва уз, некогда связавших Мод с сэром Ральфом Перси?
Нортумберленд, Корбридж, Адрианов вал… Кардоне ведь тоже ехал оттуда, из Нортумберленда, «где плющ обвивает дубы одеялом».
Кардоне, дерзкий бродяга, вечный странник, случайный попутчик и возлюбленный, о котором ей следовало навсегда забыть и думать только об отце, о завтрашней с ним встрече, о предложении сэра Мармадьюка. Вот ее настоящее, а она вновь вспоминает о человеке, которого не могло быть в ее будущем.
Стеснилось в груди дыхание, зыбкой пеленой застлало глаза. «…Я не смогла бы встретить мою любовь, будь я оленем. Воды Тайна разделили бы нас…» Строчка, другая, некогда слышанной песни с бесхитростной, но завораживающей мелодией. Как дальше?
За водами Тайна живет мой любимый.
И быстрым оленем туда не добраться.
Я горькие слезы роняю в стремнину,
Мечтая, мой милый, с тобой повстречаться…[91]
Печально звякнула лютня, отозвалась горечью в ноющей душе.
– Что за песни? – поинтересовалась Агнесс. – Раньше вы их не исполняли.
– Вдруг вспомнились, – ответила Мод, не поднимая глаз от лютни, но чувствуя на себе взгляд сэра Мармадьюка.
Она так и не дала ему определенного ответа, как ни желал Скроуп его услышать. От настойчивости новоявленного жениха ее спасло скорое возвращение домой сначала Джоанны, а затем и Агнесс, немедленно приступившей к борьбе за внимание гостя. Сославшись на домашние заботы, Мод вышла и чуть ли не бегом ринулась к себе, упала на кровать лицом в подушку. Она не знала, как поступить, что делать…
Выгоды брака с сэром Мармадьюком представлялись очевидными, а его обещание вызволить ее отца из тюрьмы должно было перевесить прочие сомнения. Похоже, он действительно любил ее, поскольку не было других причин, которые могли бы побудить Скроупа на ней жениться. Но если прежде Мод время от времени и думала, что, пошли ей судьба такого мужа, как сэр Мармадьюк, ее жизнь, возможно, сложилась бы удачнее, то ныне, когда фортуна преподнесла ей сердце и руку этого джентльмена, она отчего-то почувствовала себя еще более несчастной. Его предложение, лестное и заманчивое для любой женщины, скорее пугало, чем радовало. Рассудком она понимала, что принять его руку было бы лучшим выходом в ее положении, но она любила другого, не мужа и не того, кто хотел сделать ее своей настоящей женой. И ей было трудно, просто невозможно представить Скроупа на месте Кардоне, как и себя – в его объятиях.
Эти мысли мучили ее весь остаток дня – во время трапезы, на которую был приглашен задержавшийся в Картер-хаус сэр Мармадьюк, и после, когда все расселись вокруг камина, и она вдруг нежданно-негаданно затосковала по Нортумберленду. Не оставляли горькие раздумья и всю почти бессонную ночь, отравляя предвкушение встречи с отцом.