Важнейшим для понимания сути взаимоотношений поэта с будущей женой представляется нам еще одно мандельштамовское стихотворение 1920 года, в котором тема эротической любви соединяется с темой любви дочери к отцу:
Вернись в смесительное лоно,
Откуда, Лия, ты пришла,
За то, что солнцу Илиона
Ты желтый сумрак предпочла.
Иди, никто тебя не тронет,
На грудь отца, в глухую ночь
Пускай главу свою уронит
Кровосмесительница-дочь.
Но роковая перемена
В тебе исполниться должна.
Ты будешь Лия – не Елена.
Не потому наречена,
Что царской крови тяжелее
Струиться в жилах, чем другой —
Нет, ты полюбишь иудея,
Исчезнешь в нем – и Бог с тобой248.
Здесь использована уже известная нам по другим мандельштамовским стихотворениям техника объединения в один сюжет разных историй.
Первая из них изложена в 30–38‑м стихах 19‑й главы библейской Книги Бытия. Две дочери Лота по очереди спят с отцом, чтобы (как объясняет старшая дочь) восстановить «от отца нашего племя» (Быт. 19: 32). В этой истории для Мандельштама был важен мотив кровосмешения. Как мы помним, «дочкой» он в письмах иногда называл Надежду Яковлевну, и именно сочетание эротического желания с отцовским чувством спровоцировало поэта в стихотворении «Вернись в смесительное лоно…» уподобить возлюбленную дочерям Лота.
В центре второго библейского эпизода, о котором нужно вспомнить, когда мы читаем стихотворение «Вернись в смесительное лоно…», тоже находятся две дочери. По-видимому, это и позволило Мандельштаму легко соединить два разных сюжета в один. Вторая история изложена в 29‑й главе Книги Бытия: хитрый Лаван обманом выдает за Иакова не младшую дочь Рахиль, а старшую – Лию. Чтобы понять, для чего Мандельштаму понадобилась история про Лию и Иакова, процитируем позднейшие размышления самой Надежды Яковлевны о стихотворении «Вернись в смесительное лоно…»:
Вероятно, наша связь остро пробудила в нем сознание своей принадлежности к еврейству, родовой момент, чувство связи с родом: я была единственной еврейкой в его жизни249.
Понятно, что любовная история Иакова, прародителя двенадцати колен Израилевых, как нельзя лучше подходила для изложения истории любви человека, ощутившего себя евреем. Напомним также, что Лия в Библии прямо противопоставляется красавице Рахили: «Лия была слаба глазами, а Рахиль была красива станом и красива лицем» (Быт. 29: 17)250.
Но зачем Мандельштаму понадобилось вводить в стихотворение «Вернись в смесительное лоно…» троянскую тему (Илион – это одно из названий Трои) и упоминание о Елене? Эмма Герштейн, а вслед за ней В. В. Мусатов предположили, что под Еленой в стихотворении подразумевается Ольга Гильдебрандт-Арбенина, о влюбленности Мандельштама в которую речь пойдет в следующей главе нашей книги251. Между тем Надежда Яковлевна в своих мемуарах сообщает, что стихотворение «Вернись в смесительное лоно…» по свидетельству самого Мандельштама было написано в Крыму, в 1920 году, то есть до встречи с Гильдебрандт-Арбениной252. Из-за этого В. В. Мусатову пришлось искать психологическую мотивировку, чтобы объяснить причину, по которой поэт якобы сообщил жене неправильную дату написания стихотворения:
Стихотворение о Лие Мандельштам отнес к корпусу крымских стихов 1920 года, сумев сохранить такт по отношению к женщине, которую выбрал в жены253.
Нам представляется, что биографическая привязка образа Елены в стихотворении «Вернись в смесительное лоно…» совершенно необязательна. Елена здесь предстает воплощением античной ветреной красавицы (не Пенелопы) и противопоставляется преданной мужу и некрасивой еврейке Лие, а также готовым ради продолжения рода согрешить дочерям Лота.
Остается отметить, что античная тема была исподволь заявлена Мандельштамом уже в зачине стихотворения. Императив, с которого оно начинается («Вернись в смесительное лоно…»), возможно, должен был напомнить внимательному читателю мандельштамовской поэзии о финальной строфе его стихотворения «Silentium», где Мандельштам обращался со сходными приказами к богине любви Афродите, слову и сердцу:
Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито.
9 марта 1922 года Печерский отдел киевского ЗАГСа зарегистрировал брак Осипа Мандельштама и Надежды Хазиной254. В мае этого года255 поэт написал еще одно стихотворение, портретирующее Надежду Яковлевну, – его, как и стихотворение «На каменных отрогах Пиэрии…», можно назвать «брачными стихами»:
С розовой пеной усталости у мягких губ
Яростно волны зеленые роет бык,
Фыркает, гребли не любит – женолюб,
Ноша хребту непривычна, и труд велик.
Изредка выскочит дельфина колесо
Да повстречается морской колючий еж,
Нежные руки Европы – берите все,
Где ты для выи желанней ярмо найдешь.
Горько внимает Европа могучий плеск,
Тучное море кругом закипает в ключ,
Видно, страшит ее вод маслянистый блеск,
И соскользнуть бы хотелось с шершавых круч.
О сколько раз ей милее уключин скрип,
Лоном широкая палуба, гурт овец,
И за высокой кормою мельканье рыб —
С нею безвесельный дальше плывет гребец256.
Живописным подтекстом для этого стихотворения, как известно, послужило полотно Валентина Серова «Похищение Европы» (1910). «Внешне, Мандельштам сказал, я была чем-то похожа на Европу со слабой картинки Серова – скорее всего, удлиненным лицом и диким испугом», – свидетельствовала вдова поэта257.
Очевидно, что в стихотворении отразились ощущения не слишком привычного к брачной жизни («Ноша хребту непривычна, и труд велик»), но упорно строящего семейный быт Мандельштама («Яростно волны зеленые роет бык»; «Где ты для выи желанней ярмо найдешь»).
Интересно, что Надежда Мандельштам во «Второй книге» использовала зеркальную метафору для описания своей жизни с мужем в этот период. Соотношение человек vs. животное у нее осталось, но себе и Мандельштаму в этом соотношении она отвела другие роли, чем поэт. Если в стихотворении нежную Европу везет на спине бык, в воспоминаниях рассказывается, как Мандельштам «заарканил» и «взнуздал» юную жену, словно необъезженную лошадь:
В суровом человеке, с которым я очутилась с глазу на глаз на Тверском бульваре, я не узнавала беззаботного участника киевского карнавала. В Грузии на эмигрантских хлебах мы успели привыкнуть друг к другу, но еще не сблизились. В Москве я не успела оглянуться, как он заарканил и взнуздал меня, и поначалу я еще пробовала брыкаться258.
Вот эта тоска Надежды Яковлевны по прежней – богемной и безбытной – жизни («поначалу еще пробовала брыкаться»), по-видимому, и отразилась в двух финальных строфах мандельштамовского стихотворения, в которых описывается, как Европе хочется «соскользнуть» «с шершавых круч», то есть – со спины «яростно» роющего волны быка.
Напомним, что метафора любви как совместного плавания уже использовалась Мандельштамом в стихотворениях «Нету иного пути…» и «Что поют часы-кузнечик…». Однако в стихотворении 1922 года это плавание, несмотря на мифологический сюжет, изображено куда более реалистично, безо всяких прикрас, как трудное и полное опасности продвижение по волнам. Может быть, поэт, когда он писал это стихотворение, вспоминал одно из обстоятельств своего ухаживания за Надеждой Хазиной в Киеве? Во «Второй книге» она писала:
Мы ездили на лодке по Днепру, и он хорошо управлял рулем и умел отлично, без усилий, грести, только всегда спрашивал: «А где Старик?» Так назывался водоворот, в котором часто гибли пловцы259.
Словесный портрет жены представлен и в том стихотворении Мандельштама, которое было написано после очень долгой стиховой паузы. Датировано оно октябрем 1930 года:
Куда как страшно нам с тобой,
Товарищ большеротый мой!
Ох, как крошится наш табак,
Щелкунчик, дружок, дурак!
А мог бы жизнь просвистать скворцом,
Заесть ореховым пирогом —
Да, видно, нельзя никак…260
Реальный комментарий к этому стихотворению был дан Надеждой Мандельштам:
Реалии: 30 сентября – мои именины. У нас их всегда праздновали. Моя тетка принесла мне в гостиницу домашний ореховый торт. Дальше: в Сухуме на даче Орджоникидзе жены называли мужей товарищами, и я над ними смеялась – чего они играют еще в подполье? О. М. мне тогда сказал, что нам бы это больше подошло, чем им. <…> О табаке… Начинался голод конца первой пятилетки и раскулачиванья. <…> Мы охотились за папиросами вместе с Чаренцом – их добывали у мальчишек, и они сразу подскочили в цене. Но когда они снова появились, после того как государственная цена подскочила вверх, оказалось, что мальчишки еще были скромны и повышать по-настоящему не умели… Попадались нам и табаки для самокруток, но не отличные кавказские табаки, а бракованные и пересохшие – они действительно крошились. Лидия Яковлевна [Гинзбург. –