— А как же шесть миллионов? — крикнул Вольфганг.
— Не ори, — сказал Ной. — У тебя были среди них родственники? Ну так вот.
— Я этого забыть не могу, — возразил Вольфганг. — Да, среди тех миллионов у меня не было родственников. Но твоих родственников приказал убить мой отец. И пока я жив, мне этого не забыть. То, что произошло между тридцать третьим и сорок пятым, для меня есть и всегда будет величайшее преступление за всю историю человечества. Мой отец один из его виновников. И поэтому я буду стараться узнать об этом времени все, все, все, потому что я должен знать о нем все, абсолютно все. И мне так хотелось бы хоть что-то поправить…
Ной улыбнулся и сказал:
— Ты хороший парень. Но без разума. То есть разум у тебя есть, но как у зебры — весь в полоску. Ничего нельзя поправить. Я имею в виду в этих вещах. Поверь мне.
— Я не верю тебе, — ответил Вольфганг.
Ной в ответ только молча улыбнулся. И всем нам — Вольфгангу, мне, доктору Фраю и даже Фридриху Зюдхаусу пришлось отвести глаза. Нам была невыносима эта улыбка…
А затем доктор Фрай все же начал свой рассказ. О третьем рейхе.
12
Возможно, он и не плохой парень — этот Вальтер Коланд, но честным бойцом его никак не назовешь. Он подкараулил меня в лесу по дороге из школы в «Родники» этак около семи вечера, набросился на меня сзади и сразу заехал мне кулаком по затылку так, что я споткнулся и упал. И вот он лежит на мне и бьет куда попало. И, надо сказать, неплохо попадает. Он сильней меня.
Устроил ли мне все это мой «брат» Ханзи? Или светловолосый Вальтер сам догадался? В лесу уже совсем темно. Я немного улучшаю свое положение, оказывается он не так уж силен. Мы катаемся по земле, по камням.
Вот и я даю ему в рожу. Мне повезло: я хорошо попал. Со стоном он валится в сторону, я встаю и на всякий случай пинаю его ногой. Он остается на земле, и при свете луны я вижу, что он начинает реветь. Этого еще не хватало.
— Оставь ее в покое, — говорит он.
— Кого?
— Ты знаешь, кого.
— Не имею представления.
— Ты можешь иметь любую, какую захочешь, а у меня только она.
— Встань.
Он встает.
— Я не белая кость, как ты. У меня нет богатого отца. Мои родители бедняки.
— При чем тут это?
— У нас дома постоянно ссоры. Я говорю тебе: Геральдина — это единственное, что я имею.
Только я собрался сказать ему: «Кто, мол, у тебя ее отбирает?» — как раздается ее голос:
— Ты меня имеешь? Скажи лучше — имел. У нас с тобой все кончено. Раз навсегда и бесповоротно!
Мы оба резко поворачиваемся. Она стоит в своей зеленой плиссированной юбке и наброшенной на плечи куртке, прислонившись спиной к дереву, и улыбается своей ненормальной улыбкой.
— Что ты тут делаешь? — спрашиваю я.
— Я хотела зайти за тобой, чтобы вместе идти на ужин.
Вальтер издает стон.
— Ты видела драку? — спрашиваю я.
— Да. А что?
Только сейчас я замечаю, что из носа у меня течет кровь, и она уже накапала на кожаную куртку. Вот свинство! Я так люблю эту куртку. Я вытаскиваю платок, прижимаю его снизу к носу и спрашиваю:
— Почему ты не дала знать о себе раньше?
— А зачем? Я все видела и слышала.
Бедный светлоголовый Вальтер подходит к ней и пытается положить ей руку на плечо, но она отталкивает его.
— Геральдина… пожалуйста… ну, пожалуйста… Не надо со мной так.
— Перестань!
— Я все сделаю… все, что ты хочешь… Я извинюсь перед Оливером… Прости меня, Оливер, пожалуйста!
Мой нос все еще кровоточит, и я не отвечаю.
— Я люблю тебя, Геральдина… я без ума от тебя, — говорит этот идиот.
— Прекрати!
— Я не могу прекратить.
— Ты мне отвратителен.
— Что?
— Да! — вдруг кричит она на весь лес. — Ты мне противен, противен, противен! Понял теперь? Я достаточно ясно сказала?
— Геральдина… Геральдина…
— Отвали.
— Но как мне теперь быть без тебя… У меня никого, кроме тебя… Прошу тебя, Геральдина, прошу… Если хочешь, ходи с Оливером… но разреши мне быть рядом с тобой… просто рядом.
Меня мало-помалу начинает от этого тошнить. Мужчина не должен опускаться до такого! С каждым его словом она все больше и больше входит в роль королевы.
— Между нами все кончено, — заявляет она, а я в это время думаю о том, что его родители бедняки и постоянно ссорятся, что ее родители вообще разошлись, и какие они несчастные и как они делают друг другу все больней, больней и больней. Как часто, как часто, как часто я желаю, чтобы я вообще не родился.
Геральдина замахивается палкой, которую держит в руке, и кричит:
— Уберешься ли ты в конце концов и оставишь нас одних?
Как побитая собака Вальтер плетется прочь и исчезает в темноте между деревьями. Геральдина сразу же отшвыривает палку и бросается мне на шею. Целует меня. Она вся горит.
— Пошли…
— Не сейчас.
— Прошу тебя. Сейчас. Пожалуйста.
— Нет, — говорю я. — Нам пора на ужин.
Она прижимается ко мне.
— Зачем нам еда?
— Нет, — говорю я. — Нам надо на ужин. Особенно мне. Я вообще должен вести себя как можно тише. Я вылетел уже из пяти интернатов. Это последний. Больше меня уже никуда не примут. Ты должна подумать и обо мне.
— Я буду… Обязательно буду думать о тебе… Я никогда не буду создавать тебе трудности, мой любимый, никогда… Я буду делать только то, что ты хочешь… если только ты останешься со мной…
А теперь позвольте спросить вас: вы считаете, что жизнь прекрасна? Всего пару минут тому назад Вальтер вел себя здесь так же униженно и беспомощно, как сейчас Геральдина. То, что я в данный момент в роли господина, — чистая случайность. Я в ней, потому что я не люблю.
— Тогда после ужина, ладно?
Я киваю.
— Опять в овраге..? В нашем овраге?
Я киваю. Но про себя твердо решил, что после ужина сразу же помчусь в «Родники». Я не пойду в овраг. Я вообще не приду больше к Геральдине. Никогда. Ни за что. Во время драки, во время всех этих разговоров мысль моя то и дело возвращалась к Верене. Я думал о том, что ей предстоит. О том, что в четверг в клинике я увижу ее. Верена. Верена. Верена.
— Я так счастлива… Ты не можешь себе представить, что для меня значит сегодняшний день, — говорит Геральдина.
— Пошли есть.
— Хорошо — быстренько поедим. И в овраг! Луна светит… Я в школе приготовила одеяло… Если бы ты знал… Если бы ты знал…
— Что?
— От одного твоего прикосновения я уже почти кончаю. Я люблю тебя, Оливер, я так тебя люблю…
— Если сейчас нас не будет на ужине, то нас засекут. Я себе такого позволить не могу. Тем более не могу себе позволить опять влипнуть в историю с девушкой. Шеф только и ждет чего-нибудь такого.
— Ладно, Оливер, ладно, я иду. Ты, конечно, прав. И еще я знаю, что ты меня не любишь…
Отвечать мне что-нибудь на это? Нет!
— … А любишь ту женщину, которой ты отнес браслет…
На это я как и положено отвечаю:
— Это неправда!
— Нет, это правда… я не знаю, кто она… И знать не хочу… пока… пока ты мне не скажешь то, что я сказала только что Вальтеру.
— Что?
— Уходи прочь. Убирайся. Оставь меня в покое.
Бедняга Вальтер, если б ты знал…
Бедные люди, если б все они знали…
Все-таки какое счастье, что мы так мало знаем, верно?
13
Триста детей ужинают. Столовая находится в подвале главного здания. Много длинных столов. Приходится есть в две смены по сто пятьдесят человек в каждой. Больше зал не вмещает.
Столы весьма изысканно сервированы, воспитатели и учителя следят, чтобы никто не жрал, как поросенок. Как правило, с нами сидит и ест шеф. Я слышал, что в прошлом году он сажал за стол вместе мальчиков и девочек в надежде, что они лучше будут держать себя за столом. Надежда не оправдалась. В этом году шеф испытывает новую систему. Все девочки сидят слева, мы — справа.
Вы не можете себе представить, сколько персонала в таком вот интернате. Поварихи, официантки, судомойки, чистильщицы картошки. Надо накормить триста детей! Три раза в день! Показывая мне мое место, шеф сказал:
— Мало-помалу я впадаю в уныние, Оливер.
— Почему?
— Не хватает персонала. Все уходят. Внизу, в Росбахе военный городок. Туда сманивают от меня людей. Сколько б я не платил, бундесвер предложит еще больше! Ну а девушки — те вообще сходят с ума по ребятам из казарм. Если дела так пойдут и дальше, то вам скоро самим придется чистить картошку, мыть посуду и накрывать на стол!
На этом ужине происходит история с Ханзи и маленьким принцем Рашидом. Попытайтесь наглядно представить себе: большие и маленькие мальчики сидят за одним столом вперемежку. За моим столом сидят Ной и Вольфганг и еще пара больших ребят, а один стул свободен. Я, естественно, тут абсолютно не при чем. Свободный стул рядом со мной. Конечно, Ханзи тут как тут и хочет его занять. Но шеф ему говорит:
— Погоди, Ханзи. Ты уже здесь давно, у тебя есть друзья среди младших мальчиков. Сядь с ними. Ты тем самым сделаешь приятное Али.
— Мне насрать на Али, — сквозь зубы говорит Ханзи.
— Ладно, я этого не слышал, — говорит шеф. — Но следующий раз я такого не пропущу мимо ушей. Ясно, Ханзи?
Маленький калека кивает и глядит на меня, его глаза вновь горят.
— На этот стул сядет Рашид, — говорит шеф. — Господин Хертерих докладывает, что он просил об этом. Потому что сегодня вечером Оливер кое в чем здорово ему помог. Верно?
— Не имею представления, — говорю я и смотрю на маленького принца, который оделся как на официальный прием.
— Я не хочу ябедничать, — говорит принц по-английски.
— Я тоже не хочу, чтобы ты ябедничал, — говорит шеф. — Я и без того знаю, что произошло. Господин Хертерих все мне рассказал. С вашей стороны, Ханзи и Али, это было настоящее свинство. Пожалуйста, Рашид, садись…
— Большое спасибо, — говорит принц и садится между Ноем и мной.
— … А ты иди туда и сядь с Али, — говорит шеф.