Вчера!
«Ни в коем случае не думай, сколько времени ты здесь находишься, равно как и о том, что случилось с тобой. Думай только о настоящей минуте!» — приказала себе Джасинта.
— До чего хорошо! — воскликнула она. — Никогда еще мне не было так радостно! О, какое же это наслаждение! Помнишь, как давным-давно ты возила меня по воскресеньям в гости к дедушке Энсону?
— Ну конечно, помню. Если бы ты могла сейчас увидеть себя тогдашней девочкой в премиленьком платьице с оборками и с длинными локонами. А какие восхитительные у тебя были манеры! Даже в два года ты выглядела настоящей маленькой леди.
И они беззаботно и весело рассмеялись, поскольку сейчас Джасинта, как и ее мать, мало походила на светскую даму. Но это только улучшило их настроение, особенно когда Шерри начала рассказывать о том, как выглядела в пять лет любимая дочь. Вообще вся беседа показалась им очень забавной, ведь ее вели женщины, выглядевшие совершенными ровесницами.
Экипаж миновал заливные луга, поля, равнины, густые леса, холмы, покрытые сосновым лесом; прорывался сквозь густые клубы оранжевого и серо-голубого пара, пассажирки то и дело в изумлении оглядывались назад. Иногда мимо них мчались другие экипажи. Все, что попадалось им по пути, было очень насыщенного цвета, отчего возникал эффект какой-то немыслимой, невероятной галлюцинации. У подножия скалистой горы оказалось восхитительное озеро, вся гладь которого была буквально покрыта огромными водяными лилиями, весело смотрящими на них своими желтыми цветками. Иногда вдали путешественницы замечали лося, иногда — оленя с ветвистыми рогами. Порой им встречались собаки яркого шоколадного окраса, ну прямо как у них дома, когда удавалось выехать вместе с мужьями на охоту.
То и дело они вскрикивали, восхищаясь красотой местности, ее странной нереальностью и таинственностью. Их приводили в беспредельный восторг свежий воздух и яркий свет. Все вокруг казалось бесконечным. Впрочем, проезжая сквозь пары ярко-желтого цвета, то и дело сменяющегося голубым, женщины в экипаже поневоле думали, что им все время приходится преодолевать серные испарения невероятной толщины.
И тут они заметили индейцев.
Шерри сказала, что в этой местности находится одно из их поселений. Пока большей частью попадались только дети. Взрослое население отправилось на охоту и рыбную ловлю, где вместе с индейцами можно было часто встретить его, ибо он, похоже, любил их компанию, ценил их превосходные физические данные, храбрость, свободолюбие и полную независимость, что так редко встречалось в белых «гостях». Индейцы никогда подолгу не оставались на одном и том же месте, их постоянно куда-то влекло…
— Мне показалось, что он сам — индеец, когда я… — начала Джасинта и резко замолчала, глубоко вздохнув и крепко сжав губы. — О, извини меня!
Шерри успокаивающе похлопала ее по коленке.
— Пустяки, дорогая. Разумеется, мы не можем полностью избавиться от мысли о нем. Я ведь только надеялась, что нам это удастся.
— А я хочу совершенно забыть о его существовании!
Мать посмотрела на Джасинту с улыбкой.
— Ты сможешь избавиться от этих мыслей только тогда, когда этого пожелает он. Скажи честно, разве ты в состоянии не обратить на него никакого внимания, если вдруг, завернув за угол, мы случайно заметим его? Не забывай, ведь только он способен вселить в наши души какую-то надежду в этом набитом людьми месте, где каждый в отдельности так одинок.
— Не знаю, та ли это надежда, на которую мы уповаем, — возразила Джасинта, почувствовав, что вся дрожит от волнения и переполняющего ее гнева.
— Интересно, знаешь ли ты о том, что представляешь именно тот тип женщин, который особенно привлекает его? — медленно проговорила Шерри, пристально наблюдая за дочерью.
— Что?!
Джасинту изумили слова матери, а больше всего изумило то, что именно она произнесла их. От этих слов наступило нечто сродни удушью. И Джасинта оглянулась, полная смятения и муки.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — еле слышно отозвалась она.
— Только то, что сказала, — пожала плечами Шерри, а когда дочь украдкой взглянула в сторону матери, то заметила, что та рассматривает ее с острым любопытством. Сейчас в материнском взгляде не было ни нежности, ни ласки — только подозрение и тяжкое сомнение, более того, злоба недоверчивого животного. Джасинте захотелось выпрыгнуть из экипажа и броситься бежать, ею овладело страстное желание куда-нибудь скрыться, пока между ними не произошло нечто ужасное.
Взгляд Шерри постепенно смягчился, страх дочери начал таять.
«Наверное, я в чем-то глубоко заблуждаюсь, — думала Джасинта, по-прежнему глядя на Шерри пристально и беспомощно. — Все совсем не так. Просто ей лучше известны какие-то вещи».
— Ну разумеется, — продолжала Шерри ровным, бесстрастным тоном. — Ты горда, умна и воспринимаешь вещи намного серьезнее, чем они того заслуживают. Ему доставляет огромное удовольствие наблюдать за поведением женщин, подобных тебе. Ведь женщины именно такого типа, а не какого-нибудь другого, чаще готовы стать его жертвами.
Джасинтой овладел один лишь беспредельный ужас. У нее просто не укладывалось в голове, что Шерри может быть так извращенно жестока. Выходит, его привлекли не ее красота и изящные манеры, а врожденная впечатлительность и особая восприимчивость к боли? Значит, его интересовало в ней не то, что покоряло других мужчин, а всего лишь ее способность страдать сильнее других? Значит, она была для него не желанной женщиной, а просто жертвой, которой он сознательно причинял страшные страдания, подчиняясь своей извращенной прихоти?
Именно это имела в виду Шерри. Однако Джасинте, молча сидевшей рядом с ней, так не хотелось этому верить!
Безусловно, он был не таким. Но даже если и таким, то никак не мог повести себя подобным образом с ней. Женщины, над которыми он любил издеваться, очень уж сильно отличались от нее; им не были даны лучшие ее качества. Да, да, у них не было тех свойств натуры, благодаря которым Джасинта всегда чувствовала себя неотразимой и сильной, благодаря которым ни он, ни какой-либо другой мужчина просто не мог скверно обойтись с ней. Ибо ему помешал бы сделать это стыд или способная заменить его иная внутренняя сила.
Ну конечно же, ночью не было и намека на то, что с его стороны последует что-то плохое. Его нежность к ней оказалась действительно сверхъестественной. Да, именно так, его страсть, безграничная и ничем не управляемая, делала ее саму необыкновенно сладострастной.
Как же он мог после всего этого плохо обойтись с ней?
Конечно же, Шерри ошибалась, но ошибалась преднамеренно. Ей хотелось напугать Джасинту, заставить ее ощутить себя рядовой жертвой его страстного, алчного, неуемного желания. Такой, какой была сама Шерри.
А потом, к удивлению Джасинты, по всему ее телу разлилась волна несказанного наслаждения; казалось, оно переполняет грудь, вызывая жар и приятное покалывание. С удивительной отчетливостью вспомнились его сокрушительная сила, красота и чувственность, которые заставляли цепенеть ее всю, подавляли ее волю и решимость.
Это ощущение было настолько удивительным, настолько неожиданным и до такой степени приятным, что у нее едва не остановилось дыхание, а глаза стали огромными и зажглись каким-то странным искрящимся светом. Хотя все, что он заставил ее испытать прошлой ночью, могло оказаться лишь намеком на нечто более серьезное, все же пережитое — не только воспоминание, но и обещание чего-то иного тоже.
Возвращаясь к событиям минувшей ночи, трудно было не удивиться до крайности.
Как же все случилось? Как ему удалось полностью лишить Джасинту самоконтроля?
И, чувствуя, что лицо ее вспыхнуло от виноватого смущения, она мельком взглянула на Шерри, чтобы проверить, заметила ли та ее состояние. Однако, к превеликому счастью, Шерри смотрела совсем в другую сторону.
«Никогда не позволю случиться такому еще раз», — мысленно пообещала себе Джасинта и с огромным облегчением вздохнула.
Ибо Шерри любила его и полюбила раньше ее. Значит, он принадлежит именно Шерри, а не ей.
«В конце концов, она — моя мать и самое дорогое на свете существо, особенно теперь, когда я навеки потеряла Дугласа. И кроме того, Шерри — единственный человек, который способен хоть как-то утешить меня в этом заброшенном месте. Даже если я смогла поступить столь скверно, выступив в роли ее соперницы; даже если у меня обнаружились такие отвратительные качества, я все равно не могу доверять ему. Как говорит Шерри, ему удается быть и не очень жестоким по отношению к самым ранимым и уязвимым женщинам, но он сам сказал мне, что никогда не любил, и я знаю, что это правда. Поэтому, даже если он и не держит при себе женщин специально, чтобы, мучая их, получать удовольствие, то, не испытывая к ним любви, все равно доставляет им мучения. Ведь что может быть хуже этого: когда ты любишь мужчину, а он тебя — нет. Это — ужаснейшее из страданий».
Ей не хотелось доискиваться особых причин, которые побудили бы ее отказаться от него, поскольку в любом случае придется сделать это. Ее любовь к Шерри была намного сильнее любви к себе.
Вдруг Шерри повернула голову и невинно улыбнулась Джасинте.
— Дорогая, я говорю об этом лишь для того, чтобы хоть как-то защитить тебя, — сказала она.
Джасинта опять сникла, глядя одновременно со смущением и благодарностью. Ей было очень стыдно.
— Спасибо тебе, — прошептала она.
Они продолжали ехать с той же стремительной скоростью; экипаж то и дело подскакивал и трясся. Порой Джасинта ощущала влажный пар у себя на лице, чувствовала запах серы, который постоянно доходил до ее ноздрей.
Шерри воскликнула:
— О, посмотри только, куда мы приехали! До чего живописная местность! Ты хоть раз в жизни видела такую красоту? Эй, кучер, остановись! Мы хотим сойти здесь!
Она быстро сбросила плед, закрывающий их колени, и выпрыгнула из экипажа на землю. Джасинта последовала за ней, и они остановились рядом с экипажем, глядя вокруг с нескрываемым восхищением. А зрелище, открывшееся их взору, было воистину волнующим.