Сказал и осекся, сообразив, что ищет оправдания своему нежеланию гоняться по всему острову за женой и уезжать из Лондона, города, где находится еще одна, другая Мод, тигрица с кротким нравом и серыми задумчивыми глазами. Вот за ней, ни мгновения не раздумывая, помчался бы на край света…
Он задумался и не заметил, как задел рукой кружку, та опрокинулась, по натертой до блеска столешнице растеклась пенистая лужица. Ральф в сердцах хлопнул ею об стол, словно это была та женщина, на которой его когда-то женили и которая теперь казалась ему ярмом, повисшим на его шее.
– Спокойней, спокойней, Перси. – Скроуп кликнул слугу, чтобы тот вытер стол. Когда порядок был наведен и они опять остались наедине, спросил: – В этот раз, надеюсь, вы остановитесь у меня?
Дом сэра Мармадьюка обладал ощутимыми преимуществами по сравнению с гостиницей, в которой жил Ральф, и он было хотел с благодарностью принять приглашение приятеля, но передумал.
– Я уже неплохо устроился и совсем не хочу стеснять вас своим присутствием. Как и себя.
Скроуп понял намек, громко хохотнул, пригласил заходить в любое время и выразил готовность всегда быть к услугам своего старого друга.
В тот самый час, когда сэр Ральф Перси вступил под своды Виндзора, Мод, исполняя волю отца, отправила Томаса с трудным, если не безнадежным поручением: отыскать среди десятков, а то и сотен постояльцев гостиниц, разбросанных по городу, своего мужа, которого с одинаковым успехом можно было ожидать в Лондоне как в эти дни, так и через несколько лет.
– И поспрашивай заодно о мистере Кардоне, – вырвалось у нее, когда она вручала Томасу мешочек с мелкими монетами, способными скорее развязать языки гостиничной обслуги.
– Но… если случайно встретишь его, не говори, что я послала тебя. Просто мне надо его найти… на всякий случай, – поспешно добавила она, не представляя, что будет делать, если узнает, что Кардоне в городе. Решится ли сразу просить его о помощи или потом, когда не будет иного выхода? Ее раздирали противоречивые чувства. Казалось невозможным обращаться с любыми просьбами к тому, кто так жестоко насмеялся над ее чувствами и, возможно, вонзил в нее кинжал на церковном дворе. Но она не могла забыть бесстрашного и благородного рыцаря, который скрестил меч с разбойниками на подлунной дороге, в таверне опрокинул стол на пьяных солдат, лихо гарцевал на рыжем коне и страстно сжимал ее в своих объятиях. Воина с дерзкими зелеными глазами. Такой способен вынести любую ношу, одолеть всякого, кто встанет на его пути. Пусть злится, ворчит, кричит на нее – она вытерпит все, заплатит любую цену, только бы он помог ей. А в том, что Кардоне, не моргнув глазом, справится и с десятком Скроупов, Мод не сомневалась. Она вдруг представила, что он подхватывает ее в свое седло и увозит прочь, далеко-далеко, где нет печалей и невзгод.
С заверениями, что сделает все, как надо, Томас уселся на лошадь и отбыл, а Мод, не в силах усидеть в бездействии дома, взяла Потингтона и поехала к барристеру, с которым не виделась со дня своего ранения.
– Рад, рад, весьма рад видеть вас, леди Перси, и в добром здравии, – барристер с поклонами усадил посетительницу в кресло и сообщил, что один из верховных судей на днях ознакомился с бумагами по делу сэра Уильяма и что происшедшее теперь представляется законникам в несколько ином свете, нежели прежде.
– Из-за мятежа они поспешили связать гибель комиссара и восстание в Лауте, но я – intra vires – в пределах полномочий, так сказать, от вас полученных, как и имеющейся информации, отправил своего человека в Линкольншир, в Лаут, где, собственно, все начиналось, – мистер Ламлей довольно потер руки. – И что мы теперь имеем? А теперь мы имеем заверенные свидетельства о начале бунта, которое на целых пять часов опережает flagrante delicto – момент совершения преступления. Lex vigilantibus, nоn dormientibus![97] И теперь у нас есть доказательства, что эти два события никак не связаны между собой.
Мистер Ламлей, по обычаю, вскочил из-за стола, рысцой обежал его дважды, дергая себя за бороду, промчался мимо Мод к еще одному столу, на котором громоздились пухлые стопки пожелтевшей бумаги и книги в потрепанных переплетах, порылся в них, вытащил какой-то внушительного вида фолиант и углубился в чтение. Мод терпеливо ждала, пока адвокат вспомнит о ее присутствии.
– Так, так, так… – наконец изрек он. – Cessante causa, cessat effectus![98]
Положил фолиант на место, вернулся на свое место и сказал:
– Леди Перси, если вы хотите навестить сэра Уильяма, это можно устроить.
– Мы виделись вчера, свидание устроил один из моих знакомых, – ответила она.
– В таком случае, леди Перси… – И адвокат без передышки выдал ей множество деталей по ведению дела, которыми посчитал нужным поделиться. Когда Мод покинула его контору, голова у нее шла кругом от латыни, сводов законов и случаев из практики мистера Ламлея.
В настроении, весьма отдаленном от радужного, на обратной дороге она настояла на том, чтобы заехать помолиться в церковь Святой Маргариты, хотя Потингтон попытался отговорить ее, считая опасным посещение места, где с миледи произошло несчастье.
– Я хочу помолиться. Уверена, ничто мне не угрожает, – сказала она, надеясь и не надеясь на встречу с Кардоне. С момента их расставания прошло более двух недель, и ничто не давало повода думать, что он когда-либо появится в этой церкви, но Мод не могла не заехать в Паттенс, чтобы еще раз в том убедиться.
Она пробыла в церкви всю обедню в молитвах и напрасных ожиданиях, то терзаясь сомнениями, то отметая их.
По возвращении в Картер-хаус Мод поспешила укрыться в своей комнате под предлогом усталости и разболевшейся от тряски в экипаже раны, чтобы избежать встречи с кузеном и сэром Мармадьюком, прибывшим со своим ежедневным визитом.
Она взялась было за рукоделие, но вскоре отложила его в сторону, заметалась из угла в угол, не находя себе места от мыслей о невзгодах, разом на нее свалившихся. К изнуряющей тревоге за отца, страданиям из-за безответной и преступной любви к Кардоне, добавились притязания сэра Мармадьюка, а дом кузена стал ловушкой. Вызволить ее из столь трудного положения сейчас мог только муж, при мысли о котором у нее до боли – от отчаяния и страха – начинало сводить желудок. Он понравился отцу, и это говорило в его пользу. Но те качества, которые восхищают мужчин, способны обернуться иной стороной для женщины, когда воспетая храбрость может оказаться сумасбродством, решительность – тиранством, упорство – упрямством и жестокостью. Перси обещал сэру Уильяму позаботиться о его дочери, но что это будет за забота? Будет ли он добр с нею или непомерно суров? Что сделает, если догадается об ее измене? Простит или жестоко накажет? И за меньшую провинность некоторые мужья избивали своих жен до полусмерти, а по закону он может отдать ее под суд, откуда Мод прямиком отправят на костер…
Безмятежная жизнь в Боскоме, прежде порой казавшаяся ей унылой и безотрадной, теперь вспоминалась как чудесный сон. Настоящее и будущее представлялись чередой страданий и невзгод.
Мысли о муже напомнили Мод о шкатулке сэра Ральфа, про которую говорил отец. Перед отъездом из Боскома, в спешке опустошая тайник, она сунула ее в один из дорожных сундуков, что теперь стояли в ее комнате.
Шкатулка была узкой и длинной, с затейливой резьбой на потемневшем от времени дереве. Пощелкав задвижками, Мод подняла крышку, внутри оказались бумаги. Она обнаружила экземпляр своего брачного контракта с сэром Ральфом Перси, завещание пятого графа Нортумберленда, а также документ, подтверждающий право собственности ее мужа на поместье Корбридж.
Мод прочитала завещание: старший сын Генри получал титул и майоратную собственность, остальное имущество – тысяча четыреста тридцать монет, меч, золотая цепь весом в семьдесят фунтов, два меховых плаща и поместье Корбридж – переходило к младшему сыну Ральфу после его женитьбы. Мод видела эту цепь в тайнике Боскома. Она оказалась невероятно тяжелой, и ее уложили с другими вещами в сундуки, которые слуги должны были отвезти в Саттон, если им придется покинуть земли Бальмеров.
Брачный контракт она изучила с куда большим любопытством. Отец о нем не говорил, а Мод не приходило и в голову поинтересоваться условиями уже заключенного брака. Как теперь выяснилось, сэр Ральф получил за ней большое приданое, включающее в себя, помимо внушительного списка мебели и домашней утвари, десять испанских кобыл, жеребца той же породы и внушительную сумму денег. В случае смерти мужа его имущество делилось между Мод и их будущими детьми. При отсутствии детей она получала все.
Едва Мод свернула бумаги и положила обратно в шкатулку, в дверь постучали. Она решила, что это Джоанна, но, к ее удивлению и негодованию, на пороге появился сэр Мармадьюк.
– Вам нельзя сюда! – ахнула Мод.
– Отчего ж нельзя жениху навестить свою невесту? – поинтересовался Скроуп с обычной улыбкой на лице и, не дожидаясь ответа, добавил: – Мне сообщили, что вы заболели, моя дорогая леди. Я зашел проведать вас и убедиться, что…
Его цепкий взгляд задержался на шкатулке, которую Мод все еще держала в руках.
– Любовались украшениями? Если женщина, несмотря на недомогание, перебирает свои безделушки, то все обстоит не так плохо, как она хочет показать.
– Прошу вас покинуть мою комнату, – тихо сказала она, изо всех сил стараясь не показать своего испуга.
– Не бунтуйте, дорогая Мод, – усмехнулся Скроуп. – Знаете, что случается с бунтовщиками? Они всегда проигрывают и… сдаются на милость победителя.
Он медленно приближался к ней, она попятилась, прижимая к груди шкатулку, как щит.
– Если вы не уйдете, я закричу, – прошептала она.
– Зачем же кричать, Мод? Лучше подарите мне поцелуй – это будет намного приятней и куда благоразумней.
Хотя он улыбался, говорил мягко и вкрадчиво, от слуха Мод не укрылись требовательные, металлические нотки в его голосе, как и жесткий взгляд голубых глаз, в которых словно застыли кусочки