Она покачала головой в изумлении.
Она присела возле стопки, раздумывая про себя, что его побудило к такому поступку – рассудок или сердце, но в любом случае этот жест – доброе начало.
Когда вошла Мари с охапкой чистого белья, Энни спросила, указывая на рукописи:
– Мари, ты не знаешь, как это попало сюда?
– Его милость занес их на кухню сегодня утром, когда выходил из дома. Он велел Жаку положить их к вам на кровать, когда вы уйдете в сад. – Она опасливо нахмурилась. – Все в порядке, я надеюсь?
– Конечно, все в порядке. – Энни осторожно переложила рукописи на стол у кровати. – А его милость уже вернулся с утренней прогулки?
– Нет, ваша милость. Мы ждем его, по крайней мере, через час.
– Понятно, – она скрыла свое разочарование. – Спасибо. Можешь идти. И передай, пожалуйста, Жаку, что я очень довольна этим сюрпризом. – Жак, конечно же, расскажет все Филиппу.
Оставшись опять одна, Энни задумчиво посмотрела на рукописи. Теплое чувство, смешанное с горечью, рвалось из ее груди. Если бы она могла хоть как-нибудь поблагодарить Филиппа, как-то укрепить мостик, который он протянул над разделяющей их пропастью. Но она ведь обещала, что не будет вмешиваться в его жизнь, да и подарить ей нечего…
Или есть?
Филипп любил книги, а у нее есть целая подборка – блестящих, дерзких, политически опасных книг, за удовольствие прочитать которые любой ученый отдал бы душу.
Филипп протянул ей руку, и она ответит ему тем же.
Энни открыла заветный сундучок и, пробежавшись по золоченым надписям на богато отделанных корешках, вытащила первые два тома «Комментариев» Макиавелли. Они разбудят аппетит Филиппа, и ему захочется прочитать остальные. Книг десять.
Она поспешила в коридор и позвала:
– Жак! Подойди сюда, пожалуйста! Я хочу, чтобы ты отнес кое-что в кабинет его милости. – Она улыбнулась, представив удивление мужа, когда он вернется с утренней прогулки и найдет то, что Жак положит на его кровать.
Час спустя Энни настолько зачиталась, что чуть не пропустила возвращение Филиппа с утренней прогулки. Слабый стук подков Балтуса вернул ее к действительности. Она подошла к двери в библиотеку и прислушалась. За дверью не было слышно ни звука.
Она затрепетала от возбуждения, представив себе, как он разглядывает ее подарок. Она придвинулась ближе. По-прежнему из библиотеки – ни звука. Потом раздался слабый, но вполне отчетливый скрип паркета под широкими шагами Филиппа.
Энни отскочила от двери и нырнула в постель. Устроившись на подушках, она попыталась сосредоточиться на чтении, но не смогла. Все ее мысли были в соседней комнате, литературные сокровища которой увеличились на два драгоценных тома.
Внезапно в ней зашевелилась черная мысль. У Филиппа и так уже много книг. А вдруг он не оценит ее сюрприза или он ему не понравится?
Прежде чем она успела расстроиться, дверь в углу с шумом распахнулась, и в нее ворвался Филипп с раскрасневшимся лицом, сжимая в руках ее книги. Он стремительно подошел к ее кровати и встал над ней, сунув ей книги чуть ли не под нос.
– Где вы их взяли?
Энни выпрямилась.
– Они мои. Умирая, отец оставил их мне. – Она подняла глаза на его пропитанную потом рубашку и встрепанные от ветра волосы. Святые угодники, даже такой взъерошенный, он выглядел великолепно!
Филипп расплылся в улыбке и уселся на край кровати, его глаза алчно впились в раскрытые страницы первого тома.
– Я видел это собрание в Савойе много лет назад, когда был там со своим наставником. Я готов был положить голову за возможность прочитать эти книги, но наш хозяин хранил их под замком, он обращался с ними так благоговейно, как рыцарь, которому доверили Святой Грааль.
Он поднял глаза на нее с нетерпеливым ожиданием, простодушным, как у десятилетнего мальчика.
– А у вас есть и остальные тома?
Она поколебалась, потом ответила:
– Все. У меня все двенадцать томов.
Опасение вновь появилось на его лице.
– Но как? Откуда? В повозке я их не видел.
– Они были в моем сундуке. – Она пошевелилась, наконец придя в себя. – Эти книги и ящичек для письма – все, что осталось от моих родителей. Мари знала, какая это для меня ценность, и упаковала их с остальными вещами. – Святые небеса, он придвинулся к ней. Она даже почувствовала острый запах пота, смешанный с ароматом моря, пропитавшим его одежду.
– Мари, похоже, знает о вас больше, чем я. – Филипп вскинул голову. – А со мной вы ими поделитесь? Я буду счастлив, – он смущенно улыбнулся.
Обаяние этой улыбки пробудило столь старательно подавляемое желание. Она почувствовала, что улыбается в ответ, но внутренний голос предостерег ее, не давая чувствам вырваться наружу. Осторожно. Только обмен мнениями. Филипп сам установил эти правила.
Она тщетно попыталась думать только о книгах.
– Я дважды прочитала все собрание сочинений, некоторые тома – даже три раза. Хотя я и не согласна со многими заключениями Макиавелли, в целом я нахожу его проницательность очень занимательной.
Филипп нахмурился. Ей было видно, что ему очень хочется поговорить с ней, но что-то удерживает его. Он стольким пожертвовал, чтобы спасти ее, – своей карьерой, своей семьей, своей честью, своим домом. Вряд ли стоит порицать его за то, что он предпочитает зализывать свои раны в одиночестве.
Осмелившись, она предложила:
– Мы могли бы поговорить о книгах после того, как вы их прочитаете.
Он смерил ее задумчивым взглядом.
– Да. Могли бы. Конечно, когда вам будет удобно.
Опасаясь, что может выдать счастливую надежду стать друзьями, Энни пробормотала:
– С превеликим удовольствием.
Филипп почему-то опять замкнулся. Уж не услышал ли он ненароком ее мысли?
Он посмотрел на рукопись, которую она сжимала в руке.
– Я вижу, вы были заняты чтением.
Она даже не поблагодарила его за оставленные ей пьесы! Энни бессвязно пробормотала:
– Да. Я читала пьесу. Я хочу сказать, «Миры».
– Вам это так же нравится, как в монастыре?
Подстрекаемая ноткой насмешливого вызова в его голосе, она вскинула бровь и холодно сказала:
– Начало – невероятное, события – невозможные, теология – хуже ереси. Все законы – и природные, и божественные – взаимоисключающие. Эта пьеса очень далека от настоящей жизни. – Изменившееся выражение лица Филиппа дало знать Энни, что она перестаралась. Она улыбнулась. – Но, впрочем, превосходная пьеса, как раз то, что мне было нужно. Спасибо, Филипп. Вы подарили мне возможность посмеяться.
Он встал, его манеры стали вежливыми и формальными.
– Я рад, что вам понравилась пьеса. И я согласен с вашим суждением. – Оценив взглядом толщину книг в своих руках, он добавил: – Чтение займет у меня несколько дней. Не поговорить ли нам в воскресенье, скажем, после полудня?
Энни кивнула:
– Хорошо. Я скажу Сюзанне.
Филипп критически взглянул в сторону приоткрытой двери.
– Она, вероятно, уже знает. – Вполне внятный вздох, сопровождаемый шуршанием ткани, послышался ему в ответ. Усмехнувшись, он пошел к библиотеке. – С нетерпением буду ждать воскресенья.
Филипп пришел в воскресенье, затем в среду, и потом в пятницу. Поначалу они чувствовали себя неловко, но постепенно это ощущение пропало и их поведение стало обычным. Их встречи стали для Энни событием, соприкосновением с мышлением мужчины, глубина образования которого во много раз превосходила даже знания отца Жюля.
Филипп получал от этих бесед такое же удовольствие, как и она, но никогда не задерживался дольше, чем на пару часов, и намеренно сохранял предмет бесед безличностным! Тем не менее Энни многое узнала о нем, слушая его разговоры об истории, политике и философии. А он многое узнал о ней.
Каждую новую неделю она отдавала свои драгоценные книги, каждый раз по одной, как и обещала. Филипп обменялся с ней трудами Цезаря, Платона, Цицерона, Аристотеля и Сократа.
К концу сентября вся боль и обиды, которые когда-то были между ними, стали казаться далеким, нелепым сном. Ей нравилось, что он заставлял ее думать, переживать. И она нравилась Филиппу. Это ей было видно по еле уловимым искоркам одобрения в его глазах, когда в споре она ставила его в тупик. Это было слышно по его сердечному смеху, когда она изумляла его искусным логическим рассуждением или забавляла каким-либо остроумным замечанием. Но он никогда не разделял с ней трапезу, никогда не приглашал ее в свою библиотеку, никогда не говорил с ней ни о чем личном. Очевидно, Филипп намеревался сохранить их отношения на том уровне, на каком они были сейчас – безопасными, сдержанными и строго определенными.
Если бы только она могла вести себя так же. Иной раз его близость почти сводила ее с ума, ее охватывало желание прикоснуться к нему, ощутить вкус его губ, погладить шелковистые черные волосы. Она тосковала по безрассудной страсти, сжигающей их когда-то, но не позволяла себе хоть немного это показать. Она не смела подвергать опасности их дружбу. Каждый вечер она обедала в одиночестве, потом сидела одна и наблюдала заход солнца. И ночь за ночью отправлялась в свою одинокую постель и мечтала о том, чтобы Филипп, ее муж, а теперь лишь ее друг, разделил ее с ней.
Как-то рано утром, в начале октября, Энни влетела на кухню и кинулась к Сюзанне.
– Я слышала, Жак говорил, что на том склоне горы есть ягоды. Я решила пойти их пособирать.
Ложка, которой Сюзанна перемешивала в миске тесто, застыла в ее руках.
– Боюсь, придется подождать до полудня, ваша милость. Сейчас некому вас сопровождать. – Она, извиняясь, наморщила лоб. – Хозяин еще не вернулся с верховой прогулки, я готовлю хлеб, а Жак и Мари вернутся из деревни только к вечеру.
– Не думай, что мне не нравится твое общество. Но сегодня мне кажется, будто стены давят на меня. Мне просто необходимо вырваться.
Осень, что ли, на нее так влияет? Или это значит, что ей мало той скудной доли общения, которой каждый вечер удостаивает ее Филипп? Энни подошла к кухонной полке, схватила плетеную корзинку и направилась к двери.