Элиза в отчаянии окинула взглядом гостиную, словно в стене внезапно могла возникнуть дверь, ведущая в еще одну полностью готовую гостевую.
– Если бы я только знала о вашем приезде. Я бы приготовила все заранее!
– Не беспокойся об этом, Элиза. Мы с Джоном вполне можем остановиться в гостинице.
– В гостинице? – повторила Элиза с таким выражением, словно Анжелика только что заявила, что собирается ночевать под мостом. – Наши родители нас не так воспитывали. Отправить гостей неизвестно к кому! Я скорее сама буду спать в гостинице, чем отправлю туда свою сестру.
Она взялась мерить шагами комнату, но внезапно остановилась, а затем решительно направилась к двери.
– Элиза? – окликнула ее Анжелика. – Куда ты собралась?
Элиза слегка притормозила, понимая, что если начнет все объяснять, то не решится осуществить свой план.
– Я скоро вернусь. У меня есть идея! – объявила она с большей уверенностью, чем на самом деле чувствовала. Она кивнула в сторону Ральфа, который, судя по всему, уснул прямо в кресле. – И, пожалуйста, держите медовое вино подальше от него. У нас и без того есть кому пускать слюни, – заметила она, указывая на крошку Филиппа. – О, малыш! Я ведь так и не поцеловала малыша! – С этими словами она подбежала к ребенку, чмокнула его в каждую щечку, надела накидку и вышла из дома.
Всего несколько минут потребовалось, чтобы добраться до Уолл-стрит, 3, элегантного городского особняка, который стоял практически под боком у здания мэрии, на углу Бродвея. Элиза взобралась на каменное крыльцо и, отдышавшись, решительно постучала латунным молотком в дверь. Дверь открыл слуга, который проводил ее в гостиную. Мгновение спустя к ней присоединился симпатичный мужчина приблизительно одного с Алексом возраста.
– Миссис Гамильтон, какой приятный сюрприз.
Элиза сердечно пожала его руку.
– Добрый день, мистер Берр. Я пришла попросить вас об одолжении.
22. Свеча, горящая с двух сторон
Адвокатская контора Гамильтона
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
Март 1784 года
Алекс не осознавал, насколько уже поздно, пока в лампе не закончилось масло, оставив его в кромешной темноте. Минуту назад он водил пером по листу бумаги и вот уже погрузился в чернильную тьму, в которой лишь запах тлеющего фитиля давал понять, что его не унесло из реального мира. Но все равно он был так растерян, что замер в кресле без движения, боясь шевельнуться, словно у ног распахнула пасть голодная бездна, готовая поглотить его.
«Я слишком много работал, – сказал он себе. – Мне нужно как следует выспаться».
Наконец он дотянулся до ящика стола, открыл его и покопался внутри, пока пальцы не нащупали коробку с полосками вощеной бумаги. Ему удалось поджечь одну от углей в камине, а затем, подсвечивая ей, отыскать свечу, стоящую на одной из книжных полок. Он зажег свечу, и крошечный огонек осветил центр комнаты, но ее углы по-прежнему тонули в темноте. Он, не задумываясь, открыл еще один ящик, вытащил бутылку лампового масла, подошел к пустой лампе и замер. Затем вытащил часы из кармана и прищурился, пытаясь разглядеть крошечные стрелки.
Неужели сейчас на самом деле восемь минут двенадцатого? Последний раз, когда он смотрел на часы, стрелки показывали начало седьмого. Он подумал об Элизе, сидящей дома в одиночестве. Хотя она наверняка будет спать к тому времени, как он доберется до дома. Конечно, она никогда не жаловалась, его терпеливый ангел, но он знал, что она скучает по нему, и сам скучал по ней. Ужасно сильно.
Краткая инспекция рабочего стола подтвердила, что часы не врут. Со всех сторон высились стопки бумаг в несколько дюймов высотой. Он, должно быть, ответил сегодня на сотни писем. Среди его корреспондентов отметился один принц, три посла, два губернатора, пять лейтенант-губернаторов и четырнадцать конгрессменов, а также десятки нынешних коллег и прежних сослуживцев и в два раза больше банкиров и адвокатов. Некоторые письма занимали всего пару строчек, но были и написанные на трех-четырех листах убористым почерком. Среди них встречались письма с соболезнованиями, обсуждение пошлин, банковские предложения и прочее, большей частью не связанное с его адвокатской деятельностью, но необходимое, если он хотел иметь обеспеченных клиентов с хорошими связями в долгосрочной перспективе. Необходимое также, если он хотел, чтобы его мнение учитывалось при формировании нового правительства и создании нового государства.
Но такая загруженность не проходила бесследно. Нынешним утром, расчесываясь, он заметил, что на щетке заметно прибавилось выпавших волос, а темные круги под глазами выглядели так, словно были нарисованы Ральфом Эрлом. Но самыми пугающими были сложности с памятью. Он настолько погружался в текущие проблемы, что напрочь забывал обо всем остальном. Даже сейчас, когда он готовился покинуть контору, его не отпускало тревожное чувство, что он забыл о чем-то важном. О чем-то, связанном с Элизой, отчего становилось только хуже.
Элиза…
Стоило ему выйти в холодную мартовскую ночь, как в голове всплыл образ жены. После зимнего сезона, заполненного непрерывными обедами, ужинами и вечеринками, на которых молодую пару радушно встречали не только лучшие семьи города, но и самые могущественные политики и дельцы Нью-Йорка, жизнь свернула в более спокойное русло, по крайней мере, на социальном фронте. Но если их график событий почти опустел, то объем работы у Алекса возрос в разы. Первые слушания по делу Чайлдресс прошли, в основном посвященные процессуальным вопросам, хотя Аарон Берр недвусмысленно дал понять, что штат не собирается проявлять снисхождение. С учетом плачевного состояния финансов Кэролайн Алекс не раз думал, что лучшим выходом была бы попытка прийти к соглашению. Доводя дело до суда, он мог создать юридический прецедент, который обеспечил бы победу во всех прочих делах клиентов-лоялистов – которых было уже шестнадцать, и число росло – одним махом. Но судебное разбирательство могло длиться месяцы, даже годы, принимая во внимание загруженность судов у губернатора Клинтона. Более того, Берр, зная об отчаянном положении истицы, уже стал задерживать подачу документов в попытке полностью обескровить ее. Он, очевидно, выбрал тактику проволочек, но от ее очевидности она не стала менее эффективной. В этих вопросах закон был довольно гибок. Ему неважно, была ли стратегия продуманной или недобросовестной. Важен был лишь результат.
Алекс покачал головой. Вот опять он пытался сосредоточиться на мыслях о жене, но работа снова поглотила его. Шли недели, и Кэролайн требовала к себе все больше и больше внимания. В начале она говорила только о почившем муже и своем тяжелом финансовом положении, но по прошествии времени начала говорить о своем одиночестве и о будущем, как ее собственном, так и ее детей. Хоть она никогда не говорила и не делала ничего неподобающего, но не упускала возможности коснуться плеча, руки или колена Алекса или признаться в полнейшей своей зависимости от него в вопросах не только сохранения семейного состояния, но и ее будущего счастья.
Алекс не был уверен, что понимает, чего она от него хочет. Точнее, он был почти уверен, что точно знает, чего эта женщина от него хочет, ведь она ясно дала ему это понять во время той памятной встречи. Чем быстрее дело будет рассмотрено, тем лучше. Он был женатым человеком, любящим и ужасно скучающим по своей прекрасной супруге, и ясно дал понять своей клиентке, что, несмотря на все его сочувствие ее бедственному положению, его сердце принадлежит супруге, а то, на что она намекает, невозможно.
Но довольно о работе. Алекс спешил домой к упомянутой любимой жене, и хотя он почти наверняка упустил (снова) шанс поужинать с ней в положенное время, можно было надеяться, что им удастся приятно провести час или два в компании друг друга до того, как отправляться в постель. А затем будут тихие выходные только для них двоих. Он спрячет подальше ключи от своей конторы и посвятит все внимание Элизе.
Но еще не успев войти в дом, он понял, что его планам не суждено осуществиться. Шагая по Уолл-стрит, он увидел, что окна в парадной гостиной брызжут светом, словно внутри зажгли разом дюжину ламп. Свет был очень ярким, и Алекс на мгновение испугался, что в доме пожар, но отблески его лежали спокойно, а не плясали в бешеном танце, и единственный дым, который он учуял, шел из труб соседних домов. Нижние ставни, однако, были опущены, и он не смог разглядеть, почему в комнате горит столько ламп.
Стоило ему распахнуть дверь, как слуха коснулся гул голосов.
– Нет-нет, ближе друг к другу. Миссис Гамильтон, прошу вас, постарайтесь не делать такое лицо, словно вашему зятю не повезло столкнуться со скунсом. Так лучше!
Зять? Неужели Стефан с Пегги вернулись в город? Забавно, что они не удосужились предупредить о своем приезде.
Алекс высунул голову из-за угла. На софе устроились Элиза и Анжелика, а между ними разместился Джон Черч. Сестры были одеты в элегантные, хоть и несколько свободно застегнутые платья без корсетов и шнуровки и беспорядочно увешаны кричащими драгоценностями, а парики на них сидели так, словно упали на головы с ветки дерева. На Джоне был камзол, который, помимо чудовищного золотого цвета, отличался еще и тем, что был ему невероятно велик. Было похоже на то, что они одевались в темноте или после того, как изрядно выпили.
Что ж, дело, судя по всему, было явно не в темноте.
– Алекс! – весело воскликнула Элиза. – Посмотрите, кто пришел!
Она неуверенно поднялась с дивана, уронив свой парик на колени Джону.
– Алекс! – пропел еще один голос. – Как раз вовремя!
Алекс обернулся, и внезапно все встало на свои места. У мольберта стоял Ральф Эрл. Камзола на нем не было, на рубашке проступили пятна пота, а его лицо горело алкогольным румянцем. В одной руке у него была кисть. Другой он подхватил яркую кипу золотой ткани и направился с ней к Алексу.
– Так, так, накиньте это! Вы должны присоединиться к портрету!