– Он здесь! – воскликнул чей-то голос. – Вот он, герой дня!
Оказалось, что голос принадлежит Джону Черчу, который тут же сгреб его в медвежьи объятия.
– Отличная работа, Алекс! Ты это сделал!
Внезапно он оказался в других руках. Джона Резерфорда. Говернера Морриса. Даже художника Ральфа Эрла. Не успев ничего понять, он взмыл вверх на их плечах.
– Гип-гип-ура! Гип-гип-ура!
Алекса качали на плечах, и он слегка откинул голову, чтобы не задеть потолок. Его так сильно трясли, что не было никакой возможности разглядеть лица собравшихся в комнате, и они как никогда походили на маски под слоем пудры и румян, под башнями париков. Но затем – наконец-то! – он заметил единственное лицо в парадной гостиной, которое, казалось, парит над всеми.
Это была Элиза.
Ее волосы серебристым нимбом окружали голову, а газовая вуаль, накинутая сверху, делала их еще более неземными. Ее кожа была гладкой и розовой, как бочок персика, алели лишь щеки и губы. Ее глаза были подобны двум черным алмазам, в которых сверкало пламя ума и силы духа, а на губах играла легкая улыбка, словно она составила мнение о каждом, кто проходил перед ней. Она была не только самой красивой из всех женщин, которых Алекс когда-либо видел. Она была еще и самой величественной.
– Моя дорогая, – сказал он, словно она могла услышать его через две комнаты.
– Да? – отозвался голос у его ног. – Алекс?
Он опустил взгляд, и снова увидел ее – Элизу, только на этот раз на ней было бледно-зеленое платье и высокий парик без вуали. Лицо ее было заметно розовее, словно она танцевала несколько часов подряд.
Он снова поднял взгляд. И лишь теперь понял, что первая Элиза была портретом кисти Ральфа Эрла.
«Мне повезет прожить с ней всю мою оставшуюся жизнь», – подумал он с изумлением. Он и не подозревал, что жизнь может быть настолько полной. А затем, опустив взгляд на свою жену из плоти и крови, он подумал: «Это прекрасное создание будет рядом со мной до конца моих дней. Ни один портрет не может с ней сравниться».
Его жена заключила его в объятия, и он обнял ее в ответ. «У меня будет и настоящая Элиза, и ее портрет, – сказал он себе. – Мир не видывал более счастливого человека».
– Моя дорогая, – сказал он, глядя прямо в ее прекрасные карие глаза, глаза, околдовавшие его с самой их первой встречи. – Это совершенство. И я так сожалею…
– Тише, – шепнула Элиза. – Достаточно того, чтобы ты иногда приходил домой к ужину.
Он смутно понимал, что в комнате вокруг них полно людей, их гостей, именитых граждан, самых важных жителей Нью-Йорка, но для Алекса существовало лишь одно лицо, один человек, самый важный для него. Он отвел ее в тихий уголок.
– Я хочу сосредоточиться на увеличении нашей семьи, – шепнул он, склонившись к самому ее уху. – Думаю, сейчас самое время всерьез взяться за дело.
Элиза мило покраснела.
– Это и мое заветное желание, – ответила она, тая в его руках.
Тогда он поцеловал ее, ведь ему просто необходимо было ощутить вкус ее губ, и ничего не желал он больше, чем остаться с ней вдвоем и приложить все силы и старания для воплощения в жизнь этого заманчивого проекта.
Они все еще целовались, когда их прервал голос, заглушивший шум толпы. Гамильтоны неохотно оторвались друг от друга.
– Так, а вот и он. Герой дня. Или правильнее сказать, предатель дня?
Алекс обернулся, когда толпа, расступаясь, словно волны Красного моря, пропускала не Моисея, а фараона, точнее сказать, тучную, затянутую в золотой костюм фигуру губернатора Клинтона.
– Что ж, надеюсь, вы гордитесь собой, молодой человек, – процедил губернатор. – Вы, служивший правой рукой самому генералу Вашингтону! Помогаете и несете утешение врагу! Вам повезло, что я не приказал вздернуть вас на виселице. Но я прослежу за тем, чтобы вы больше никогда не смогли работать адвокатом в штате Нью-Йорк, даже если это будет последним, что я сделаю.
Алекс, онемев, стоял перед ним. После всех невзгод этого дня, после того как позаботился о беспомощной Кэролайн, после того как бежал домой, после всех поздравлений, криков и объятий, после того как увидел портрет Элизы. Элиза…
Он повернулся к жене и схватил ее за руку.
– Всегда прятался за женскими юбками, – издевательски заявил Клинтон. – Вот что напишут в учебниках истории об Александре Гамильтоне, если вообще возьмут на себя труд написать о нем. Сперва он использует бедственное положение глупой трактирщицы, чтобы продвигать свои лоялистские идеи, а затем бежит домой, к жене, чья фамилия намного более выдающаяся, чем его когда-либо станет. Я думаю, что Филипп Скайлер тоже будет не в восторге, узнав о том, что за человека ты выбрала себе в мужья, – прямо обратился он к Элизе.
Алекс хотел было ответить ему, но губы его не слушались. Губернатор Клинтон весь светился и вспыхивал, как огонь на ветру, угрожая спалить его дом, но после целого дня дебатов в суде, увенчавшихся блестящей заключительной речью, которая, по словам присутствующих, заставила людей плакать и аплодировать стоя, Алекс понял, что не может придумать ни одного слова, чтобы заткнуть этого мерзкого борова.
К счастью, ему и не пришлось.
– Так, Джордж Клинтон! – произнесла Элиза не столько сердито, сколько насмешливо и уничижительно. – Мой отец считал вас другом, ну, или хотя бы коллегой, более тридцати лет. И он точно будет не в восторге, если узнает о том, как вы позволяете себе разговаривать с его дочерью!
Губернатор Клинтон усмехнулся.
– Приношу вам свои самые искренние извинения, миссис Гамильтон, – заявил он самым неискренним тоном из всех, что Алекс когда-либо слышал.
– О, закройте свою пасть, вы, отвратительная жаба, – сказала Элиза безо всякой злости, скорее, с безразличием, словно Клинтон не стоил ее внимания. – Мне, как, впрочем, и моему мужу, глубоко безразлично, что вы о нас думаете. А теперь послушайте меня. Этот человек, которого я держу за руку и чье кольцо ношу на пальце, не раз рисковал жизнью ради своей страны, и называть его предателем – это не просто смешно, это само по себе худшее предательство. Соединенные Штаты Америки – не то, чего хотите вы, сэр, – продолжила она. – Как, впрочем, и не то, чего хочу я, Алекс или любой другой человек в этой комнате. Это общее пространство и общая мечта, и только тогда, когда мы научимся понимать, что разные точки зрения дают нам огромную силу, раскроется весь потенциал нашего уникального, единого взаимопонимания, и мы сможем отдать долг храбрым мужчинам – да и женщинам, – которые сражались за нашу свободу. И пока вы не уложите все это в своей пустой голове, я попрошу вас не открывать рта – а лучше набить его едой, ведь, откровенно говоря, едок из вас намного лучший, чем оратор.
Потрясенное молчание затопило комнату. Затем из парадной гостиной донеслось дребезжащее хихиканье. Толпа обернулась и увидела, что Петер Стёйвесант хохочет так сильно, что деревянная нога стучит по полу.
– О, великие звезды! Я целую вечность не видел ничего лучше! – И он снова радостно расхохотался.
Спустя пару мгновений весь дом сотрясался от смеха. Униженный Джордж Клинтон уполз, поджав хвост, впрочем, недалеко, вскоре обнаружившись у стола с закусками, где он по совету Элизы набивал рот едой.
Алекс повернулся к жене.
– А еще говорят, что я оратор.
– И будут говорить еще сотню лет, и даже больше, если я хоть что-то в этом понимаю, – заявила Элиза. Ее лицо сияло любовью и гордостью. – Ты победил, Алекс! Ты победил!
– Ну, на самом деле, это был компромисс, – честно признался Алекс. – Здание на Бакстер-стрит вернули семье Ле Бо, но судья Смитсон присудил штату выплатить миссис Чайлдресс компенсацию в размере пятнадцати сотен фунтов за потерю вложений и…
Элиза прижала палец к губам мужа.
– Победа! Ты победил.
Алекс поцеловал ее в губы.
– Мы победили, моя драгоценная. И всегда будем побеждать, до тех пор, пока сражаемся бок о бок.
– Всегда, – согласилась она с улыбкой. – А теперь идем, публика ждет. – Элиза махнула рукой в сторону толпы танцующих, пьющих и веселящихся гостей. – Мы теперь сенсация! – Затем обернулась к нему, нежно шепнула ему на ухо: – Но все, что мне нужно, – это ты.
В ответ он поцеловал ее снова, с нежностью и трепетом, со всей страстью, что пылала так же ярко, как и в день их первой встречи; и какие бы неудачи и падения ни таились на их извилистом пути в будущее, он знал, что она права: они смогут преодолеть любое препятствие, пока будут неразлучны, в любви и на войне, в унынии и радости, в богатстве и в бедности, до самого конца их истории.
От автора
Несмотря на то, что вдохновением и основой этого романа стали исторические факты, величайшее отступление от истины, на которое любой читатель может (но, надеюсь, не станет!) обратить внимание, свое и автора, в том, что Алекс и Элиза обзавелись детьми практически сразу после свадьбы. Поэтому простите автора подростковой прозы за желание подарить своим героям возможность побыть молодоженами подольше, не окунаясь сразу же в прелести и сложности воспитания детей.
Не считая этого, часть первая довольно точно отражает исторические записи. Алекс и Элиза действительно много раз переезжали в первые два года семейной жизни, а сразу после венчания некоторое время жили в «Угодьях».
Широко известно, что Алекс на самом деле вынудил Вашингтона назначить его командующим под Йорктауном, а Лоуренс на самом деле сражался под его началом, как и другие офицеры. Описания форта и тому подобного тоже довольно близки к оригиналу.
Элиза находилась в «Угодьях», когда у нее появилась сестричка Китти – последний ребенок ее матери.
Упоминания о нападении британцев на поместье Скайлеров встречаются довольно часто, но никто не может сказать наверняка, было ли оно на самом деле. Вероятнее всего, нападавших встречала Пегги, а Элиза ушла наверх с новорожденным сыном Филиппом. Аарона Берра не было среди американских солдат, явившихся на помощь Скайлерам, но он переехал в Олбани приблизительно в это время, и я решила, что будет неплохо добавить его в эту сцену.