[117] на четыре голоса. Увлеченные пением, они не сразу заметили ее, стоящую в дверях. Заметив же, сэр Ральф Перси, более похожий сейчас, как, впрочем, и обычно, на лесного разбойника, чем на дворянина, босой, в распахнутой на груди камизе, поднялся со стула, не преминув уронить его, подошел к Мод, обдав ее ароматом выпитого эля, и со словами «отчего вы не спите, моя леди?» подхватил ее на руки и унес в спальню. Бертуччо допел фроттолу соло и отправился в постель, которую уже нагрела милашка вдова-молочница в доме по соседству. Любовь правила миром в эту ночь.
Утро опять одарило дождем и неожиданным отсутствием последствий вчерашней попойки. Возможно, хмель растворился в объятиях, которыми Ральф щедро одарил обретенную жену, не жалея ни своих, ни ее сил. Осознание того, что она ныне всецело принадлежит ему одному, кружило голову грубому пирату посильнее темного эля. Теперь ничто не грозит его роду остаться без наследников… ничто, кроме бывшего друга и его приспешников, отчего-то желающих его смерти. Последняя мысль заставила Ральфа выпустить из объятий жену, что спала, свернувшись горячим клубком под его боком, выбраться из постели и отправиться в кабинет.
Он взял шкатулку, ту самую, из-за которой, если верить словам Стрейнджвея, чуть не погиб во Франции, и уселся за стол. Накануне он лишь бегло просмотрел лежавшие в ней бумаги, все оказалось на месте – и документ на Корбридж, и копия завещания отца, и брачный контракт. Теперь Ральф собирался ознакомиться с тем, что было сокрыто внутри. Быстро справившись с секретным замком, он раскрыл потайное отделение, вытащил письма и принялся их изучать.
Когда за окном сквозь дождливую муть пробился луч солнца, последний листок приземлился сверху на разбросанные по столу и дважды перечитанные письма. Ральф взъерошил волосы на голове, невидящим взглядом уставившись куда-то в окно, откинулся было на стуле, но вскочил и заходил по кабинету.
Diablo! Теперь он знал, почему тринадцать лет назад к нему подослали убийцу и почему, когда он ступил на английскую землю, за его жизнь никто бы не дал и ломаного гроша. Убить его хотели не столько из-за драгоценной карты или Корбриджа.
Эти письма были тлеющим костром, который мог в любой момент вновь вспыхнуть и разгореться, – смертельно опасные для тех, кто их писал, кто в них был упомянут и кому они были адресованы. По какому-то невероятному случаю их не уничтожили еще тогда, в 1523 году, за ними-то и гонялись Нортумберленд и Скроуп. Неудивительно, что они так хотели не только вернуть себе шкатулку, но и отправить к праотцам ее обладателя, сэра Ральфа Перси, который мог увидеть и прочитать эти письма. Попади эти листки в руки королевских приспешников, они привели бы на эшафот и его братца Генри, и Скроупа, и даже Стрейнджвея, хотя последний был лишь мелкой пешкой в играх первых двух. Ральф помнил то нашумевшее дело весны 23-го года, когда был раскрыт очередной заговор против короля. Тогда на плахе лишились головы трое заговорщиков, среди которых был и сэр Чарльз Клаффорд. Его имя несколько раз встречалось в подписи и упоминалось в строках писем, что хранились в шкатулке все эти годы.
Как стало ясно, не последними людьми в плетении нитей заговора были сэр Мармадьюк Скроуп – Ральф узнал характерные завитушки в почерке и подписи, так похожие на руку того, кто недавно написал для него записку к адвокату, – и граф Нортумберленд, только что унаследовавший титул после смерти отца. Зная этих людей, можно было не сомневаться, что верховодил Мармадьюк, а безвольный Генри лишь подчинялся его указаниям. Что заставило старшего брата примкнуть к заговорщикам – желание примерить на себя лавры своего тезки Генри, первого графа Нортумберленда или другого тезки, дерзкого рыцаря Генри Сорвиголова?[118] Или отомстить королю, не разрешившему ему жениться на будущей королеве – Анне Болейн? Удивительно, что брата не напугала даже казнь Бекингема[119], случившаяся за два года до того. У Скроупа явно был особый интерес в этой истории. Посадив на трон своего ставленника, он мог достичь невиданных высот положения, богатства и власти, недоступных обычному баронету.
Некая мысль вдруг заставила Ральфа достать и разложить на столе злополучную карту. Картограф старательно нанес на плотную дорогую бумагу тысячи деревень, городков и городов, четко обозначил береговую линию и нанес форты береговой обороны, которые усиленно строил король Генрих. При детальном изучении Ральф оценил карту вдвое выше, чем сделал это вначале.
Сэр Мармадьюк неспроста охотился за этой картой – за нее можно было получить целое состояние. Он возжелал заполучить его жену, да еще и карту в придачу, узнав, что у Ральфа имеются такие сокровища. Каким-то образом Скроуп был связан с Тислом, которому не довезли тот пакет, что по случайности попал не в те руки.
Перси вновь заходил по комнате, размышляя, что собирался делать с картой Мармадьюк. Наверняка продать, и лучший покупатель находился по ту сторону пролива. Кто как не французы заинтересованы в планах укреплений береговых линий Англии, возведенных на острове крепостей и проложенных дорог? Это наводило на новые, неожиданные и весьма рискованные мысли о роли Скроупа в подготовке того заговора в 23-м году, когда шла война с Францией и когда смена власти в Англии сыграла бы на руку французам.
Ральф залпом выпил эль, принесенный слугой, и уставился на заваленный бумагами стол. С этим нужно было что-то делать, но что? Отнести королю? Представители семейства Перси часто бунтовали против королей, из-за чего не раз лишались голов, титулов и имущества, и хотя сам Ральф вовсе не был намерен идти против Генриха, предавать брата было не в его натуре, пусть граф и жаждал его гибели. Он решил схоронить письма и карту, пока не придумает, как отвести от себя и своей семьи угрозу и разобраться со своим старым «другом» своими силами.
Как мог он, сэр Ральф Перси, Кардоне, побывавший и в огне, и в штормах, довериться этому человеку?! Видимо, сработало давно забытое, но внезапно возродившееся чувство юношеского братства. Он поквитается со Скроупом – не за себя, а за хрупкую Мод, которую тот посмел преследовать и запугивать, а возможно, и убить.
Меж тем солнце, хоть и невидимое из-за туч, неумолимо двигалось к зениту, и пора было призвать к ответу подлеца – нанести визит на Оулд-Бейли и задать сэру Мармадьюку все накопившиеся вопросы. Ральф заглянул в спальню, полюбовался еще спящей женой, которой полночи не давал покоя, да еще и разбудил перед рассветом. Свернув карту и убрав письма, с незнакомым чувством хозяина отдал распоряжения по дому, наказал Потингтону охранять и никого не впускать ни под каким предлогом, послал за Бертуччо, задал ему хорошую взбучку за столь долгое отсутствие в объятиях молочницы и отправился на Оулд-Бейли.
– Послушай, Берт, – продолжил он свои речи, уже сидя в седле, – сейчас не время болтаться по вдовушкам, нам предстоит распутать весьма опасный клубок.
– Вдовушки никак не могут помешать моей службе, мессер, – ответствовал Бертуччо, мечтательно вглядываясь в солнечный лик, что смутно виднелся сквозь осеннюю облачную дымку, словно свеча за тонкой занавесью.
Ральф не стал продолжать эту тему, поскольку переубедить неаполитанца в том, что касалось женщин, было невозможно, да и сам он сейчас находился во власти женщины, что спала в его постели. Или уже проснулась? Diablo!
– Берт, мы едем к Скроупу.
– Вы упоминали, мессер. К вашему приятелю мессеру Мармадьюку… до чего же трудны ваши английские имена!
– Берт, он не приятель мне, а совсем наоборот.
Когда они были в нескольких ярдах от особняка, Перси закончил короткий рассказ о кознях своего «приятеля», а Бертуччо разразился пылкой речью, призывая всех святых и их оппонентов обрушить гнев на голову подлого предателя. Он осекся на имени святого Варфоломея, осадив коня.
– Мессер, кажется, ваш недруг куда-то направляется…
Ральф потянул узду рыжего, прижимая его к стене. В доме напротив открылись ворота, и сэр Мармадьюк во всей красе, в суконном берете и плаще с меховым подбоем, выехал на улицу верхом на крепком кауром жеребце.
– Куда это он? – спросил у небес Бертуччо, но они, разумеется, промолчали. Вместо них распорядился сэр Ральф:
– Дай мне твою накидку, шапку и коня, сам возьмешь рыжего и следуй за мной, но поодаль.
Облачившись в накидку Бертуччо, поглубже надвинув его шапку, в надежде, что Скроуп не узнает его в этом наряде простолюдина, Ральф вскочил на гнедого и двинулся следом за всадником. Преследование прошло гладко: либо сэр Мармадьюк не думал, что за ним может быть установлена слежка, либо очень ловко скрывал свою наблюдательность. И отчего-то Ральф совсем не удивился, когда понял, что они неуклонно приближаются к дому его собственного брата, графа Нортумберленда.
Скроуп остановился возле знакомых ворот и стукнул по ним тяжелым железным кольцом. Когда он скрылся за открывшимися и тотчас закрывшимися створками, Ральф начал лихорадочно размышлять, как попасть в дом, не раскрывая своего присутствия.
Думал он недолго, поскольку привык действовать здесь и сейчас. Перси забрал свой плащ и берет у Бертуччо и направился в обход дома – к задней калитке, которая, как он помнил, находилась в неприметном узком проходе между домами на боковой улице. Калитка оказалась прежней, чему можно было порадоваться – если бы братец заменил ее на более массивную новую или построил на этом месте глухую стену, задача Перси бы усложнилась. Но Генри всегда отличался ленью.
Ральф легко преодолел возвышающееся перед ним препятствие в пять с небольшим футов, незамеченным спрыгнул в сад, пробрался за кустами к дому и, открыв при помощи кинжала ставни ближайшего окна, несколько мгновений спустя шел по коридору особняка.
В портретном зале ему пришлось слиться со стеной, спрятавшись в небольшом алькове, из-за проходящего мимо мажордома. Ральф прошел в боковую дверь, припоминая, что там находится комнатка, смежная с кабинетом. Она была заперта, и Перси пришлось повозиться, чтобы открыть засов, не производя лишнего шума. Он прошел внутрь, скользнул к двери, ведущей в кабинет, и замер. Голоса из соседней комнаты были слышны довольно отчетливо.