Любовь & Война — страница 26 из 53

Но еще более пугающими были около дюжины заброшенных кораблей, стоящих на якоре в полумиле от острова, и запах болезни и смерти, расползавшийся по пустым улицам от соленого притока Ист-Ривер. Там британцы поставили на якорь несколько самых старых (и негодных) фрегатов, чтобы разместить на них военнопленных. И до сих пор сотни американских солдат, погибающих от голода, болезней и холода, отчаянно ждали освобождения. По некоторым подсчетам, одиннадцать тысяч американских патриотов погибли на этих кораблях, что почти в три раза превышало число погибших на поле боя. Их кости волны будут выкидывать на побережье еще не один десяток лет.

Но сам город все еще стоял в устье реки Гудзон, по которой в него стекались меха, зерно и древесина, идущие с северо-запада на рынки Европы, и одно это могло сделать его крупнейшим торговым центром, а возможно, и столицей новой страны. Климат здесь был мягче, чем в Бостоне, а то, что он расположился на острове, обеспечивало ему преимущества в обороне перед Филадельфией и Уильямсбургом. Конгресс Конфедерации был так уверен в блестящем будущем города, что после недолгого базирования в Филадельфии и Трентоне присвоил ему статус временной столицы. Вашингтон разделял мнение Конгресса о высокой символической значимости города.

По-прежнему отказываясь от должности в правительстве, Вашингтон выбрал таверну «Голова королевы» Самюэля Франсеса для того, чтобы сложить свои полномочия главнокомандующего и попрощаться со своими верными войсками 4 декабря 1783 года, прежде чев вернуться в Маунт-Вернон, на свою любимую плантацию в Вирджинии. Закончилась одна эра, и начиналась другая, и пусть прошлое было овеяно славой победоносной войны, но в будущем царила полная неопределенность. Было ли это на самом деле окончанием начального периода становления страны или, напротив, началом конца?

Неподалеку от таверны Франсеса Элиза Гамильтон стояла посреди своей новой парадной гостиной, с отчаянием глядя на мужа, балансировавшего на спинке одного из их немногих стульев, чтобы замерить окна с помощью большого мотка портновской ленты.

– Я не понимаю, почему бы тебе просто не прогуляться на Жемчужную улицу и не попрощаться с генералом Вашингтоном, – осторожно обратилась она к спине мужа в белой рубашке.

Алекс замерил высоту окна и записал цифры в свой блокнот, прежде чем дать ответ на вопрос жены.

– Если бы генерал Вашингтон захотел попрощаться со мной, он позвал бы меня, – коротко сказал он, а затем спустился со стула и передвинул его к следующему окну.

– Ох, Алекс, ты просто упрямишься.

Алекс не смотрел ей в глаза.

– Я служил рядом с этим человеком четыре года.

– Я говорю об окне, – сказала Элиза с долей раздражения. – Они, определенно, одного и того же размера. Незачем измерять оба.

На мгновение ей показалось, что Алекс пропустит ее слова мимо ушей. Он взобрался на стул и протянул ленту к углу окна. Но затем у него вырвался смешок, и он спрыгнул со стула на пол.

– Полагаю, что ты права, моя дорогая.

Элиза подвинула стул поближе к огню. Хотя время едва перевалило за полдень, она была на ногах вот уже шесть часов, проснувшись в шесть утра у холодного камина в еще более холодной постели – Алекс уже поднялся и, похоже, засел в кабинете, чтобы не беспокоить ее. Она пару минут понежилась в постели, ожидая, что вот-вот зайдет горничная и разведет огонь, но затем, внезапно проснувшись, вспомнила, что у них теперь нет трех горничных и такого же количества лакеев для выполнения этих ежедневных обязанностей. Если она сама не разведет огонь, никто другой этого не сделает.

Алекс услышал, как она спускается и поднимается по лестнице, и вышел из кабинета, чтобы присоединиться к ней, и хотя изначально Элиза собиралась вернуться в постель после того, как затопит камин, но сперва пришлось выносить ведра с золой, потом заносить и распределять уголь и дрова по всем трем этажам, а затем в руках у Алекса показалась портновская лента, и вот куда это привело.

Она посмотрела ему в лицо и слабо улыбнулась.

– Точно так же ты упрямишься и в случае с генералом Вашингтоном.

Алекс открыл было рот, чтобы возразить ей, но затем передумал. Он огляделся, ища, куда бы присесть, но вокруг были лишь выцветшие доски пола, безо всяких ковров и ковриков.

– Не стоит принимать это на свой счет, – продолжила Элиза. – Я слышала по крайней мере от трех людей, что генерал Вашингтон никого не приглашал попрощаться с ним. Единственное, зачем он приехал в город, – это подписать документы, которые формально передают власть над городом от генерала Карлтона штату Нью-Йорк. По общему мнению, его целью было избежать всяческой шумихи, насколько это возможно.

– Нелепая идея, – заявил Алекс.

– Помни об уважении, – сухо заметила Элиза. – И да, может быть, со стороны генерала Вашингтона было большой ошибкой полагать, что он сможет уехать в Вирджинию без всякой церемонии прощания со своими солдатами. Но можно ли его за это винить? Судя по твоему собственному описанию, он никогда не был общительным человеком и согласился на роль главнокомандующего исключительно из любви к своей стране. Но узы, связавшие его с людьми – в том числе и с тобой! – настоящие, и он заслуживает прощального привета от них, прежде чем вернется к жизни обычного сквайра.

Алекс тяжело вздохнул. Он встал в четыре утра, чтобы ответить на письма, и устал так же, как и его жена. Из-за голого окна в комнате в этот осенний день было довольно холодно, поэтому он подошел к Элизе и устроился у ее ног, поближе к огню, облокотившись спиной на лежащие складками шерстяные юбки, укрывающие ноги жены.

– Запомни мои слова, Элиза, недолго ему оставаться простым сквайром. Эта страна еще не готова принять централизованное правительство, но она сплотится вокруг своих героев…

– Как показывает нынешнее собрание в «Голове королевы», – вставила Элиза.

– Именно так. И когда генерал Вашингтон поймет, что нация, за чью свободу он боролся долгие семь лет, находится в опасности, он вернется на государственную службу. Как я уже говорил, американцы пока не готовы принять единое правительство. Но они приняли бы единого лидера, если бы им стал генерал Вашингтон. Хотя, думаю, тогда его звание будет уже не генерал. Он станет премьер-министром, или, может быть, президентом, или, упаси боже, королем.

– О, Алекс, нет! Ты же не думаешь, что американцы когда-нибудь снова согласятся стать подданными монарха?

– Случаются и более странные вещи. Вся проблема с королями и королевами в том, что когда появляется достойный человек – скажем, Соломон или Карл Великий, – его благодарные подданные совершают ошибку, полагая, что его потомки будут такими же мудрыми, как он. Но способность управлять государством – это не наследуемая черта вроде цвета волос или кожи. Это редкий талант, и он проявляется лишь у тех людей, которым уникальное сочетание характера, обучения и опыта позволяет видеть за теми выгодами, которые они могут извлечь для себя, ту пользу, которую они могут принести государству.

Элиза улыбнулась про себя, радуясь тому, что взгляд Алекса направлен в сторону – она не хотела смутить его или дать повод подумать, что смеется над ним. Даже по прошествии четырех лет ее все еще до слез волновали ораторские способности мужа и его умение представлять будущее. Он обладал счастливой способностью говорить гладко, словно читая с листа, даже в том случае, когда речь его была чистой импровизацией.

Она пригладила завиток его светлых волос.

– Звучит так, словно ты перечисляешь собственные таланты, позволяющие тебе претендовать на эту роль, – сказала она, накручивая прядь его волос на палец и шутливо дергая ее.

– Я? Без сомнений, надеюсь, что смогу быть полезен своей стране. Но если честно оценивать свои способности, я не столько руководитель, сколько администратор. Я, должно быть, слишком эгоистичен, чтобы стать хорошим лидером. Настолько эгоистичен, – добавил он, с улыбкой оборачиваясь к жене и взяв ее за руку, – что лучше буду замерять комнаты для штор и ковров в компании своей прекрасной жены, чем в последний раз пресмыкаться перед человеком, который охотно пользовался моими услугами, но вовсе не торопился вознаграждать их, пока не был поставлен перед ультиматумом. Так что пусть наслаждается черепаховым супом в компании своих поклонников. Он заслужил их уважение. А я заслужил его, и если он не может признать это, тогда я не вижу причин покидать чудесную компанию, в которой мне намного приятнее находиться. – И, поднеся ее пальчики к губам, Алекс запечатлел на них дюжину поцелуев.

Элиза слушала мужа со смешанными чувствами. Такая огромная часть их семейной жизни была отдана войне, служению Алекса своей стране и лично генералу Вашингтону, и она понимала разочарование мужа. Но она также знала, как много значит для него генерал Вашингтон и как много значит для него их страна. С другой стороны, Элиза просто обожала, когда он вот так целовал ее руки, поэтому прошло какое-то время, прежде чем она смогла заставить себя заговорить. Чувство долга может быть раздражающе навязчивым, но это один из столпов хорошего брака: и потом, позже тоже будет время для поцелуев.

– Черепаховый суп? – спросила она наконец, скорчив гримаску. – Генерал такое ест? Правда?

– Мне говорили, это довольно вкусно.

– А мне говорили, что мясо опоссума ничуть не хуже мяса кролика, но я все равно не собираюсь есть ничего, что щеголяет лысым, как у крысы, хвостом. Что ж, – продолжила она, – я далека от того, чтобы просить тебя покинуть мою, как ты выразился…

– Чудесную.

– Да, мою чудесную компанию. – Она погладила его по голове, а он завертел ею, словно спаниель, требующий ласки. – Но, возможно, ты не откажешься сопроводить меня на Бродвей, где я нашла совершенно очаровательную галантерейную лавку.

Алекс хмыкнул.

– Я думаю, можно говорить просто «улица Широкая»[9]. Не Бродвей.

– Мне нравится, как звучит «Бродвей», – возразила Элиза под смех Алекса. – В любом случае лавка – просто чудо, и я думаю, мы вполне можем найти там ткань для штор, а возможно, и накидки на диваны и кресла, которые мама отправила из Олбани.