Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
Апрель 1784 года
Стратегией Берра в последние три дня, судя по всему, стали попытки вымотать всех до изнеможения. И он добивался своего, приглашая бесконечных свидетелей, каждый из которых говорил практически одно и то же: Кэролайн Чайлдресс держала популярную пивную на Уотер-стрит все время, что длилась оккупация, обслуживая любого британского солдата или лоялиста, приходившего туда. Алекс не понимал, почему это должно вызывать больше возмущения, чем тот простой факт, что миссис Чайлдресс, как и ее покойный муж, сама была лоялисткой, пока не услышал усиливающийся ропот на галерее. Свидетели Берра, рассказывая о пивной Растона, называли ее шумным, оживленным местом. Не то чтобы злачным, но казалось, словно у миссис Чайлдресс всю войну был праздник. Последнее утверждение Алекс смог опровергнуть, заставив свидетелей Берра признать, что миссис Чайлдресс почти никогда не спускалась в общий зал, тратя все свое время на управление закупками, производством и работниками, а если и появлялась, то всегда в трауре, в память о погибшем муже. И все равно складывалось впечатление, что она устраивала праздники для красноспинных, которые захватили Манхэттен. С каждым последующим свидетелем ропот становился все громче, пока, наконец, не послышались откровенные насмешки. Но хуже всего было то, что судья Смитсон не требовал тишины, а лишь гневно качал головой и плотнее сжимал губы, слушая рассказы о пивной.
Алекс знал, что пора переходить в контрнаступление. После того как двенадцатый свидетель Берра, неряшливый мужчина лет тридцати по имени Роберт Фрай, закончил свой безусловно отрепетированный рассказ, пришло время Алексу начинать перекрестный допрос. Он не стал задавать вопросы прочим свидетелям Берра, но на этот раз просто подскочил с места.
– Мистер Фрай, – начал он, прохаживаясь по залу, – похоже, вы весьма хорошо осведомлены о том, что происходит в пивной миссис Чайлдресс. Это потому, что вы живете с ней по соседству?
– Вовсе нет, сэр, – ответил Фрай. – Я живу на маленькой ферме к северу от города.
– Ах. Так значит, ваш рассказ основан на одних только слухах.
Алекс знал, что это не так, но представлял себе, как ответит на это Фрай. Фермер производил впечатление гордеца, и его ответ не разочаровал Алекса.
– Все, что я рассказал, я видел своими собственными глазами! – буркнул он злобно, повернувшись к судье и поклонившись ему. – Я ничего не придумываю и не распускаю слухи, Ваша честь!
Алекс снова закинул крючок.
– Значит, я так понимаю, вы – лоялист?
– Ваша честь, прошу вас, – подал голос Берр, вставая. – Вопрос мистера Гамильтона, очевидно, не имеет другой цели, кроме как очернить доброе имя мистера Фрая.
– Если позволите, Ваша честь, цель у меня совсем другая, – возразил Алекс.
Судья Смитсон грозно посмотрел на него.
– Переходите к ней быстрее, советник. – Он повернулся к Фраю. – Вы можете ответить на вопрос мистера Гамильтона.
Фрай ерзал на своем месте, горя желанием высказаться.
– Я совершенно, на сто процентов не лоялист, сэр, и меня возмущают подобные предположения! Я истинный патриот, с головы до ног.
– Отлично, сэр, – ответил Алекс с притворным уважением. – Я сам служил в Континентальной армии с генералом Вашингтоном, как и мой многоуважаемый коллега, мистер Берр. Точнее, он с генералом Вашингтоном не служил, но где-то служил точно. – Алекс замолчал, ожидая, пока стихнут редкие смешки. – Но могу я спросить, мистер Фрай, почему вы, истинный патриот, пили в лоялистской пивной?
– Я никогда не говорил, что пивная Растона – лоялистская. Наоборот, туда заходило выпить немало патриотов.
– Больше патриотов, чем лоялистов, как вы думаете? – спросил Алекс невинным голосом.
– Думаю, что так. Вряд ли нам было бы там удобно, окажись все наоборот. – Из голоса Фрая пропала изрядная доля уверенности, и он кинул взгляд на стол Берра. Алекс быстро подвинулся, чтобы загородить свидетеля от оппонента. Наконец-то и его мантия для чего-то пригодилась. Она была широкой, как парус, и полностью скрыла ерзающего обвинителя от его нервничающего свидетеля.
– Я просто хочу убедиться, что правильно вас понимаю. Вы утверждаете, что миссис Чайлдресс держала свое заведение открытым для всех, кто хотел выпить, будь то лоялист или патриот, но, вообще-то, по большей части ее клиентами были американские патриоты, а не красноспинные.
Тут Фрай, похоже, понял, что он натворил. Его лицо вытянулось, и он изогнул шею, пытаясь встретиться взглядом с Берром.
– Мистер Фрай? – настаивал Алекс. – Вы поняли вопрос или мне следует повторить его еще раз?
– Я, эм, я думаю, вы описали это место довольно точно, – сказал Фрай, пытаясь говорить как можно более официально, словно это могло поправить нанесенный им ущерб.
– О нет, сэр, – возразил Алекс. – Я думаю, это вы описали пивную Растона довольно точно. – Он повернулся к Берру. – Вопросов больше нет.
Когда он вернулся на свое место, его взгляд встретился со взглядом губернатора Клинтона, который сидел на заднем ряду. Глаза губернатора превратились в две гневные щелки, почти скрытые пухлыми щеками, но ярость в них была заметна даже с расстояния в пятьдесят футов.
Перекрестный допрос Алекса стал поворотной точкой в разбирательстве. После двух с половиной часов ударной работы Берр, похоже, подрастерял бодрость духа. Он еще не дошел и до середины списка свидетелей, но каждого последующего он вызывал с заметно меньшим ликованием. Он опрашивал их быстро, порой обрывая, когда они начинали разглагольствовать о том, сколько лоялистов толпилось в пивной Растона, зная, что Алекс затем заставит этих же свидетелей признаться, что они водили знакомство с теми самыми лоялистами, на которых наговаривали. Питер Голдман, бондарь, признался, что продавал красноспинным бочки и корзины. Мэтью Ландесмаан, кузнец, подковывал их лошадей и точил их сабли. Фредерик Карст, рыболов, продавал им треску и моллюсков, и так далее по списку. После того как опросил еще пять свидетелей за время, которое до сих пор тратил на одного, Берр поднялся со своего места.
– Если позволите, Ваша честь, я хотел бы пропустить свидетелей с восемнадцатого по тридцать первого и приступить сразу к допросу свидетеля под номером тридцать два.
Алекс заглянул в список свидетелей. Тридцать второй был последним. Он постарался сохранить непроницаемое лицо, но внутри у него все кричало.
А вот судья Смитсон даже не пытался скрыть облегчение.
– Безусловно, мистер Берр. Я устал смотреть, как ваши свидетели делают за вашего оппонента всю его работу.
Берр заметно побледнел. Ему потребовалось время, чтобы взять себя в руки.
– Спасибо, Ваша честь. Штат вызывает Антуанетту Ле Бо.
Кэролайн выпрямилась.
– Мистер Гамильтон! – прошипела она.
Алекс, как смог, попытался ее успокоить. Он предупреждал ее, что мисс Ле Бо будет давать свидетельские показания, но она все равно дрожала.
– Крепитесь, миссис Чайлдресс, – попросил он. – Помните, Ле Бо вам не враги.
Двери открылись, и в зал вошла девушка не старше семнадцати лет. Одежда на ней была элегантная, но заметно поношенная, словно, как и Кэролайн, она когда-то жила в достатке, но в ее случае эти дни остались в еще более далеком прошлом. Она прошла по проходу, не поворачивая голову налево, и заняла место свидетеля. Ее рука на Библии ничуть не дрожала, когда она приносила присягу. Даже Алекс немного занервничал.
Берр поднялся со своего места.
– Я хочу поблагодарить вас, мисс Ле Бо, за то, что присоединились к нам сегодня. Я знаю, что путь сюда был для вас непрост.
– Действительно, так и было, – подтвердила мисс Ле Бо. – Я живу в Харрисбурге, штат Пенсильвания. Путешествие в почтовой карете и на пароме стоит недешево, да и оплата гостиничного номера – обременительные расходы для таких, как я.
Как будто она сама платила за свою поездку. Алекс не сомневался, что Берр привез ее сам и оплатил ее стол и кров из собственного кармана.
– Вы всегда жили в Харрисбурге, мисс Ле Бо?
– О, упаси Господи, нет. Я – коренная жительница Нью-Йорка.
– А, так значит, вы жили в городе?
– Да, сэр.
– Могу я спросить, где?
– На Бакстер-стрит, дом 17.
Ропот в зале. Берр идеально поставил эту сцену.
Он вытащил лист бумаги из стола.
– Ваша честь, вот копия документа о праве собственности на здание под номером семнадцать по улице Бакстер-стрит, датированного 18 апреля 1769 года. Тут говорится, что здание принадлежит некоему Жаку Ле Бо, выплатившему его полную стоимость в десятилетний срок.
Судья кинул взгляд на документ и отложил его в сторону.
– Мисс Ле Бо, – продолжил Берр, – не могли бы вы сказать суду, кем вам приходился Жак Ле Бо?
– Он был моим отцом, Ваша честь.
Берр улыбнулся с притворной скромностью.
– Я просто мистер Берр. Судья Смитсон здесь почтенный.
Антуанетта повернулась к судье Смитсону.
– Жак Ле Бо был моим отцом, Ваша честь. Он погиб в битве при Монмуте.
Алекс вздрогнул. Он, конечно, знал, что Ле Бо был убит на войне, но не подозревал, что именно под Монмутом, где он сам чуть не расстался с жизнью.
«Вполне возможно, что именно я писал письмо, в котором сообщалось о гибели ее отца», – подумал он.
– Мне очень жаль слышать это, мисс Ле Бо, – сказал Берр. – И чтобы все было абсолютно ясно: ваш отец погиб, сражаясь в рядах Континентальной армии?
Антуанетта кивнула.
– Да, сэр. Он был капралом в Четвертом Нью-Йоркском полку.
– Его жертва не будет забыта, – торжественно произнес Берр. – А теперь, мисс Ле Бо, могу я спросить вас, почему вы покинули дом под номером семнадцать на Бакстер-стрит, в котором жили с самого рождения?
– Вы шутите, мистер Берр? Мы с сестрами уехали, потому что британцы захватили Манхэттен. Поскольку наш отец и три брата служили в рядах Континентальной армии, моя мать, сестры и я боялись за свою безопасность и поэтому бежали за реку.