. — Несколько рюмочек. Потому что теперь мне уже не надо сидеть за рулем. У меня на острове дом. В Баньо, в Бухте Прокчио. Управляющий всегда встречает меня в Портоферрарио. — Со странной гордостью она заявляет: — Еще ни разу я не прибыла на Эльбу в трезвом виде. Я предлагаю не изменять виски.
— Разумеется, миссис Дюрхэм. (Остается надеяться, что много она не пьет. Потому как у меня денег…)
— Пожалуйста, два двойных шотландских виски!
— Due grandi Jonnie, si, signora[162].
— У них здесь виски — это всегда «Джонни», мистер Мансфельд. Независимо от сорта.
После первых двух grandi Jonnies миссис Дюрхэм заказывает еще два. Она хочет сразу же расплатиться. Я протестую. Она протестует. Мы бросаем монету в пятьсот лир. Она проигрывает. Что поделаешь? Она проигрывает и третий круг. По ней не видно, что она выпила две большие порции виски.
Я смотрю вдаль на блестящее золотом море, над которым за светящимися облаками садится на Западе красный шар солнца. Море абсолютно тихое, над водой кружат чайки. Миссис Дюрхэм поставила машину на краю широкого, короткого мола. Пока мы пьем, прибывают все новые машины, становясь в очередь за «фордом» старой дамы. Потом появляется судно. Оно больше, чем я себе представлял, все белое и с высокими надстройками. Оно входит в гавань, разворачивается и причаливает кормой к молу. Задняя стенка медленно опускается вниз. Открывается брюхо парома. Там стоит много машин. Они начинают выкатываться одна за другой. Матросы регулируют движение.
— Пошли, — говорит миссис Дюрхэм, допивая свою рюмку. — Нам пора.
Абсолютно уверенной походкой она направляется к молу. Мы садимся в «форд». Толстый матрос в синих штанах и белой майке-безрукавке, размахивая руками, загоняет нашу машину далеко вперед. Мы выходим из автомобиля. Одна машина за другой продолжают въезжать на паром. Пол под ними тихо вибрирует.
Мы поднимаемся на верхнюю палубу. Ровно в шесть часов судно медленно отделяется от мола и, описав большую дугу по акватории гавани, выходит в открытое море.
— How about another little Johnnie?[163] — спрашивает миссис Дюрхэм.
17
Бар большой, просторный. Он отделан панелями из красного дерева, в нем великолепная длинная стойка. За ней работают три бармена. Один из них узнает миссис Дюрхэм.
— Oh, Mrs. Durham. Glad to see you again. Two Johnnies, yes?[164]
— Si, Roberto. Grazie.[165]
Роберто приносит на нашу скамью на верхней палубе, где мы устроились, поднос с бокалами.
— А дальше, как всегда, миссис Дюрхэм?
— Как обычно.
Бармен смеется, демонстрируя ослепительно белые зубы. Симпатичный парень.
— Что значит, как всегда?
Это значит, что каждые четверть часа он должен приносить нам новые порции.
— Но ведь это невозможно!
— То есть как? Рейс длится всего-навсего полтора часа! Вы что, плохо переносите виски?
— Я не это имел в виду.
Она смотрит на меня, а потом кладет мне ладонь на руку и говорит:
— Понимаю. У вас туго с деньгами. И вы слишком горды, чтобы принимать мое угощение.
— Не то чтобы горд, но…
— Знаете, молодой человек, у меня денег больше, чем я могу истратить за свою жизнь. Кому достанутся они после моей смерти?
— Вашей дочери…
Миссис Дюрхэм делает большой глоток и отворачивается, подставляя лицо ветру, который теперь пахнет водорослями и соленой морской водой.
— Я сегодня солгала вам, мистер Мансфельд. Вирджиния не работает директором на нашем предприятии. Она вышла замуж за бедного композитора и уже десять лет живет в Канаде. Она прокляла меня перед тем, как уехать. И не желает меня больше видеть. Она никогда не возьмет у меня ни пенни.
— Но почему?
— Виновата я! Да, в четырнадцать она уже играла на сцене! Но я помешала ей стать актрисой. Я заставила ее пойти работать на наши заводы… Я хотела, чтобы кто-то продолжил дело, после того… Вы понимаете? Я подыскала для нее мужа, который разбирался в производстве. Но тут она привела своего композитора. Я отказалась даже подать ему руку. Говорят, что там, в Канаде, дела у них идут неважно. Мне написали друзья.
— Друзья?
— Да, друзья, мистер Мансфельд. Вирджиния мне вообще не пишет. Она ненавидит меня. О, как она меня ненавидит! Может быть, именно поэтому я и мотаюсь так много по свету!
— Миссис Дюрхэм…
— Не правда ли, чудесное виски?
18
Приехав в Эхтернах ради того, чтобы навестить мать, я не смог этого сделать, так как меня к ней не пустили.
— К ней вам никак сейчас нельзя, — сказал тот самый врач, с которым я общался в предыдущий раз. — К сожалению, как раз сейчас ваша мать находится в… гм… в плохом состоянии. И ваш визит слишком бы ее возбудил. Я вынужден его запретить.
Так я и не повидал своей матери.
Зато повидал отца и тетю Лиззи. Они приезжали ко мне в гостиницу. Я передал отцу книгу, которую мне дал с собой Манфред Лорд. Можно себе представить, что разговор был столь же холодным, сколь и кратким. То, что у меня больше нет машины, я не сказал.
Продав в Эхтернахе свои часы, золотую авторучку и бинокль, я отправился в вагоне второго класса в путешествие. До Флоренции оказалось чертовски далеко. Я сидел в полном купе и ночью не мог уснуть. Во Флоренцию прибыл в состоянии грогги[166]. Я сошел с поезда вовсе не потому, что, по словам Верены, она всегда так ездит, а потому, что не мог больше выдержать такой поездки. На такси доехал до «Autostrada del sole»[167]. Мне повезло. Вскоре около меня остановился «форд» и…
— Четверть часа прошло, миссис Дюрхэм!
Я вздрагиваю от неожиданности. Симпатичный бармен стоит перед нами с двумя новыми «Джонни».
— Спасибо, Роберто. И одну порцию для себя.
— Grazie, signora, grazie.
Небо теперь стало бесцветным, и я вижу первые звезды. Вода почернела. Пена за кормой белая-белая. И полный штиль.
— Вы уже определились с жильем?
— Нет.
— Вот. Возьмите мою визитную карточку. На ней адрес и номер телефона. Я вам всегда буду рада. Вы играете в теннис?
— Да.
— А в бридж?
— Да.
— Великолепно! Я знаю здесь одного старого английского майора с женой. У них в Баньо есть домик, совсем недалеко. Чудеснейшие люди. Мы можем играть вместе. У меня здесь теннисный корт и собственный пляж. Но вы, конечно, не позвоните, я знаю… — Миссис Дюрхэм пьяна и признается в этом. — Вас это не шокирует?
— Меня? Да я ведь и сам пьян!
Но так, как сегодня, я еще никогда не пил. Так вдохновенно. С таким удовольствием. Миссис Дюрхэм испытывает то же, что и я. Мы без конца смеемся и рассказываем друг другу смешные истории. (Скорее всего они вовсе и не смешны.) Остальные пассажиры неодобрительно поглядывают на нас.
— Они принимают вас за моего жиголо[168], — говорит миссис Дюрхэм.
Верена. Верена! Встретишь ли ты меня в порту?
— Я была бы рада, будь у меня такой милый жиголо. Он бы мог иметь от меня все, что захотел бы.
Некоторое время она молчит. Пьет. И потом говорит вдруг:
— Видите огоньки вон там, впереди? Это Портоферрарио!
19
Вот мы и приехали.
С борта парома я мало что вижу от Портоферрарио. Огни: голубые, зеленые, белые, красные. Гостиницы с неоновыми надписями. BAR. BAR. BAR.
Наше судно вновь разворачивается задом. Естественно, сначала надо пристать кормой, чтобы автомашины могли выбраться из чрева парома. Вот я уже различаю людей на освещенной пристани. Их много, но среди них я не вижу Верены.
— Вон стоит мой управляющий! — Старая дама машет рукой. — Я немного перепила… Как вы думаете, вы сможете выгнать мою машину на набережную? Я была бы вам крайне признательна.
— Разумеется, миссис Дюрхэм. И большое спасибо за все.
— Ах, да бросьте вы. Все равно вы не позвоните.
— Позвоню обязательно.
— Не верю. Вот ключи от машины.
Я пьян и не знаком с машиной миссис Дюрхэм. По деревянным сходням машина выскакивает на берег и врезается в каменный парапет. Я выхожу. Так и есть: погнут бампер. Я начинаю его разглядывать, слыша рядом смех миссис Дюрхэм.
— Как вы лихо!
— Простите!
— Да бросьте вы!
К нам подходит мужчина в белой рубашке и белых брюках. Здороваясь, он целует миссис Дюрхэм руку. Пока он достает из багажника и ставит на булыжную мостовую набережной мой чемодан, миссис Дюрхэм все продолжает смеяться. Управляющий враждебно разглядывает меня. Миссис Дюрхэм садится в машину. Управляющий занимает место за рулем. С трудом вращая ручку, миссис Дюрхэм опускает стекло.
— Вирджиния… — Она с трудом ворочает языком. — Моя… моя дочь… знаете, мистер Мансфельд, моя Вирджиния… она… нет, правда… я думаю, что я несправедлива с ней…
Управляющий включает сцепление. Я вижу, как миссис Дюрхэм отлетает назад на спинку сиденья. Из чрева парома все катят и катят автомобили. Я сажусь на свой чемодан у парапета.
— Милый!
Верена!
На ней узкие желтые брюки, сандалии на босу ногу и пестро размалеванная рубашка.
Она целует меня.
— Милая моя, — говорю я. — Милая моя, милая.
— Ты пьяный.
— Да, милая.
— Поехали. Домой.
— То есть как… как это — домой?
— Муж уехал в Рим. На три дня.
— Но слуги…
— Я их отослала. Мы будем одни.
— А Эвелин?
— Она на Корсике. С нянькой. Они вернутся только послезавтра вечером.
— И мы… будем одни до… до послезавтрашнего вечера?
— Да, Оливер! Пошли! Машина стоит вон там.
— Верена! Я хочу тебе кое-что сказать.
— Я знаю.
— Что ты знаешь?
— То, что ты мне хочешь сказать.