– Бумажные деньги, – прошептала в ответ Элиза таким тоном, словно это было общеизвестно.
– Национальный банк подразумевает единое правительство, – с сомнением произнес Говернер.
– Которое у нас есть, – сказал Джон, впрочем, с не меньшим сомнением.
Алекс знал, что они оба тесно связаны с теми, кто стоит у руля в их штатах, и потому скептически отнесутся к тому, что он собирался сказать. Тем не менее он слишком вошел во вкус, чтобы сейчас замолчать.
– Лишь в некотором роде, – сказал он. – Но правительство, которое не способно регулировать деятельность органов, находящихся в его юрисдикции, является таковым только на бумаге.
– О чем вы опять? – воскликнула Пегги.
– Он имеет в виду, что федеральное правительство не может указывать штатам, что делать, – объяснила Элиза.
– Или собрать армию, или регулировать торговлю, или собирать налоги…
– Но послушайте, – вмешался Джон, – разве не для того мы воевали, чтобы скинуть с себя ярмо податей и налогов?
– Налогов без представительства[12], – пояснил Алекс. – В этом вся разница.
– Я, к примеру, вовсе не скучаю по необходимости платить налоги еще одному органу, – сказал Говернер.
– Никто не любит платить налоги, но мы все должны признать, как бы неприятно это ни было, что они необходимы, чтобы правительство могло делать ту работу, для которой его создали. К примеру, чтобы содержать армию и флот и тем самым защищать своих граждан, чтобы строить дороги, мосты, порты, чтобы следить за образованием и благосостоянием народа, – перечислил Алекс.
– Но не кажется ли вам, что эти вопросы лучше решать на местах? – поинтересовался Джон. – Определенно, губернатор или мэр лучше знает, что требуется его избирателям, чем правительство, расположенное за тысячи миль.
– Некоторые из проблем слишком велики, чтобы местное правительство могло решить их самостоятельно, – ответил Алекс. – И, кстати, что значит местное? Правительство штата? Города? Деревушки? Как долго сможем мы перекладывать обязательства, прежде чем придем к тому, что каждый сам за себя.
– Или сама, – вставила Элиза.
– …или сама и не может ждать поддержки от своего правительства?
– Но с чего бы нью-йоркцу помогать, к примеру, жителю Вирджинии или Джорджии? – поинтересовался Джон. – Какую выгоду он – или она, – добавил он, улыбнувшись Элизе, – извлечет из этого?
– Он сможет покупать виргинский табак или персики из Джорджии, не платя таможенной пошлины!
– Мы можем выращивать персики и в Нью-Йорке, – сказала Пегги.
– Но они будут не такими вкусными, как те, что из Джорджии, – возразил Алекс. – К тому же мы не можем выращивать хлопок, индиго и бобы, а они не могут вырастить столько же пшеницы, как мы.
– Насчет персиков это правда, – вставила Элен. – Это связано с продолжительностью лета, и с количеством дождя, и с особенностями почвы. Они на порядок лучше. Джон, нам нужно съездить в Джорджию при первой же возможности! Я хочу персик!
– Но разве вы не видите, – вступил Алекс, – что деление на государства-лоскутки, старающиеся откусить кусок у соседа, это и есть самая главная проблема Европы? И дня не проходит, чтобы один из них не объявил войну другому, эти пять не образовали альянс против тех трех, какой-нибудь богом забытый кусок Испании не провозгласил себя Нидерландами, а Италию не начали распродавать по кускам, как пирог в кондитерской.
– Да, но ведь у европейцев есть еще и проблема разных языков, – заметил Говернер. – Для них было бы практически невозможно объединиться в одну большую страну, как у нас, или хотя бы в две-три, поскольку жители разных областей не смогли бы понимать друг друга. А здесь нас всех объединяет один английский.
– Именно! – воскликнул Алекс. – Поэтому мы должны воспользоваться объединяющим нас преимуществом и построить такую страну, которая размерами и мощью сможет соперничать с царской Россией или Китаем. Но чтобы этого достичь, мы должны понять, что наши общие интересы важнее различий. Что мы можем объединиться и в то же время сохранить индивидуальность. А для этого нам нужно иметь сильное централизованное правительство, которое обеспечит руководство, необходимое при воплощении столь масштабного замысла.
Джон и Говернер рассмеялись.
– У вас потрясающий муж, миссис Гамильтон, – сказал Джон. – Или, по крайней мере, потрясающе красноречивый.
– Действительно, – согласился Говернер. – Интересно, удалось ли вам хоть раз его переспорить.
– О, поверьте, у сестер Скайлер свои скрытые таланты, – вступил Стефан. – В данном случае волноваться следует за Алекса.
Элиза прикусила язычок, но обменялась с Пегги взглядами, в которых отчетливо читалось: «Разберемся с мальчишками позже».
– Итак, расскажите же нам, – попросил Джон, обернувшись к Алексу, – как идет ваша адвокатская практика? Как вам кажется, в Нью-Йорке с этим сложнее, чем в Олбани?
– О, конечно, – ответил Алекс. – В Олбани я мог, скажу без ложной скромности, пользоваться известностью семьи жены, что приносило мне больше клиентов, чем я мог представить. Здесь же имя Скайлеров, безусловно, пользуется уважением, но немногим знакомо лично, и мне приходится привлекать клиентов собственными силами.
– Привлекать клиентов? – переспросил Стефан. – Прозвучало так, словно вы – цветок, старающийся более яркими, чем у соседей, лепестками привлечь внимание пчелы.
– Если бы мне нужно было раскрасить лицо в синий или красный, чтобы прокормить свою семью, я бы ни секунды не колебался, – слегка раздосадованно заявил Алекс. Ему не нравились намеки Стефана на то, что зарабатывать себе на жизнь – это в некотором роде плебейство. – Не всем нам суждено было родиться с метафорической серебряной ложкой во рту.
– В случае Стефана это был, скорее, серебряный половник или даже ковшик, – сказала Пегги, приобняв мужа.
– К счастью, до этого дело не дошло, – успокаивающе добавила Элиза.
Стефан задержал взгляд на лице Алекса, прежде чем сделать глоток пива.
– Все мы родились со своими преимуществами. Большинство из присутствующих с рождения обеспечены, но я уверен, каждый из нас, не задумываясь, отдал бы добрую часть своего состояния, чтобы хоть отчасти сравниться с вами в уме и образованности.
– О, ну не знаю, – протянул Джон. – Мне весьма нравится быть богатым и глупым.
Элен закатила глаза и ущипнула мужа за щеку.
– Тебе повезло, что ты такой милашка, – сухо сказала она.
– Дела идут не так ужасно, как можно предположить по словам мистера Гамильтона, – сказала Элиза. – За прошлую неделю у него появилось девять, десять… – Она взглянула на Алекса в поисках подтверждения.
– Уже больше дюжины, – поправил тот.
– Больше дюжины новых клиентов, – исправилась Элиза. – Когда их дела дойдут до суда и имя Алекса станет известным в деловых кругах, у него, без сомнения, станет намного больше заказчиков.
– У вас, похоже, весьма немаленькая нагрузка, – заметил Говернер. – Что-нибудь интересное?
– О, интересны все дела, каждое по-своему, – ответил Алекс. – И к тому же все связаны между собой. – Он быстро обрисовал детали дела миссис Чайлдресс и сложности остальных лоялистов.
– О, это досадная проблема! – быстро вставила Элен. – Я огорчаюсь, даже наталкиваясь на все эти противные статейки в газетах, но еще огорчительнее узнавать, как это отражается на реальных людях. Нельзя проявлять подобное неуважение ко вдове, и неважно, на чьей стороне сражался ее муж!
– Эта тема часто служит причиной разногласий не только между странами, но и между членами одной семьи, – согласился Говернер. – Да что там, моя собственная матушка добровольно отдала наше имение британцам, позволив использовать его и как казарму, и как склад.
Алекс, конечно, знал об этом, но предпочел не упоминать.
– Моя знаменитая тетушка! – простонала Элен. – А ведь брат ее мужа был среди тех, кто подписывал Декларацию!
– И все же теперь миссис Моррис такая же американка, как вы или я, – успокаивающе произнес Говернер.
– Американка, возможно, – согласилась Элен. – Такая же, как я? Вряд ли.
– Но так и есть. – Элиза почувствовала острую необходимость вставить свое слово. – Разве не в этом сама суть нашей страны? Здесь люди со всего света объединяются, оставляя позади свои прошлые обязательства и привязанности, чтобы образовать новую единую страну.
Алекс с обожанием посмотрел на жену, а та вспыхнула, заметив его одобрение. Она так соскучилась по нему, по его остроумию, по страстной увлеченности беседой. Часть ее хотела выпроводить гостей прямо сейчас, чтобы воспользоваться возможностью побыть с мужем наедине. Казалось, ей теперь всегда придется делить Алекса с целой толпой людей.
– Это в некотором роде идеализированная версия истории, – сказал Говернер. – Нам стоит вспомнить о том, что эту землю отняли у тех людей, которые жили здесь до нас, отняли с боем. И многие люди, которых мы зовем американцами, были привезены сюда не по доброй воле, некоторые продав себя в кабалу за долги, другие как рабы. И многие из них так и не получили гражданства, а следовательно, живут без прав, которые мы давно уже воспринимаем как должное.
– О, у нас, определенно, есть свои недостатки, – подтвердил Алекс. – Мы всего лишь люди из плоти и крови, в конце концов. Мы совершаем ошибки. Но моя жена сформулировала суть американской мечты. Наши глаза ищут рай на земле, и пусть для нас он пока недостижим, мы не должны прекращать стремиться к нему. С кабальными договорами уже покончено, и, хоть это и займет немало времени, у меня нет сомнений, что рабство как явление будет уничтожено на этих берегах.
– Да, а женщины получат возможность голосовать, – сказала Пегги. – На это остается только надеяться.
– Это случится, – заверил Алекс. – Я не знаю, отличается ли женский ум от мужского, но идея о том, что он в некотором смысле уступает мужскому, находит все меньше и меньше сторонников. К слову, будь король Георг хоть вполовину столь же одаренным дипломатом, как королева Елизавета, смею заметить, мы бы, во-первых, вряд ли устроили бы революцию, а случись это, ни за что не выиграли бы войну.