– Поверить не могу, как сильно отличается город от того, каким был до войны, – заметила Анжелика, когда они шли по Бродвею в сторону Нассау. Она была здесь однажды, в 1775 году, на пути в гости к Ливингстонам в Нью-Джерси.
– Этот город весьма быстро растет, – ответила Элиза. – Когда пришли британцы, люди бежали тысячами. Говорят, население уменьшилось вдвое за первый год. Она махнула рукой в сторону покосившихся зданий, все еще мелькавших на оживленной улице. «Сдается». «Свободно». «Продам». «Пожалуйста, забирайте». – Сначала казалось, что все вернется на круги своя буквально за ночь, но, как ты видишь, здесь все еще много пустых зданий и складов.
– Но почему люди в них не возвращаются?
Они остановились у магазина, который работал, и там Элиза выдала расписку на дюжину белых свечей, велев хозяину отправить их по адресу Уолл-стрит, 57.
– Они пусты, – объяснила она, когда они покинули магазин, – но не свободны. Говорят, появилось множество спекулянтов, скупающих их за бесценок и придерживающих, пока цены не взлетят. – Она ненадолго умолкла. – Ты уже знакома с мужем Сары Ливингстон, мистером Джеем?
– Еще нет. Я собиралась сказать, что надеюсь встретить их на вечеринке, но в твоем голосе слышится намек на… недовольство.
– О, я не собираюсь плохо отзываться о них. Просто хочу сказать, что, по слухам, Джон из тех людей, которые скупают недвижимость за гроши. Я бы сказала, что он пытается заработать состояние, но оно у него уже есть, так что он его просто увеличивает.
– И все же, сестрица, это звучит так, словно ты его не одобряешь. В конце концов, разве деловое чутье не заключается в том, чтобы покупать дешево и продавать дорого?
Очередные покупки прервали их разговор, на этот раз в булочной.
– Ровена – волшебница, но она не сможет обеспечить едой целый дом гостей, – объяснила Элиза, заказав несколько дюжин буханок хлеба и булочек, а также полдюжины сладких и пикантных пирогов и снова написав расписку вместо того, чтобы расплатиться наличными.
Однако, едва они закончили с покупками в булочной, она сразу же ответила на вопрос Анжелики. Эта тема волновала и ее саму. Она успела полюбить Нью-Йорк или если не полюбить, то хотя бы привыкнуть считать его своим домом, и ей не нравилось, когда с ним плохо обращались.
– С точки зрения дельца, конечно, логичнее всего добиться как можно большей прибыли. Но с точки зрения общества такая позиция кажется довольно… ограниченной. Тысячи людей могли бы получить шанс обосноваться в Нью-Йорке. Купить дом или магазин, который они смогут передать своим потомкам, как папа построил для нас «Угодья». Но вместо этого горстка людей скупила всю недвижимость, а бедняки, отстраненные от этих дел, вынуждены снимать жилье вместо того, чтобы купить его.
– Отстраненных от дел? – Анжелика выглядела в равной степени потрясенной и сомневающейся. – Думаешь, имеет место сговор между мистером Джеем и прочими инвесторами?
– Сговор – очень серьезное слово. Я бы скорее назвала это наличием возможностей. Люди, принимающие решения и заключающие сделки, все из одного, довольно узкого, круга – это приблизительно один процент всего населения. Они живут и работают рядом друг с другом, ходят в одни клубы, приглашают друг друга на вечеринки.
– Вроде той, что ты собираешься устроить, – не могла не вставить Анжелика.
– Вот именно. Нам так же повезло, как и им. Но пока слух о дешевой недвижимости дойдет до простого человека, ее уже давно перехватят.
– Извини, сестричка, – начала Анжелика с любопытством. – Но раз уж вы с Алексом входите в тот самый «круг одного процента», как ты его называешь, как вышло, что вы до сих пор не смогли купить себе дом, раз уж они так дешевы? Дело не в том, что дом, который вы снимаете, недостаточно хорош, но кажется, самое время ковать, пока железо горячо.
Вместо ответа Элиза зашла в очередной магазин, где выбрала хрустальную вазу для пунша и набор вышитых салфеток с кружевами, снова отдав расписку. Выйдя из магазина, она пожала плечами.
– На покупку дома, который раньше стоил тысячу фунтов, а теперь стоит сотню, нужно не меньше сотни фунтов. Получить кредит в пять фунтов можно и там, и тут, – сказала она, махнув рукой в сторону магазина, из которого они только что вышли, – но для такой покупки нужны наличные, а у нас их почти нет.
– Но папа, конечно…
– Алекс отказывается. Папа и мама проявили щедрость, оплатив нашу мебель и расходы на переезд, а еще содержали нас больше года. Алекс решил устроиться в Нью-Йорке своими силами. Мой муж – очень гордый человек, и я поддерживаю его решение. Лучше уж я буду женой человека, которого заботит, что он делает, чем того, кто думает лишь о том, что имеет.
– Полагаю, я могу с тобой согласиться, – с сомнением сказала Анжелика, – но должна признаться, я счастлива, что нашла мужчину с убеждениями, которые позволяют ему неплохо зарабатывать.
Элиза рассмеялась.
– На вашем с Пегги фоне я навсегда останусь самой бедной из сестер Скайлер. Но у меня нет сомнений в том, что Алекс прекрасно нас обеспечит. Не считая адвокатской практики, он, образно говоря, успел сунуть пальцы в каждый горшок. В финансы, в торговые отношения, в союзы с европейскими державами, в армию и даже в область, которую я для лучшего понимания назову общей политической теорией.
Анжелика нахмурилась, сомневаясь, что хочет обсуждать эту тему.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она осторожно.
– Он считает, что нам нужен документ, хартия вроде Статей Конфедерации, но более подробная и обязательная к исполнению. Нечто такое, что наконец-то позволит нам стать поистине единой нацией, а не смешением разрозненных штатов.
– Похоже на слова человека с большими политическими амбициями.
– Несомненно, с не меньшими, чем у папы, Стефана или твоего Джона. Я надеюсь, он станет по меньшей мере сенатором.
– По меньшей мере? А кто выше сенатора?
– Алекс уверен, что исполнительная власть в Соединенных Штатах должна быть сосредоточена в руках одного человека.
– Короля? – задохнулась Анжелика.
– Нет, кого-то вроде премьер-министра. Но не по образу Британии – марионетки, вынужденной подчиняться монарху. Скорее, вроде главы большого предприятия, который отвечает только перед своими вкладчиками.
– Такая власть, отданная в руки одного человека, может быть опасной.
– Алекс тоже так считает, поэтому уверен, что эта власть должна сдерживаться другими ветвями правительства. Сильным конгрессом и не менее сильными судами. Каждая из ветвей будет сдерживать остальные, не давая установить тиранию.
– Честное слово! – рассмеялась Анжелика. – Только послушай себя! Последний раз, когда мы виделись, ты помогала менять Китти пеленки. А теперь рассуждаешь о планах создания нового правительства!
Элиза скромно улыбнулась.
– О, это просто болтовня за обедом, – сказала она, хотя на самом деле была весьма горда собой. Ведь это было и ее будущее, а не только Алекса. – Это все, о чем сейчас говорят в обществе. Я с нетерпением жду того дня, когда нас будет волновать лишь то, как попасть на модную вечеринку или в оперу, а может, как достать самую лучшую ткань на платье.
– Ты лгунишка, – поддразнила ее Анжелика. – Тебе же это нравится. Но все же…
– Да? – поторопила Элиза, когда Анжелика внезапно смолкла.
– Все это мужские дела, в которых женщина – только наблюдатель. Стоит ли проявлять излишний интерес к политике вместо того, чтобы интересоваться, скажем, культурой – музыкой, живописью или театром, где мы имеем больше влияния.
– Я полагаю, что все это считается мужским делом лишь потому, что так решили сами мужчины. Но, как сказала Элен, женщины не участвуют в политической жизни не потому, что не могут, а потому, что им этого не позволяют. Когда обстоятельства повернутся в их пользу, они смогут творить великие дела. Посмотри на королеву Елизавету, именно она, – а не все ее предки-мужчины – превратила Англию в ту великую державу, которой страна сейчас является. Или Екатерина, русская императрица. Говорят, она самая могущественная женщина на планете, правительница огромнейшей империи, когда-либо существовавшей на свете. А ведь именно при ней Россия присоединила к себе Украину и Крым – территорию, не уступающую размерами Британским островам. Почему бы и здесь, в Америке, не появиться столь же могущественной женщине?
– Да здравствуют сестринские узы! – заявила Анжелика, сжав кулачок. – Но разве это то, чем ты хочешь заниматься, Элиза? – Последний вопрос прозвучал, когда они вышли из винной лавки, приобретя немного солодового виски. Миссис Чайлдресс обеспечила их достаточным количеством эля, но вечеринки нельзя устраивать, имея в запасе только пиво и вино. – Разве ты не хочешь детей?
– Я бы с радостью, но Господь пока не благословил нас, – ответила Элиза. – Когда мы переехали сюда, я полагала, что это случится сразу же, но учитывая то, что происходит сейчас в нашей жизни – новые друзья, работа, первые шаги в самостоятельной жизни, должна признать, что с облегчением понимаю, насколько некстати сейчас было бы рождение ребенка. Это было бы чересчур. Но все же… – добавила она и задумчиво примолкла.
– Это случится, – заверила сестру Анжелика, сочувственно сжав ее руку. – Дети – как ливень. Они всегда вовремя, но о них не задумываешься, если ты понимаешь, что я хочу сказать, как не задумываешься о еде или о сне. Они просто часть жизни.
Элиза кивнула, пытаясь проглотить возникший в горле ком. Она была рада, что сейчас с ней сестра, которая, как никто, понимает всю ее боль. Ей потребовалось мгновение, чтобы взять себя в руки, а затем она направилась к витрине магазина, в которой были выставлены образцы изысканного кружева.
– В данный момент все, чего я хочу сейчас, это купить скатерть, – заявила Элиза, толкнув дверь. – Чтобы устроить своей сестре лучшую прощальную вечеринку, которую видел Нью-Йорк!
26. Заключительные прения
Здание городского суда