Гамбург, Берлин, Познань, дальше вся Прибалтика, ночевал в Латвии, где-то в районе Тарту. На границах почти не держали, досматривать у Данилова было нечего. Рано утром опять поехал, рассветало медленно, уже и ноябрь, на траве изморозь — чем дальше на Север, тем холоднее.
Йыхви, Нарва, Кингисепп… вот и Ленинградская область пошла. Деревни-развалюхи, на дома смотреть страшно. Запустение, грязь, обочины захламлены. Унылость, тоска.
Это вполне созвучно было мрачному настроению Данилова.
Мерный гул мотора, дорога бежит под колеса и это странное чувство — что едет к Майе. А ее уже нет, нигде нет. И не доедешь, и не долетишь…
Александр в эти сутки почти не спал и не ел. Не то, чтобы он спешил, скорее бежал от привычного. Не хотел его больше. Что там дальше — кто его знает, главным для Данилова было доехать и… вот здесь обозначалась разделительная черта. Что там за ней Александр не знал. Уверен был в одном: перешагнуть надо, начать жить иначе.
В Петербурге мог бы остановиться у матери — но не стал, ни друзей, ни сослуживцев видеть не хотел. И на ночь глядя упорно ехал в сторону Выборга. Приморское шоссе, побережье, дом…
Фары осветили ворота, Данилов не заглушая мотор вышел, отомкнул замок, развел створки, заехал во двор. В последний раз он был здесь с Майей.
В доме холодно, не топлено, сыро, затхло — не заночуешь. И дров нет, печь не растопить. Александр вернулся в машину, запустил двигатель, включил грелку. До утра как-нибудь, а потом он пойдет в конный клуб к Лаки. Что дальше? Пока ничего.
— Святые угодники! — Чижик Пыжик воззрилась на Данилова не просто с изумлением, а даже и со страхом, — Случилось что у вас?
— Почему обязательно случилось? Я по делу, здравствуйте, Лариса Сауловна. Может присяду?
— Садитесь, конечно.
— Сотрудник ваш мне написал. Я и решил заехать, вопрос решить.
— Какой сотрудник? Какой вопрос, — Чижик Пыжик начала нарочито внимательно перекладывать бумаги на столе, изучать Данилова с пристрастием было неприлично, не того уровня клиент, а глаза предательски так и лезли в его сторону.
— Про соревнования.
— А! Так это Минин тебя к нам высвистал. Можно было и не ехать, по телефону все утрясли бы. Неужели только из-за этого?
— Не только. На Лаки посмотреть.
— “Посмотреть”, — сердито передразнила Чижик Пыжик, вы бы на него три месяца назад посмотрели, мы думали копыта жеребец отбросит. Если бы не Ася не знаю что с ним было. Выходила она его. На соревнования ее хочу выставить, вот для этого согласие надо.
— А оплатить?
— Ничего, — покачала головой хозяйка клуба, — Минин все оплатил уже.
— А кто это Минин? — Данилов понял, что речь о том человеке, который писал ему.
— Тезка ваш, он у меня на паях с еще одним мужиком кафе арендуют.
— Понятно. Хорошо, все нужно для соревнований этих я готов подписать, оплатить и прочее. А теперь хотел просить — тренер… Майи, она все еще тут работает?
Данилов запнулся, голос у него пресекся. Так трудно оказалось произнести ее имя. Просто имя…
— Конечно работает, куда она денется. А вам зачем?
— Спросить хотел.
— А ну… там в ангаре, как обычно, она в каптерке тренерской, наверно, или в манеже поищите.
— Спасибо. Вот телефон мой новый, если что по нему я всегда отвечаю.
Александр записал номер на визитке и положил на карточку стол.
— Ладно, если что — наберу. Соревнования на той неделе начинаются, точное число сообщу, пока сама не знаю. На сайте тоже есть. Ну бывайте, если у вас все, а то завал тут у меня с бумагами. В том числе и кафе это, на кой хрен я его только открыла!
Чижик Пыжик махнула рукой в сторону двери и Данилов пошел в указанном направлении. Из домика администрации по центральной аллее, к ангару, по коридору мимо денников в каптерку тренеров.
И ведь не забылось ничего — как будто вчера он был здесь. Голос Наташи Данилов узнал, грубоватый, прокуренный. Почти мужской. Отчитывала тренер кого то за попоны:
— Я тебе сколько раз повторяла в кучу не бросать, надо было развесить, просушить. Что тут помойку устраивать, вот есть бы… — Тут она увидела Данилова и на полуслове замолчала. Спросила с недоверием: — Александр Сергеевич?
— Да что же вы все как будто привидение меня встречаете? — рассердился он, — Ну я это, да, что такого страшного?
— Простите. Неожиданно… ладно, ты иди уже попоны суши! — это она кому-то в глубь каптерки рыкнула, а сама вышла и дверь прикрыла. — Насчет Лаки?
И почему-то тревога в голосе. И еще такое… как будто не вовремя тут Данилов оказался. Помешал.
— Да и насчет Лаки тоже, но я просить хотел.
— Что?
Данилов молчал, собирался с силами чтобы сказать ЭТО. Неужели так и не верил все время, а сейчас только?
— Я когда уезжал. Когда мы в последний раз виделись. Вы мне предложили… — и снова голос не слушался и слова не те… “предложили” — Я… к Майе приехал, мне надо к ней. Сейчас.
Наташа смотрела на него как-то странно, с таким глубоким состраданием. Данилов не мог понять почему. Его она за что так жалеет?
— А поседел весь, — только и сказала Наташа, — подождите пять минут, я только переобуюсь и пойдем.
— Я на машине, можем доехать.
— Я на парковку приду.
Ехать оказалось недалеко, минут за пятнадцать добрались. Кладбище было в сосновом лесу, километрах в трех от городка, под мост железнодорожный, немного по шоссе, а потом сразу направо и в лес.
Типовая чугунная ограда, перед ней какие-то женщины продают искусственные цветы, часовня и ворота. На парковке еще три машины, “Круизер” Данилова — четвертый.
— Я и цветов не купил, — с запоздалым сожалением сказал он
— Там у нее все хорошо, и цветы, и крест, мы с Асей досматриваем, недавно были, — успокоила его Наташа. Она стояла у машины и ждала, — сначала в часовню пойдете, или к ней?
— А как надо? — Данилов поражался идиотизму своих вопросов, косноязычию и тупой бесчувственности. Ничто в нем не отзывалось, чувства были, как вон эти аляповатые пластмассовые ромашки и розы. А сосновый лес поднимался к небу стройно. И сильные живые деревья мерно покачивались из стороны в сторону, кроны будто мели низкие ноябрьские тучи. Было пасмурно.
— Кто его знает как надо. Как душа просит, так и…
— Не надо тогда в часовню, пошли сразу к ней, — попросил Данилов.
С широкой центральной аллеи они свернули на ту что была поуже, потом пошли совсем уже по тропке между оград и вот…
— Это здесь, — Наташа открыла калитку, заперто было на палочку просунутую в ушки для навесного замка. — Все не соберусь попросить мужиков щеколду приварить…Ну… я пойду тогда, а вы тут сами. Я на автобусе вернусь, там остановка рядом.
Данилов был благодарен ей, что поняла: сейчас ему только одно нужно — остаться с Майей.
В сердце, как кол забили, Александр и вдохнуть не мог, сел на лавку, что была приткнута у самой ограды и смотрел на могилу.
Федорова Майя Константиновна — значилось на табличке в перекрестье. И годы жизни. На крест венок надет, не выцветший еще, дорогой, в середине футляр с живыми цветами в вакууме. Белые розы. И лента тоже белая, на ней надпись золотым. Могила без урны — просто холм, вся цветами усажена, не по сезону цветы, долго не проживут, померзнут. Нелепые они тут, в ноябре и зачем им тут умирать, чего ради?
— Ты прости меня, что так долго не шел, — с трудом разлепил губы Александр, — не мог я поверить. Я и теперь не верю. Все думаю — почему ты мне тогда сразу не сказала? Я бы попытался помочь. Нет я не упрекаю, как бы я мог? Только мне как жить то с этим, скажи? — Данилов замолчал надолго. Сидел и слушал как сосны шумят над ним. Плакать хотел и не мог. И что еще сказать ей не знал.
Могильный холм отделял его от Майи, не той что под землей лежала, там уж и не было ее, а другой, что звала. Ведь он слышал все это время. По ночам просыпался, искал ее в комнате. Лечился, к врачам ходил, таблетки пил, а не проходило. И все равно ему было, что там в его собственной жизни творится. Одно знал — надо ему сюда, к ней. И вот он здесь и что? Все это как в кино показывают, на коленях у могилки ползать, землю ногтями рыть. Да нет же… ничего такого. Вот сосны шумят, они тут с ней, живые.
Почему-то вспомнилось ей письмо. Данилов его при себе держал, мог бы и достать но зачем — он и так помнил.
“Здравствуй, Саша, раз ты читаешь это письмо — значит меня уже нет.
Прости, что не сказала тебе правду, я хотела, много раз пыталась в те дни, что мы были вместе, но так и не смогла. Я думала, что потом будет хуже, если ты узнаешь…”
— Куда уж хуже, Маечка, куда уж хуже, — закрыл лицо ладонью Данилов. Посидел так, еще помолчал, а потом вздохнул глубоко и просто без надрыва стал рассказывать ей все, что с ним было, начиная с того дня, как он уехал из России. Подробно, припоминая мелочи, повторяясь. И про то как ждал ее звонка, про смс из больницы, про развод, и про работу, и про то что не вернется в Германию. — Может здесь в посольстве стану работать, или не знаю где…Лаки я не продал, он так и живет в конюшне, не ходил еще к нему. Морковки нет, надо купить. Может он меня вспомнит.
Пошел снег похожий на дождь, похолодало. Александр не чувствовал холода и того что руки совсем застыли. Из оцепенения его вывел голос Наташи.
— Александр Сергеевич! Вы еще здесь?! А я… ой… да что с вами? Я ведь не уехала, у меня тетка тут, я пошла убирать у нее, завозилась, возвращаюсь смотрю машина ваша стоит… я бегом сюда… Думала может вам плохо стало, или еще что. Вы же замерзли совсем и без шапки! Александр Сергеевич!
— Ничего, ничего, Наташа, я сейчас пойду…
Он поднялся и побрел обратно, мимо оград, по тропинке, по аллее, в ворота. В часовню заходить не стал, чем бы ему бог помог? Уже ничем.
Федорова Майя Константиновна — вот как оно, полное имя. Девятнадцать лет прожила Майя Константиновна…
Данилов запустил мотор включил обогрев и только тут понял, как сильно замерз.