И страсть слилась в ней с чистотой невинной,
Чтоб напоить меня вином своих очей
И влагой уст, хранящих привкус винный.
Уйду от тебя, не заплачу, не жди.
Уеду, забуду, не вспомню ни разу.
Не важно — твердь суши найду впереди
Иль даль океана откроется глазу.
Нет, — все-таки лучше полет корабля,
Чей парус трепещет, как сердце в тревоге.
И тайны свои мне откроет земля,
Хотя и сама-то не знает о многих.
Как прекрасно лицо той, с которой расстался,
Той, с которой вовеки бы не разлучался,
Дом прекрасен ее, где теперь не бываю,
Дом, который теперь стороной огибаю.
Ждешь меня ты, и я ожидаю свиданья,
Но уже между нами лежит расстоянье.
О разлука, оставь нам хотя бы мгновенье,
Ты — разрыва сестра, ты — подруга забвенья.
Даже лань молодая, в тени с олененком
От охотника прячущаяся в сторонке,
Лань, что тонкую, стройную, нежную шею
Наклонила к детенышу, ласкою грея,
Красотою не может с любимой сравниться,
У которой сверкнула слеза на ресницах.
Даже ветер, промчавшийся вечером синим
По задумчивым травам в цветущей долине,
Даже ветер, покров облаков шевелящий,
Запах мускуса в темную даль уносящий,
Всех цветов ароматы собравший над лугом,
Несравним с благовонным дыханьем подруги.
Если рядом она засыпала в постели,
Звезды яркие меркли пред ней и бледнели,
И нежнее, чем зерна в колосьях созревших,
Украшенья звенели ее под одеждой.
Стан потоньше лозы у нее, между прочим.
Да и кудри чернее, чем кожа у ночи.
Потому так горька так ужасна потеря!..
Я, погонщиков крики услышав у двери,
Угадал лишь твои очертанья во мраке,
Как плохого писца чуть заметные знаки.
А погонщики гнали верблюдов в пустыню,
Чтоб тебя не увидел я больше отныне.
Грусть, в тот дом постучав, в ней навек поселилась.
Колесо моих жизненных дней покатилось.
Белый день настает, черный мрак заметался, —
Словно с белых яиц черный страус сорвался.
Ты скажи, сладчайший из рабов аллаха:
Неужели все надежды стали прахом,
Неужели порвала она со мною
И сменилось горем счастье неземное?!
Как могла она, скажи, пойти на это?
Как могла нарушить клятвы и обеты?!
Как могла в безумье ввергнуть за мгновенье?!
Как могла унизить за мое смиренье?!
Ведь рабом любви я был на самом деле.
На других глаза мои ведь не глядели.
Если лгу — из глаз пусть слезы льются вечно
И бессонница пусть будет бесконечной!
Нет, в стан тонкий я влюблен, как и когда-то,
В щечки розовые, как цветок граната.
Помню, сколько было встреч во мгле незрячей,
Сколько кубков выпил я из рук горячих.
И ни тягостные думы, ни тревоги
Не могли тогда к нам отыскать дороги.
На лужайках, где бродили мы беспечно,
Нам казалось — наше счастье будет вечно.
С нами флейта сладкозвучная бродила,
Лютня радостно о счастье говорила.
И кувшины, как танцоры в тесном круге,
Хоровод вели, сплетая в танце руки.
А потом — кувшины к кубкам прижимались.
А потом — на стол слугою подавались.
А потом — как дождик, нас под облаками.
Осыпали тихо розы лепестками.
Ибн Зайдун
Переводы Ю. Хазанова
Далекая, всю жизнь мою ты вобрала сполна —
И позабыла, кто твой раб, чей мир лишь ты одна;
Его забвенью предала и выжгла, как огнем,
И в сердце даже места нет для памяти о нем!..
Лишь по ночам порой блеснет надежды луч во сне —
Тогда я верю: счастья миг еще придет ко мне.
Как рассказать про горькое житье,
О радость и страдание мое?!
Пускай язык послужит мне письмом
И все откроет обо мне самом:
О том, что знает лишь один аллах —
Что нет удачи в жизни и в делах;
Потерян сон — он не идет ко мне,
И нет утехи в пище и вине…
Уйти хотел от суетного дня,
Но искушение сильней меня.
Как старец, юность вспомнивший свою,
Я перед солнцем — пред тобой — стою.
Но солнце это — под покровом туч…
А может, ты — луны полночный луч?
Увы, покинут я… Но не из неприязни
Любимая моя меня подвергла казни,
В лицо не бросив мне прямого обвиненья, —
А просто чтоб узнать предел долготерпенья.
Ей нравилось, что я приказа жду любого,
Что умереть готов, когда б сказала слово;
Меня благодарить она не прекращала
За то, что я прощал, — а ей всегда прощал я…
О ивовая ветвь! Газель моей пустыни!
Как сделать, чтоб она меня любила ныне?!
Награды ждет мое похвальное смиренье…
О, как завоевать ее благоволенье?..
Я вспомнил тебя во дворце аз-Захра —
Стояла прекрасного лета пора,
Был воздух прозрачен и нежен зефир, —
Несли они сердцу спасительный мир;
В саду серебрились, звенели ручьи —
Как будто упали браслеты твои;
Скользил по деревьям луч солнца косой,
Клонились цветы под обильной росой:
Как будто ко мне заглянули в глаза —
И вот и на них появилась слеза…
Раскрылась вдруг роза, свой сон поборя, —
Все ярче и ярче пылает заря.
И все здесь — как память о нашей любви,
Она неотвратно теснится в крови,
И сердцу от памяти той нелегко —
Ведь ты недоступна, ведь ты далеко!
Когда бы и вправду меня ветерок
К тебе отнести на мгновение мог,
Пред взором твоим встал бы я — молодой,
Но с бледным лицом, изнуренный бедой…
А если б меня перенес ветерок
В те дни, когда спал еще злобный мой рок,
И если б я встретился снова с тобой,
То был бы опять я доволен судьбой!
Ведь ты драгоценней каменьев любых —
Кто любит, находит блаженство без них.
Моя драгоценность, бесценная ты,
Недавно еще влюблены и чисты,
Друг с другом мы спорили в силе любви…
Ужель ты обеты забыла свои?..
Взошедшая в небе луна — это ты.
Как труден мой путь до твоей высоты!
Как я укоряю жестокость твою,
Но снова любовную песню пою,
И снова огонь раскален добела,
Хоть ты справедливой, увы, не была:
О да, я ошибку свершил без ума,
Но я принужден был — ты знаешь сама…
А разве и ты не свершила ее?
Прости же меня, принужденье мое!
Превратилась близость в отдаленность,
Теплоту сменила отчужденность,
Твоего присутствия лишенный,
Жду теперь я казни предрешенной!
О, поверь мне, в этот час прощальный
Ощутил бездонную печаль я,
Что сама не старится, а старит
И, взамен улыбок, слезы дарит…
Мы любви напиток пили оба.
Но кругом росла людская злоба,
К небесам мольбы врагов летели,
Нашу чашу отравить хотели.
И завистники не обманулись:
Мы в своем напитке захлебнулись,
И на землю рухнули стропила,
Что любовь нам некогда скрепила;
Порвались надежнейшие узы
И рассыпались, как с нитки бусы!
Но ведь были времена: разлуки
Не боялись ни сердца, ни руки;
А сейчас надеждою на встречу
Ни одно мгновенье не отмечу…
Знать хотел бы тот, кто и в несчастье
К недругам врагов не обращался, —
Получили ль повод для злорадства
Вы, нарушив душ святое братство?!
Мне разрыв казался страшным бредом;
Ты ушла — но я тебе лишь предан!
Ты ж врагам для своего позора
Так бездумно услаждаешь взоры…
После бури ведь покой бывает —
Почему ж тоска не убывает?
Даже днем не вижу я светила —
А с тобой светло и ночью было!
Ты была моим душистым миртом,
Лишь любовь владела целым миром;
Древо страсти к нам клонило ветви,
Мы срывали плод любви заветный…
Я не скрою, что твоя измена
Не избавила меня от плена,
И по-прежнему, клянусь аллахом,