просто нет.
– Отойди, – прорычала я.
Он потянулся к моей руке, но я вырвала ее со злостью. Он не привык к такой реакции с моей стороны, это видно было по удивлению на лице. Больше я не просила его отступить, я оттолкнула его и сбежала.
Я добралась до машины и покинула пределы квартала. И только тогда я позволила себе заплакать.
Тридцать два
Мама с дедушкой дожидались меня дома. Мама была совершенно разбита. Ее глаза опухли, макияж растекся. У меня не было желания выслушивать еще один поток извинений. Но именно извинения я и получила – оказалось, что мои желания сегодня не имеют значения.
Мама обрушилась на меня, обхватила руками мои плечи и уткнулась лицом мне в шею.
– Мне так жаль.
– Я не хочу говорить об этом сегодня. – Я оттолкнула ее. Я никогда раньше не отталкивала ее, и теперь от злости и чувства вины мне перехватывало дыхание.
Мама всхлипнула.
– Тебе нужна помощь, – выплюнула я.
Она кивнула.
– Я понимаю.
– Мне нужно в постель. – Я знала, что усну нескоро, но мне нужно было убраться из этой комнаты, пока я не сказала еще чего-то непоправимого. Я развернулась и вихрем вылетела из гостиной.
Дедушка без единого слова пошел за мной.
– Что? – огрызнулась я.
– Хочешь поговорить об этом? – Его голос был спокойным. Будто спокойствие могло вернуть все в норму.
– Хочу, чтобы вы оставили меня одну.
– Ты злишься.
– Да, я злюсь!
– Это понятно. Я бы тоже злился.
– Хорошо. Потому что я злюсь.
– Мне жаль, что она не смогла.
– Я злюсь на тебя, дедушка! На тебя!
– Я не мог оставить ее.
– Правда? Правда? И это твое оправдание? Твое. Человека, который постоянно подталкивает ее испытывать себя. В этот раз испытание оказалось слишком сложным?
– Я никогда не видел, чтобы ей было так плохо, Эбби.
– Тогда, может быть, тебе стоило попросить Эллиота остаться с ней. Может быть, тебе удалось бы вырваться на полчаса, прийти ко мне и поддержать! Этот вечер был важен для меня, а тебе было безразлично.
– Мне не безразлично. И ты прекрасно это знаешь.
– Ну, сегодня я этого не заметила! А теперь, будь добр, выйди из моей комнаты, – Я понимала, что отчасти в этой тираде был виноват Купер, но половина вины ложилась и на дедушку тоже, поэтому я не позвала его обратно, хотя и видела, как он понурил голову, повинуясь моему указанию.
Почему-то мне не стало легче от того, что я накричала на дедушку. В голове у меня трещало, а глаза пекло.
Я постаралась успокоиться и отправила письмо папе. Хотя он тоже заслуживал долю моей злости. Письмо было коротким, но отражало мои настоящие чувства.
«Папа, никогда больше не лги и не вынуждай кого-либо делать твоей дочери поблажки. Дай ей достичь чего-то своими силами».
Я кликнула «Отправить» и закрыла ноутбук, потом пошла в ванную, выпила две таблетки аспирина и залезла в постель.
Следующим утром телефон разбудил меня настойчивым жужжанием. Я села в кровати и поняла, что уснула с макияжем и в выходной одежде. Ресницы, казалось, совсем слиплись. Я глянула на телефон. Мне пришло ни много ни мало тридцать два сообщения от Купера. Наверное, он все-таки отремонтировал свой телефон. Большинство сообщений просто повторяли одну и ту же фразу: «Прости». Лейси тоже писала: «Ты не прислала мне отчет. Должно быть, свидание прошло исключительно хорошо».
Я застонала и сползла с кровати. Долго стояла под очень горячим душем. Настолько горячим, что моя кожа покрылась красными пятнами. За эти двадцать минут Купер успел прислать мне еще пять сообщений. Их я тоже оставила без внимания.
Папа на мое письмо так и не ответил. Но у него и не было времени просто сидеть и проверять почту. Я знала, что ответ может прийти и через пару дней. Я надеялась, что к тому времени не пожалею о своих словах.
Я взяла себя в руки и спустилась в кухню. Дедушка сидел за столом, а мамы нигде не было видно.
– Она еще спит. У нее был волнительный вечер.
– Не у всех ли нас? – сказала я себе под нос.
– Мы можем поговорить об этом?
– Не сейчас, дедушка, пожалуйста, не сейчас. – У меня кружилась голова, и я оперлась о столешницу.
– Ты можешь, по крайней мере, сказать мне, все ли в порядке с Купером? Я переживал, когда он так и не приехал.
– Не хочу говорить о Купере. Никогда.
Он поднял брови.
– Нет, серьезно. С Купером покончено. Навсегда. – Я знала, что во мне говорят эмоции, но ничего не могла с собой поделать. Будь это Рейчел или Джастин, я бы позлилась на них день-другой и забыла. Но это не были Рейчел или Джастин. Это был Купер. Моя любовь. И именно из-за этой любви простить его казалось невозможным.
– Это… хм… навсегда? – уточнил дедушка.
Моя голова снова начала пульсировать от боли. Дедушка прищурился и присмотрелся ко мне, а потом протянул руку и коснулся моего лба.
– Ты горишь.
– Купер, – сказала я с раздражением.
– Не думаю, что разбитое сердце вызывает жар, – сказал дедушка.
– Нет. Он болел. – В довершение всего, он еще и наградил меня своим вирусом. Дедушка порылся в ящике и достал какое-то лекарство. Я приняла его и вернулась в кровать.
Купер звонил и писал мне весь день. В какой-то момент мне даже пришлось выключить телефон.
Немного позже мама остановилась у меня в дверном проеме.
– Как ты себя чувствуешь? – Ее пристальный взгляд был полон страдания, и я знала, что это не имеет никакого отношения к моей болезни и вызвано исключительно чувством вины.
– Не лучшим образом.
– Можешь рассказать, как все прошло вчера? – спросила она.
– Нет. Не могу. Я слишком долго снабжала тебя историями из реального мира, – сказала я. Прошлая ночь подбросила мне эту мысль. – И сейчас я не готова разговаривать.
– Дедушка рассказал мне о Купере.
– Еще бы.
Она сделала вид, что не слышала.
– У тебя большое сердце, Эбби. Я знаю, что ты его простишь.
В тот момент мне казалось, что у меня вообще нет сердца. Казалось, что кто-то вырвал его и съел. Ладно, может быть, не съел, скормил каким-нибудь бешеным собакам, или что-нибудь в этом роде. Прошлым вечером я была готова отдать ему свое сердце, готова была снова вывернуть свою душу наизнанку. Но он даже не объявился в этот раз, даже как друг. Я рассчитывала на него как на лучшего друга, но лучший друг не налажал бы в такой важный для меня день. Я не знала, что ранило меня сильнее – осознание того, что я потеряла парня, которого любила, или того, что я потеряла лучшего друга. Сейчас я склонялась ко второму.
Мама оставила меня в покое, и я лежала, глядя в стену. Телефон лежал рядом на тумбочке, забитый непрочитанными письмами. Мне нужно было отвлечься. Я написала Лейси:
Я:«Худшая ночь в моей жизни».
Телефон зазвонил, и я уже думала, что мне снова придется уклоняться от звонка Купера, но оказалось, что это Лейси. Я ответила.
– Когда ты возвращаешься? – спросила я без приветствий.
– Через два дня.
– Надеюсь, я доживу.
– Выкладывай все.
И я выложила.
Сутки и пятьдесят четыре новых сообщения спустя я сидела на полу у себя в комнате и орудовала недавно купленной парой непокорных спиц. В этот момент в мою открытую дверь постучал дедушка.
– Входи.
Дверь со скрипом еще немного приоткрылась.
– Ну, как, тебе получше?
– Физически? Да. – Я чувствовала, что температура спала, а вместе с ней ушла и головная боль, которая преследовала меня последнюю пару дней. Но злость все еще тлела в моей груди, словно демон в ожидании экзорцизма.
– Чем ты занимаешься? – спросил он.
– Работаю над последними тремя пунктами списка. – Я показала ему клубок пряжи и спицы. В руках Ланса вязание казалось таким простым, но мне оно не давалось. – Ну, фактически тремя, потому что взаимная любовь не мелькает у меня на горизонте.
– Сердечный список? Я думал, он только для выставки.
– Нет. Он должен был развить мои навыки, но пока этого не случилось.
– Конечно же, случилось. Ты ведь попала в музей.
– Папа написал мистеру Уоллесу. Поэтому он разрешил мне выставить работы.
Он сморщился.
– Мне жаль, солнышко.
Даже если мне больше никогда в жизни не скажут «мне жаль», и того будет слишком много.
Дедушка подошел к моему списку на стене.
– Там что-то говорится о кособоком вязании?
Сбоку зажужжал мой телефон. Я бросила взгляд на экран.
Купер:«Эбби, прошу. Поговори со мной».
Я издала хриплый стон и перевернула телефон экраном вниз.
– Тебе еще что-то нужно? – спросила я у дедушки.
– Нет. – На этом он вышел из моей комнаты.
Да, мне точно не помешал бы хороший сеанс экзорцизма.
Тридцать три
Суббота ознаменовала официально самое долгое расставание с Купером за весь год. Шесть дней. Это число то и дело всплывало у меня в голове, пока я завтракала. Пока чистила зубы. Пока включала компьютер. Другие цифры тоже не давали мне покоя. Например, десять. Столько голосовых сообщений Купер отправил мне за шесть дней. Я прослушала первые два, но поняла, что в них нет ничего нового – «мне жаль, я спутал дни, я придурок, пожалуйста, прости меня» – и начала удалять их, как только видела. Двести одиннадцать… и дальше. Столько текстовых сообщений я получила. Три. Столько раз он приходил под нашу дверь, а дедушка отправлял его обратно. Двадцать три. Столько дней прошло после того, как я в последний раз брала в руку кисть. И меня все еще не тянуло к мольберту или в музей. Четыре. Столько раз я звонила на работу и говорила, что болею. Я не хотела встречаться с мистером Уоллесом. Что бы я сказала ему о своем ужасном поведение тем вечером?
Я проверила почтовый ящик. Все еще ни одного сообщения от папы. Интересно, получил ли он вообще мое письмо? Никогда еще я не чувствовала себя так одиноко, как сейчас – без общения с дедушкой, мамой, папой или Купером.