Он знал уже, что слово «маскотка» обозначало девственницу. Термин «девственница» сохранился для обозначения дев-богинь. Но многого он все равно не понимал.
– Привет, – сказал он.
Девушка встрепенулась, будто ее пробудили от дремоты. Вскинув голову, она глянула на него. Лицо с мелкими чертами, большие темные глаза. Белая кожа побелела еще сильнее, когда она увидела его. Она отвернулась.
– Я сказал «привет». Ты что, говорить не умеешь? Я тебе ничего плохого не сделаю.
– Я с тобой, скотиной, и разговаривать не хочу, – ответила она дрожащим голосом. – Убирайся!
Он сделал было шаг в сторону клетки, но остановился.
Она, конечно, была свидетельницей предыдущей ночи. Даже если бы она отвернулась или закрыла глаза, рев беснующейся толпы невозможно не услышать. И любопытство заставило бы ее открывать глаза. Хотя бы на секундочку, время от времени.
– Я никак не мог контролировать то, что происходило, – сказал он. – Это все делали они, а не я. – Он показал на свои панты. – Они что-то сделали со мной… Я не был собой.
– Убирайся, – повторила она. – Я не буду с тобой говорить. Ты – языческий дьявол!
– Это потому, что я без одежды? Так я надену килт.
– Убирайся!
К нему подошел охранник:
– Великий Лось, ты хочешь эту девчонку? Ты получишь ее в конце концов, только не сейчас. Когда кончится дорога, тогда Великая Белая Мать отдаст ее тебе.
– Я просто хотел поговорить с ней.
Охранник усмехнулся:
– Слегка прижечь ее аппетитную жопку – и запоет, как птичка! К сожалению, нам не разрешено ее пытать – пока что.
Стэгг отвернулся:
– Я найду способ заставить ее говорить. Позже. А сейчас я бы выпил еще холодного эля.
– Сию минуту, сир.
И охранник, нимало не заботясь о том, что перебудит весь лагерь, свистнул что было мочи в свисток. Из-за угла палатки выбежала девушка.
– Холодного эля! – гаркнул охранник.
Девушка убежала в палатку и немедленно примчалась обратно с подносом, на котором стоял медный кувшин с запотевшими боками.
Без слов благодарности Стэгг схватил кувшин и поднес ко рту. Опустил он его уже пустым.
– Хорошо пошло, – громко сказал он. – Но от эля распухаешь. У вас белая молния на льду есть?
– Разумеется, сир.
Она вернулась из палатки с серебряным кувшином, набитым осколками льда, и другим, полным чистого виски. Вылив молнию в кувшин со льдом, она подала его Стэггу.
Ополовинив, он поставил его обратно на поднос.
Стражник встревожился:
– Великий Лось, если ты продолжишь пить в таком темпе, нам придется в Фэр-Грейс вносить тебя на руках!
– Герой-Солнце может пить за десятерых, – ответила девушка, – и потом еще за одну ночь уложить сотню маскоток!
Стэгг громогласно рассмеялся:
– А ты что, смертный, этого не знаешь? К тому же, какой смысл быть Великим Лосем, если нельзя делать того, что хочешь?
– Прости меня, сир, – сказал стражник. – Я просто подумал, с каким нетерпением ждут тебя люди из Фэр-Грейса. Дело в том, что в прошлом году, когда героем-Солнцем был Лев, он пошел из Вашингтона другой дорогой, и люди Фэр-Грейса не смогли прийти на церемонию. И потому они будут очень расстроены, если ты не покажешься.
– Не будь дураком, – ответила девушка. – Нельзя так говорить с героем-Солнцем! Что, если он взбесится, накинется на тебя и убьет? Такое бывало.
Охранник побледнел:
– С твоего разрешения, сир, я уйду к своим друзьям.
– Иди! – расхохотался Стэгг.
Страж затрусил к стоящей в пятидесяти ярдах группе.
– Я опять есть хочу, – сказал Стэгг. – Достань мне еды. Мяса побольше.
– Да, сир.
Стэгг пошел бродить по лагерю. Набредя на толстого седого мужчину, храпящего в растянутом на двух треножниках гамаке, он перевернул гамак, вывалив толстяка на землю. Рыча от смеха, он пошел по лагерю, крича в уши спящим. Те вскакивали, дико озираясь. Он хохотал, а потом, поймав какую-то девушку за ногу, стал щекотать ей подошву. Она визжала от смеха и плакала, умоляя отпустить ее. Рядом стоял молодой парень, ее жених, но не делал ни одного движения, чтобы ее освободить. Костяшки на его сжатых кулаках побелели, но помешать герою-Солнцу было бы святотатством.
Стэгг оглянулся и заметил его. Поморщившись, он отпустил девушку и поднялся на ноги. Тут появилась с подносом девушка, которую он послал за едой. На подносе стояли два кувшина эля. Взяв один, Стэгг спокойно вылил его молодому человеку на голову. Засмеялись обе девушки, и будто по сигналу смех тут же охватил весь лагерь.
Девушка с подносом взяла второй кувшин и вылила его на выброшенного из гамака толстяка. Обожженный ледяной струей, тот вскочил на ноги. Вбежав в палатку, он выскочил оттуда с пивной кружкой и перевернул ее у девушки над головой.
Весь лагерь бросился поливать друг друга пивом. Вскоре на всем лугу не осталось ни одного человека, не забрызганного элем, пивом или виски, кроме девушки в клетке. Даже героя-Солнце полили. Ощутив на коже холодную жидкость, он засмеялся и побежал доставать еще, чтобы брызнуть в ответ, но по пути его настигла новая идея. Он стал крушить палатки, обрушивая их на головы жильцов. Из заваленных палаток раздавались сердитые вопли. Другие стали повторять действия Стэгга, и вскоре на лугу трудно было бы найти хоть одну прямостоящую палатку.
Стэгг схватил девушку-подавальщицу, и ту, которую он щекотал.
– Вы наверняка маскотки, – сказал он. – Иначе не бегали бы тут полуобнаженные. Как это я вас ночью пропустил?
– Мы оказались недостаточно красивы для первой ночи.
– Судьи у вас слепцы, – зарычал Стэгг. – Да вы самая красивая и желанная пара девиц, которую я в жизни видел!
– Спасибо тебе, герой! Но одной красоты мало, чтобы попасть в невесты героя-Солнца, сир, хотя я говорю это с трепетом, потому что, если услышит жрица, мне не позавидуешь. Однако все знают, что, если у тебя папаша богат и со связями, шансов быть избранной больше.
– Так почему же вас двоих выбрали для того, чтобы прислуживать мне?
– Мы заняли второе место на конкурсе Мисс Америка, сир. Быть в твоей свите – это меньше, чем попасть на дебют в Вашингтон. Но все же это великая честь! И мы надеемся, что сегодня в Фэр-Грейсе…
Они глядели на него расширенными глазами, тяжело дыша, их губы и соски набухли желанием.
– А чего ждать до вечера? – замычал он.
– Противно обычаю делать что-нибудь, пока не начнутся обряды, сир. И притом большинство героев-Солнц до вечера в себя не приходят…
Стэгг пропустил еще один глоток. Подбросив кувшин высоко в воздух, он захохотал:
– Такого героя-Солнца, как я, вы еще не видали. Я – настоящий Лось!
Обхватив девушек за талии – по одной под каждую руку, – он поволок их в палатку.
VI
Черчилль отпрянул и попытался выбить еще пару зубов из гнилой пасти матроса. Но удар кирпичом обошелся ему дороже, чем он думал. Он едва смог поднять ногу.
– А, не угомонишься никак? – квакнул гнилозубый.
При угрожающем движении Черчилля он отскочил назад. Теперь он уверенно двинулся вперед, направив нож Черчиллю в солнечное сплетение.
Раздался писк, маленький человечек прыгнул вперед и рукой загородил путь ножу. Острие прошло через ладонь и вышло, обагренное кровью, с другой стороны.
Это Сарвант предпринял неуклюжую, но эффективную попытку спасти жизнь другу.
Нож остановился лишь на секунду. Другой моряк отпихнул Сарванта с такой силой, что тот упал на спину с торчащим из ладони ножом, и матрос выдернул нож с явным намерением всадить его в прежнюю цель.
Свисток прогремел, пронзительный звук почти ввинтился ему в ухо. Он застыл. Свистевший живо протянул пастуший посох и зацепил гнилозубого за шею закругленным его концом.
Свистевший был одет в светло-голубое, и глаза его тоже были светло-голубые, под стать одежде. Они напоминали две ледышки, – настолько холодные, насколько только могут быть холодны человеческие глаза.
– Эти люди под защитой самой Колумбии, – сказал он. – Вы, ребята, исчезнете сию минуту, если не хотите вскоре повиснуть на веревке. И потом никаких попыток сквитаться с этими двумя. Вам ясно?
Моряки побледнели под своим темным загаром. Кто-то судорожно сглотнул, кто-то кивнул, и они обратились в бегство.
– Мы обязаны вам жизнью, – сказал потрясенный Черчилль.
– Вы обязаны жизнью Великой Белой Матери, – ответил человек в голубой одежде. – И Она получит с вас, что захочет. Я всего лишь Ее смиренный слуга. Ближайшие четыре недели вы под Ее благодатной защитой. Я надеюсь, вы покажете себя достойными Ее забот.
Он взглянул на кровоточащую руку Сарванта:
– И этому человеку ты тоже обязан жизнью. Хотя он был всего лишь орудием Колумбии, он послужил ей хорошо. Идемте со мной. Нужно обработать рану.
Они пошли вниз по улице; Сарвант стонал от боли, Черчилль его поддерживал.
– Это тот, кто следил за нами, – сказал Черчилль. – К нашему счастью. И… спасибо тебе за то, что ты сделал.
На лице Сарванта выражение боли сменилось экстазом:
– Я был рад сделать это для тебя, Ред. И я бы сделал это снова, даже зная, как будет больно. Это мое оправдание.
Черчилль не знал, как отвечать на такие речи, и потому не сказал ничего.
Оба молчали до тех пор, пока не вышли из портовой зоны к храму, расположенному на самых дальних задворках. Их проводник ввел их в прохладный зал. Он обратился к жрице в длинном белом платье, и та провела приятелей в комнату поменьше. Черчилля попросили подождать, а Сарванта увели.
Черчилль не возражал, понимая, что у них нет намерения причинить зло Сарванту – по крайней мере, сейчас.
Он бродил туда-сюда по комнате целый час – судя по показаниям песочных часов на столе. Тут было уютно: тихо, темно и прохладно.
Он собрался уже было перевернуть большие песочные часы, как появился Сарвант.
– Как рука?
Сарвант показал руку Черчиллю. Бинта не было. Рану заклеили, и она была покрыта слоем какого-то прозрачного вещества.