— Поскольку времени у нас в обрез, мы отправим вас в качестве секретного агента. Вам не надо будет шпионить, я категорически это запрещаю. Знаю я вашего брата — каждый в душе майор Пронин или Штирлиц. Вы едете устранять аварию, и только. Вас забросят завтра. Сделаете работу — и назад.
— С парашютом прыгать? — побледнев, спросил Суржиков. — Я не умею. Даже в Парке культуры не прыгал.
Генерал внимательно посмотрел на него.
— Отказываетесь?
— Да нет… чего уж… раз надо… — пробормотал Суржиков.
Генерал закусил губу. Боже мой, он готов прыгать! Мы воспитали героев, но не воспитали граждан. Ему в голову не приходит послать меня куда подальше. Он не из страха пролепетал свое: чего уж… раз надо… И таких людей мы мучаем!..
— Успокойтесь, Суржиков, вас отправят самолетом. Там встретят. И проводят. Ваше дело — работа, об остальном не беспокойтесь.
Дверь стремительно распахнулась, и в комнату не вошли, а ворвались трое: двое женоподобных мужчин в форме и мужеподобная женщина в халате защитного цвета. Суржиков кинулся вперед и загородил собой Генерала. «Милый мой! — екнуло генеральское сердце. — Он решил, что это покушение, и закрыл меня своим телом».
— Не волнуйтесь, — сказал он, положив руку на плечо Суржикова. — Это инвентаризация.
С преувеличенной грубостью, размашистостью, не обращая внимания на хозяина кабинета и его посетителя, энергичная, уверенная в себе троица принялась за дело. Они хватали, вертели в руках, с шумом ставили на место разные предметы и что-то помечали в реестре, который держал один из толстозадых мужчин. «Вот так ворвались к Павлу I его убийцы, — подумал Генерал, — с той же гнусной развязностью и хамским шумом. Я могу стереть их в порошок, стоит мне пальцем пошевелить, но я не сделаю этого, они за пределами моей власти, подчиненные тому высшему, чье имя: инвентаризация. А что это значит? Они проверяют, не украл ли я что-нибудь из казенной мебели, литографию с изображением Красной площади, графин с водой, граненые стаканы, портрет Генсека в маршальской форме, пепельницу, чернильный прибор, фабричный коврик, настольную лампу, еще какую-нибудь ширпотребовскую дрянь, находящуюся тут со времен Менжинского. И я обязан это терпеть. Ин-вен-та-ри-за-ция! В каких провалах сталинской Тьмы зародился этот дикий обычай и почему обрел столь непреложно хамскую форму? Может быть, Сталин был убежден в повальном воровстве, в воровстве сверху донизу, не обошедшем и высших людей государства, и в защиту от него изобрел эту полицейскую меру, а такие акции, как известно, не отличаются деликатностью. Цель хамства — ошеломить, унизить, кинуть себе под ноги, глядишь, подозреваемый, а мы все подозреваемые, вынет из кармана похищенную открывалку для боржомных бутылок, электрическую лампочку, чайную ложку. Ладно, лишь бы скорее убирались».
«Цареубийцы» отбыли, не попрощавшись, шаркая подошвами, и захлопнули за собой дверь.
— Документы мы вам оформим. Легенда у вас такая: студент института Патриса Лумумбы, возвращающийся на родину. Разговорник из пяти необходимых фраз вы получите. Одежду тоже. Сейчас я позвоню, чтобы вас экипировали.
— А почему я не могу ехать в обычном?
— Вы-то можете, да мы не можем. Тут такое начнется! Замучают доносами. Послали, мол, своего, по блату, прибарахлиться или на сафари. Вы не представляете, как трудно стало работать. На меня вот такое досье. — Генерал показал на метр от пола. — И главное, пишут не только на Старую площадь или в КПК, а сюда, мне — на меня!.. Я не должен этого говорить. Подпишите бумагу о неразглашении государственной тайны. — Он небрежно подсунул Суржикову какой-то листок с печатным текстом.
Суржиков пробежал его глазами, вынул шариковую ручку и расписался.
Генерал набрал номер телефона.
— Срочно — комплект Гол-два. Ходовой размер. Можно бэу. Ко мне в кабинет… Что-о? Как это может быть?.. Канарейкин еще не отчитывался? Вызвать немедленно!.. В отпуске? Где? На байдарках… А, черт!..
Генерал швырнул трубку, потер руками лицо.
— У вас есть белая рубашка, лучше спальная, кальсоны и вафельное полотенце?
Суржиков кивнул.
— В этом и поедете. Из полотенца сделаете чалмушку.
— Неудобно, — пробормотал Суржиков.
— Что за чепуха! Там все так ходят.
— Там-то ходят. А здесь, если я появлюсь на улице в подштанниках, меня сразу заберут.
— В аэропорт вас доставят на машине. А там — дети разных народов. Иные просто в чалме, без подштанников. Брюки возьмите с собой. Когда полетите назад, переоденетесь и домой вернетесь в нормальном виде. Деньги у вас есть?
— Какие?
— Ясно, не рубли. Хилии.
— Откуда им быть?
— Могли остаться от той командировки. — Генерал снял телефонную трубку, в его движениях проглядывала неуверенность. — Нинель Тимофеевна? Это я. Как здоровье?.. А у кого в наше время хорошо?.. Нинеличка Тимофеевна, — голос замедовал, засахарился, — выручайте, душечка. Нужны хилии… Да? А зелененькие?.. Без ножа режете. Мы тут одного человечка должны послать… Может, марки, или фунты, или франки?.. А что есть?.. Тугрики и леи?.. Вы бы еще рубли предложили.
Расстроенный Генерал бросил трубку. Встал из-за стола, отомкнул сейф.
— Энзэ. Заначка с последней командировки. На горячие сосиски хватит. Там еда дешевая. Поешьте хорошенько в самолете, с собой возьмите консервы, пусть жена сухарей насушит… Да, это все не для разглашения. Распишитесь.
— Я уже расписался.
— То была государственная тайна, а это финансовая… Да, Суржиков, вы небось думали, что мы тут глобальные заговоры сочиняем, операции всемирные разрабатываем. А мы возимся с бумажками, выбиваем фонды. Канцелярия ду-шит!.. И полное отсутствие всякого присутствия.
Он протянул Суржикову десятидолларовую бумажку.
— Чем богаты, тем и рады. Что мы еще можем для вас сделать? Нужны какие-нибудь сведения о катастрофе? Все засекречено, но если вы настаиваете…
— Нет, — сказал Суржиков. — Мне бы одно узнать: были какие-нибудь рационализаторские предложения по проекту?
Генерал остро глянул на Суржикова.
— Понимаю ход вашей мысли. Значит, вам известно, чей это проект?
— А как же, раз я там работал. — Суржиков сам взял голубой листок с обязательством неразглашения и подмахнул его. — Я не все узлы знаю, пока разберусь, время уйдет.
— Вас понял, — сказал Генерал. — Поскольку это не связано ни с чем материальным, вы увидите, как мы умеем работать.
Он опять куда-то позвонил. Телефон работал безотказно.
— Престо! Рацпредложения по проекту «Глория», на стадии установки. В кабинет.
Пока готовили справку, Генерал познакомил Суржикова с подробностями операции. В аэропорту, который находится неподалеку от места аварии, его встретят два сотрудника и отвезут на объект. Они потом заберут Суржикова и устроят в гостиницу, и вообще будут целиком в его распоряжении. Когда же он кончит работу, посадят в самолет. Ребята отличные. Работают там лет по двадцать, знают все ходы и выходы. Но в ресторан не поведут. Насчет хилий дело поставлено строго. В этом смысле он должен рассчитывать только на себя. Вот сивуши — местной водки — у них по завязку. Сами гонят из разных отбросов.
— Я не любитель, — заметил Суржиков.
— Все так говорят, а дорвутся до сивуши — не оттянешь. Я вам морали не читаю, вы человек взрослый. У меня одна, но самая настоятельная просьба: не шпионить. Голодандцы этого почему-то не любят. Чем у людей меньше секретов, тем болезненней они относятся к попыткам залезть им за пазуху. И сложно вытаскивать завалившегося. Менять не на что. Голодандцы не шпионят. Посольство у них маленькое, и никто на улицу носа не кажет. Приходится выкупать. За любого паршивца заламывают ни с чем не сообразную цену. Денег наших, естественно, не берут, требуют нефть, пшеницу, строительный лес, пушнину и матрешек. Мы решили: пусть сидят, кому нужны завалившиеся агенты? Какой там! МСШ так развонялся, что не продохнуть.
— А что такое МСШ?
— Международный союз шпионов. Не надо расписываться, о нем все знают. Мы в него не входим, но от этого не легче. Они все равно осуществляют контроль. Сильная организация, с большими средствами и влиянием. С ней приходится считаться. Так что будьте патриотом, Суржиков, держитесь подальше от секретных объектов. Вы же знаете, как у нас с пшеницей и лесом, да и с матрешками полный завал.
Раздался телефонный звонок. Генерал снял трубку.
— Введи… пусть войдет.
Дверь приоткрылась, и в щель скользнул плоский, будто из бумаги вырезанный человек, фаса у него не было — лезвие ножа. Он положил перед Генералом пакет, и тут же его высосало из кабинета. Генерал взял разрезальный нож, вскрыл пакет, оттуда выпал маленький листик бумаги. Генерал глянул и налился гневной кровью.
— Черт знает что! Какая-то чепуха. Ничего не понимаю. Он протянул бумажку Суржикову. Там было всего несколько слов.
— Порядок, — сказал Суржиков. — Я так и думал.
— Это поправимо? — робко спросил Генерал.
— Все поправимо. Главное — попасть туда.
— Ну, с Богом! — Генерал встал. — Я верю в вас. Берегите себя, Суржиков, вы нужный член общества.
Они обменялись рукопожатием, и уже через неделю не стало Суржикова, а появился выпускник института Патриса Лумумбы, не изменивший за долгие годы обучения в Советском Союзе национальной одежде, но потерявший в русских зимах, осенних туманах и весенней мокрети присущий южанам смуглый цвет кожи.
Генерал оказался прав, что Суржиков не привлечет ничьего внимания в аэропорту, правда, с одной оговоркой. Когда он заполнял таможенную декларацию, возле него вертелась сильно накрашенная девица в обтяжных розовых штанишках и кавалерийских сапогах.
— Вы из какой страны? — поинтересовалась девица.
— Из этой… Голодандии, — рассеянно отозвался Суржиков, уничтожая в анкете подозрения, что у него могут быть доллары, фунты, марки, франки и другая валюта.
— У вас там хилии? — подумав, спросила девица.
— Ага.
— Какой сейчас курс?
— В рублях или в долларах? — не отрываясь от дела, спросил иностранец.