А если ты меня не удостоишь взглядом,
Покину этот мир, что стал при жизни адом.
Нет, сердца никому не дам пленить отныне,
Чтоб жить в его плену отшельникам в пустыне.
И что же услыхал Хосров в ответ на стоны:
«Придет и твой черед, надейся, о влюбленный!».
Кто предопределял вращение светил,
Теперь ушел во мрак и сладким сном почил.
Твой в розе вижу лик. Да, грезишь ты на ложе,
Коль томной розы лик и твой — одно и то же.
Очнитесь, гордецы! Мы ненадолго здесь.
Отрубит смерть мечом и голову, и спесь.
Взгляните, это кровь окрасила тюльпаны.
Скорбя, кровавых слез я лить не перестану.
Да не взойдет луна в ночной беззвездной мгле!
Утратил я луну, предав ее земле.
И, коль дохнет Хосров кромешной тьмой печали,
Потонет мир во тьме кромешной, как вначале.
О ты, чьи кудри для благочестья — соблазн опасный,
Уста которой едва приметны и тем прекрасны,
Поверь, не стал бы любой неверный так сердце ранить.
А может, вера так разрешает сердца тиранить?
Коль мимоходом так убивают улыбкой губы,
В уста-рубины вонзить отмщеньем хотел бы зубы.
Я лбом касаюсь твоих коленей, склонив колени,
Как пред кумиром склоняет брахман, творя моленье,
И если был бы кумир тобою, поверь, о пери,
Я впал бы тотчас, как этот брахман, и сам в неверье.
Но разве можно достичь Каабы моей любимой?
Лежат меж нами пески пустыни непроходимой.
Как я рыдаю, ужель не слышат любимой уши?
Я схож с певцами, что ждут от стражи великодушья.
Коль власть таится в тебе, о пери, как в мандрагоре,
В земле отыщешь глаза страдальца, сочащих горе.
И вечно будет в груди Хосрова дымиться рана,
Узор на перстне, запечатленный концом чекана.
Пусть недостойный глаз не сглазит, возлюбя,
Пусть только ветерок касается тебя
И аромат несет, подобный капле яда.
Нет жизни у того, в чьем сердце пламя ада.
Я жажду нежных слов — шипы в твоих устах.
Не сыпь на раны соль, — и без того зачах.
Твоя обитель — рай, а я в аду сгораю.
Надеяться в аду могу ль на яства рая?
С безумьем пополам страдания влачу.
Подобна красота для разума бичу.
Влюбленного в кумир не отвратишь словами,
Как во хмелю пропойц не протрезвить речами.
Наметит жертву страсть у двери кабака,
Смеясь над сединой, споит и старика.
Но если он, как я, в вине любви утонет,
Омой его вином пред тем, как похоронят.
Умолкни, о Хосров! Твои газели — стон.
Смертельней, чем кинжал, сердца изранит он.
Ты сияла мне луною. Нет со мной моей луны,
И от дыма стонов: «Боже!» — ночи душны и черны.
Будьте вы благословенны, ночи пьяные любви!
Отстонали, отрыдали, улетели соловьи.
Я твержу хвалу ресницам, полумесяцам-бровям,
Как твердят аят Корана в медресе: «Нун ва-л-калам!».
Что отвечу, если спросишь, как я ночи провожу?
Одиноко до рассвета я у стен твоих брожу.
О приди, душа, что может быть душою тысяч тел.
Тех, что души потеряли от твоих разящих стрел!
Коль души лишит подруга, не кляни судьбу, Хосров!
Ведь обычай у красавиц с дней творения таков.
О блаженство! Я ликую, осчастливленный судьбой.
Ты явилась в край забытых, в край покинутых тобой.
Благосклонно улыбнулась и вошла. Не уходи!
Дай упиться Близнецами — пылкой нежностью груди!
Наконец-то, о всевышний, о владыка горних сил,
Стан, подобный кипарису, я в объятья заключил.
Вот он — светопреставленье, разрушитель всех основ!
Я до светопреставленья любоваться им готов.
Не тревожься, коль ударит караульный в барабан.
Кто же спит, когда любовью на груди у друга пьян?
О смеющаяся роза, о подобная луне,
Из каких пришла чертогов подарить блаженство мне?
С чем сравню тебя? С нежданно залетевшим лепестком,
Что упал ко мне на ложе, занесенный ветерком.
Ты со мной! Со мной! О чудо! Да хранит тебя аллах!
Недостойный, я любуюсь влажным жемчугом в устах.
Но очнись, Хосров, умолкни! Хватит петь хвалу судьбе.
Нет возлюбленной с тобою. Все пригрезилось тебе.
Скитаться на путях любви, о сердце, не устань!
Бессильно тело без тебя. Бессильней, тело, стань!
О ты, что взорами сердца кровавишь вновь и вновь,
Пролей соперников моих еще обильней кровь!
О камень сердца твоего разбиться буду рад.
Да будет каменней оно и тверже во сто крат!
Винят влюбленные тебя в жестокости. Пускай!
Еще сильнее мучь меня, еще больней терзай!
Сгорает сердце от любви. Взгляни, на нем зола.
Коль ты довольна, пусть его сожжет любовь дотла!
Благочестивый, жаждешь мне молитвою помочь?
Молись: «Пускай безумцем он блуждает день и ночь!»
Слезами скорбными Хосров оплакал каждый стих.
Да будет счастлив он от слез соперников своих!
Кто зеркало вручил тюрчанке столь пригожей?
Любуется собой, забыв меня, о боже!
Терзает грудь мою мучительнее рока.
Скажи, кто сотворил ее такой жестокой?
Влюбленному в кумир нельзя искать Каабы.
Иного божества возжаждал он тогда бы.
Душа моя! Увы, я, пойманный кудрями,
Не в силах погасить в плененном сердце пламя.
Тюрчанка, не лови походкой плавной в сети!
Пройдешь — не усидят сидящие в мечети.
И столько метких стрел пускать в меня не надо.
Давно убита дичь одной стрелою взгляда.
О не трудись! Сражен Хосров своей любовью.
Ты можешь кисти рук омыть горячей кровью.
Тюрчанка, пусть аллах тобой не почитаем,
Перед тобой ничто вся Индия с Китаем.
Хоть раз прими меня, чтоб я забыться мог,
Забыл, как обивал напрасно твой порог.
Сказала: «Не блуждай, о странник, сделай милость!».
Могу ли не блуждать, коль сердце заблудилось?
Я стражу по ночам у стен твоих несу
И поверяю боль в твоих воротах псу.
К чему ходить в мечеть сраженному любовью?
Я к Мекке обращен, молюсь, а вижу брови.
Пою о соловьях, о розах я пою,
Чтоб только воспевать жестокую мою.
Бывало, шел в цветник, блаженствуя заране,
Теперь влечет меня твое благоуханье.
Сожги меня, сожги неправедным огнем
И пепел мой рассыпь на зеркале твоем!
Рад голову Хосров подставить под удары,
Коль для тебя в игре она подобна шару.
Рок разлучил меня с тобой на время,
И жизнь влачу как тягостное бремя.
Спроси того, кто знает боль разлуки,
Что значит боль и что такое муки!
И все же я тебе, изнемогая,
Шипов моей тоски не пожелаю,
Я смыл слезами на твоем подоле
Кровавый след моей безмерной боли
И поступил весьма неосторожно:
Он обо мне напомнил бы, возможно.
Молю, приди, но у мечети павой
Не выступай походкой величавой:
Воздеть горе не сможет дервиш очи
И разорвет колпак и коврик в клочья.
Хосров умрет у ног своей любимой,
И пусть кричат: «Безумец! Одержимый!».
Ты правоверью враг. Твои уста и брови
Отступников родят и льют потоки крови.
Ищу с тобою встреч в мечетях, в кабачках.
Влюбленному равно — что Будда, что аллах.
И тот, и этот мир поправ одной ногою,
На собственной душе они стоят другою.
Нелюбящей Ширин тяжел Фархада взгляд,
Но тяжести горы не чувствует Фархад.