Правительственные здания, сложенные из кирпича и мрамора, соседствовали с обычными. Стены их были украшены резьбой и окружены открытой колоннадой. На каждой из куполообразных крыш стояло по статуе.
Черчилль и Сарвант прошли по асфальтовой мостовой (тротуаров тут не было) десять кварталов. Иногда им приходилось отступать к стене, давая дорогу всадникам на резво скачущих оленях, или повозкам. Всадники в богатой одежде явно считали, что пешеход должен вовремя убираться с дороги. Кучера повозок были, скорее всего, курьерами.
Богатый район кончился внезапно – теперь дома стояли сплошной стеной, прерываемой иногда небольшими проездами. Явно правительственные здания прошлых веков, проданные в частное владение и переоборудованные под лавки или доходные дома. Перед домами играли голые дети.
Черчилль нашел подходящую лавку и вошел в нее; Сарвант держался позади. Внутри небольшая комната была завалена одеждой всех форм и расцветок. Лавку с заросшим грязью окном и не менее грязным цементным полом наполняла вонь собачьих экскрементов. Два пса неопределимой породы подскочили к пришедшим и стали тыкаться в них носами, выпрашивая подачку.
Владельцем оказался толстый лысый коротышка с двойным подбородком и немыслимого размера медными кольцами в ушах. Он походил на любого торговца той же породы – насельника любого столетия, если не считать некоторого сходства с оленем в чертах лица – дани времени.
– Мы хотим продать свою одежду, – сказал Черчилль.
– А она хоть что-то стоит?
– Как одежда – немного, – ответил Черчилль. – Но в качестве диковины ей цены нет! Мы – люди со звездолета.
Глаза лавочника полезли на лоб:
– Братья героя-Солнце!
Смысл этого высказывания был Черчиллю не вполне ясен. Том Табак лишь однажды упомянул, что капитан Стэгг стал героем-Солнцем.
– Я уверен, что каждый предмет нашей одежды вы сможете продать за кругленькую сумму. Эти вещи летали к звездам, так далеко, что путь туда пешком без еды и отдыха занял бы половину вечности! Эта одежда хранит на себе свет чужих солнц и пахнет далекими мирами. А на ботинках – почва, по которой ходят чудовища гораздо больше этого дома, от шага которых содрогается, как при землетрясении, сама планета.
Лавочника чудовища не впечатлили:
– А герой-Солнце касался этой одежды?
– Много раз. А эту куртку он однажды надевал.
– А-ах!
Но тут лавочник понял, что выдал себя. Он опустил веки и сделал скорбное лицо:
– Все это хорошо, но я человек бедный. У моряков, что заглядывают ко мне, денег немного. Когда они доберутся сюда мимо всех окрестных таверн, они уже рады продать хоть за грош собственные жалкие шмотки!
– Может быть. Но я уверен, ты знаешь тех, кто может продать этот товар людям побогаче.
Лавочник вынул из кармана килта несколько монет:
– Могу дать за все четыре колумбии.
Черчилль повернулся к Сарванту, подмигнул ему и пошел к выходу, но лавочник загородил ему дорогу:
– Ладно, пять.
Черчилль показал на килт и сандалии:
– Сколько это стоит? То есть сколько ты за них берешь?
– Три рыбы.
Черчилль посчитал. Колумбия примерно равнялась пяти долларам его времени. Рыба равнялась четверти доллара.
– Ты не хуже меня знаешь, что надеешься нажить на нас тысячу процентов прибыли. Двадцать колумбий.
Лавочник отчаянным жестом воздел руки горе.
– Пошли отсюда, – сказал Черчилль. – Я мог бы пройти по улице Миллионеров от дома к дому и предлагать им свои вещи. Только времени нет. Так мы договорились? В последний раз спрашиваю.
– Вы вырываете кусок хлеба изо рта моих голодных детей… Ладно, согласен.
Через десять минут звездолетчики вышли из лавки, одетые в килты, сандалии и шляпы с мягкими полями. На широких поясах у них висели длинные стальные ножи в ножнах, на плече – сумки с водонепроницаемыми пончо, а в карманах у каждого звенело по восемь колумбий.
– Следующая остановка – причалы, – сказал Черчилль. – Мне случалось подрабатывать капитаном яхт для толстосумов на летних каникулах.
– Что ты умеешь водить суда, я знаю, – ответил Сарвант. – Я не забыл, что это ты командовал яхтой, которую мы украли, сбежав из тюрьмы на Виксе.
– А я забыл, – сказал Черчилль. – Я хочу попытать счастья и получить работу. Потом начнем разведывать обстановку. Может быть, сможем узнать, что случилось со Стэггом и Калторпом.
– Ред, – сказал Сарвант, – здесь кроется нечто большее, чем поиски работы. Почему именно лодки? Я знаю, что ты принимаешь решения не наобум.
– Ну ладно, ладно, тебя не проведешь. Если я раздобуду подходящий корабль, мы возьмем ребят Ястжембского и поплывем в Азию через Европу.
– Очень рад это слышать, – ответил Сарвант. – А то я думал, что ты просто ушел в тень и умыл руки. Но как же ты их найдешь?
– Шутишь? – рассмеялся Черчилль. – Всего-то и делов – спросить в ближайшем храме.
– Храме?
– Ну конечно! Ведь здешнее правительство не собирается спускать с нас глаз. Да, кстати, за нами увязался хвост от самой тюрьмы.
– Где?
– Не оглядывайся, позже покажу. Иди спокойно.
Вдруг Черчилль резко остановился. Прямо посреди дороги, едва не соприкасаясь головами, сидели люди – увлеченный чем-то дружный кружок. Черчилль мог спокойно обойти их, но остановился и заглянул одному через плечо.
– Что они делают? – спросил Сарвант.
– Играют в кости по правилам двадцать девятого века.
– Мои убеждения не позволяют мне даже смотреть на это! Надеюсь, ты не собираешься с ними играть?
– Именно это я и собираюсь сделать.
– Не надо, Ред, – попросил Сарвант, кладя руку ему на плечо. – Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Капеллан, я не твой прихожанин. Они играют по правилам, а это все, что мне нужно. – Черчилль достал из кармана три колумбии и громко спросил:
– Позволите поставить?
– Отчего же нет? – ответил здоровенный темноволосый малый с повязкой на глазу. – Играй, пока деньги есть. Ты с корабля?
– Недавно, – сказал Черчилль, опускаясь на колени и кладя на землю колумбию. – Моя очередь метать? Шевелитесь, детки, папочке не хватает на ужин.
Через тридцать минут он подошел к Сарванту с пригоршней монет.
– Греховный заработок, – сказал он с улыбкой.
Но улыбка быстро сошла на нет, когда он услышал громкий голос сзади. Обернувшись, Ред увидел, что к нему подходят игроки.
– Эй, друг, подожди. Есть к тебе пара вопросов.
– Ого, – сказал Черчилль углом рта. – Приготовься бежать. Эти парни не умеют проигрывать.
– Ты не жульничал? – с тревогой спросил Сарвант.
– Конечно, нет! Ты же меня знаешь. Да к тому же я не стал бы рисковать в такой компании.
– Эй, друг, – сказал одноглазый. – Ты как-то чудно говоришь. Откуда ты, из Альбани, что ли?
– Манитовок, в Висконсине, – ответил Черчилль.
– Никогда не слышал. Это что, маленький бург на севере?
– На северо-западе. А тебе зачем?
– А мы здесь не любим чужаков, которые даже по-дисийски толком не говорят. У них полным-полно всяких фокусов, особенно при игре в кости. Мы неделю назад поймали маримана из Норфолка, который колдовал над костями. Так ему выбили зубы и сбросили с причала с грузом на шее. С тех пор я его не видел.
– Если ты думал, что я мухлюю, надо было так и сказать – во время игры.
Одноглазый моряк пропустил это мимо ушей и гнул свое:
– И знака братства я на тебе не вижу. Ты из какого братства?
– Бета ро ню, – ответил Черчилль и положил руку на рукоять ножа.
– Что за тарабарщина? Братство Барана, что ли?
Черчилль понимал, что с ним и с Сарвантом действительно обойдутся как с баранами, если они не смогут доказать, что находятся под покровительством могущественного братства. Вообще-то он солгал бы не раздумывая, чтобы выпутаться из подобного положения, но вдруг все напряжение последних полутора месяцев прорвалось вспышкой ярости.
– Я принадлежу к человеческой расе! – гаркнул он. – И это куда больше, чем ты о себе можешь сказать!
Одноглазый моряк побагровел:
– Клянусь грудями Колумбии, я тебе сердце вырву! Не будет вонючий иностранец со мной так разговаривать!
– Давай, ворюга! – зарычал Черчилль. Он выхватил из ножен кинжал, одновременно крикнув Сарванту: – Беги во весь дух!
Одноглазый матрос вытащил свой нож и стал подступать к Черчиллю. Тот бросил ему в глаза пригоршню серебряных монет и рванулся вперед. Левой ладонью отбив руку противника с ножом так, что тот зазвенел по мостовой, Черчилль всадил свой нож в толстое брюхо врага.
Выдернув нож, он отскочил, поворачиваясь лицом к другим. Но те не хуже любых других моряков знали приемы драки без правил. Один поднял обломок кирпича и запустил Черчиллю в голову. Мир взорвался и затуманился, и сквозь туман он почувствовал, как заливает глаза кровь из рассеченного лба. Придя в себя, он обнаружил, что нож у него вырвали, а за руки крепко держат два здоровенных матроса.
Третий, костлявый коротышка, сделал шаг вперед и ткнул клинком прямо Черчиллю в живот.
V
Питер Стэгг проснулся. Он лежал на спине на чем-то мягком, под ветвями высокого дуба, сквозь которые просвечивало ясное небо. На ветках сидели птицы – воробей, дрозд и большая сойка, свесившая вниз босые человеческие ноги.
Ноги были загорелые, худые и весьма привлекательные. Остальное тело скрывал маскарадный костюм гигантской сойки. Когда Стэгг проснулся, сойка сняла маску, за которой скрывалось красивое лицо большеглазой и темноволосой девушки. Из-за спины она достала свисавший с дерева на веревке горн и, раньше чем Стэгг успел ее остановить, протрубила сигнал.
И тут же вокруг него началась суматоха.
Стэгг сел и обернулся посмотреть, в чем дело. Шумела толпа людей на другой стороне дороги – широкого бетонного шоссе, бегущего мимо ферм. Стэгг сидел на обочине, на толстой стопке одеял, которую кто-то заботливо под него подложил.
Как и когда попал в это место, он понятия не имел. Как и о том, где находится. Он живо помнил лишь то, что сл