– Ранчо теперь принадлежит вам, миссис Фицджеральд. Так зачем же мне оставаться здесь? – пожал плечами Гарри.
– Но ведь коров нужно доить каждый день…
– Два раза в день, – уточнил Гарри. – До чего ж я рад, что разделался со всем этим. Никогда не считал это занятием, достойным настоящего мужчины.
– Я никогда не доила коров, – растерялась Кэт. У нее возникло подозрение, что Гарри нарочно решил отомстить ей за отказ выйти за него замуж.
– Я рассчитываю, что вы и ваш друг что-нибудь придумаете к завтрашней дойке. Если, конечно, не передумаете насчет моего предложения.
– Вы пытаетесь меня шантажировать, – вздохнула Кэт. – И это после того, как я одолжила вам деньги.
– Ладно, я ухожу. И все-таки если вы передумаете…
– Это исключено.
Крендл пожал плечами и удалился. Кэт беспомощно повернулась к Коннору.
– Вы умеете доить коров?
– Приходилось заниматься и этим.
– У него их там двадцать. Коннор кивнул.
– Скорее бы Лендизы вернулись из Робинсона. Я отправлю им письмо и попрошу поторопиться. А нам лучше прямо сейчас отправиться на ранчо. Коровы просыпаются рано.
Кэт обнаружила, что ненавидит коров. Они ведут себя, будто хотят, чтобы их подоили, и жалобно мычат, если вы замешкаетесь; но потом оказывается, что они не желают сотрудничать: топчутся на месте, шлепают вас хвостом по лицу, опрокидывают подойник и, наконец, сбрасывают вас со скамеечки, на которой вы примостились.
В первое утро Коннор выдоил семнадцать коров, пока она управлялась с тремя, и шестнадцать против четырех коров Кэтлин вечером, посмеиваясь над ее яростными попытками овладеть новым делом.
После первой дойки руки у нее болели так сильно, что Кэт попыталась уговорить возчика, перевозившего молоко в город, подрядиться на эту работу. Тот отказался. В первый вечер пребывания на ранчо Кэт устала так, что глаза стали слипаться уже за ужином. А после ужина она столкнулась с необходимостью спать на серых простынях, потому что у Гарри Крендл а не было чистого постельного белья. Серые простыни! Кэт чувствовала себя сироткой из работного дома в романе Чарльза Диккенса. Даже изнуренные бедностью девушки-работницы в любовных романах, которые она читала до замужества, не спали на серых простынях, ожидая, когда их полюбит богатый и красивый герой.
Но Коннор оказался вовсе не романтическим героем. На следующее утро он вытащил Кэт из постели еще до рассвета. Она выдоила четырех коров и побежала готовить завтрак. Теперь ей стало ясно, почему девушки так стремились убежать с ферм, поехать в большой город и жить в пансионе ее матери, где им не приходилось самим готовить завтрак в то время как руки ныли после дойки проклятущих коров. И у мамы простыни никогда не бывали серыми. Кэт собиралась постирать белье, но у нее не осталось сил. Она немного поспала, чтобы не опростоволоситься на вечерней дойке, и выдоила шесть коров.
– Кажется, вы начинаете приноравливаться, – заметил Коннор.
Кэт оценила комплимент. Коннор все еще выдаивал две трети от числа всех коров, а кроме того подкидывал им сено огромными вилами. Кэт решила, что завтра же выстирает простыни. Наверное, Коннор тоже терпеть не мог грязное белье, и она хотела внести свою лепту в их труд. Боже, ведь это даже не его ранчо!
– Вы написали Шону об Ингрид? – спросил Коннор, прерывая ход ее мыслей.
Кэт вздохнула.
– Я надеюсь, что она вернется.
– И все же, Шон имеет право знать. Кэт кивнула.
– Я чувствую себя такой виноватой. Шон болен, я доставила ему еще большие страдания, заставив его жену сбежать, – обескураженно призналась Кэт. – Как раз перед тем как она уехала, в реке утонул маленький мальчик. Помните?
– Да, – кивнул озадаченный Коннор.
– В магазине мужской одежды я услышала, что утонули двое детей, а я оставила Ингрид присматривать за Фибой и Шоном-Майклом. И я подумала… я подумала, что они погибли. Побежала домой, вся в ужасе, а Ингрид спит. – Кэт прижала руку ко рту, лицо ее исказилось при воспоминании о тягостных минутах. – Коннор, я накричала на нее. Даже не помню, что я говорила, но это было ужасно. Потом оказалось, что все это время дети находились в обители Святой Гертруды с Мэри Бет и Фредди. А я так и не извинилась перед Ингрид.
– И вы думаете, она уехала из-за этого? – Коннор положил ладонь на ее руку. – Кэт, я могу поклясться вам, что побег Ингрид никоим образом не связан с тем выговором, который вы ей сделали.
– Тогда почему же она сбежала?
– Она увидела то, что показалось ей заманчивый, и уехала.
– Но ведь она жена Шона… и мать.
– Не такая уж хорошая жена и мать, чтобы кто-то это заметил, – проговорил Коннор. – Вы самое похожее на мать существо, которое эти дети когда-либо видели. И никто не осудит вас за то, что вы так переживали. Если бы ваш брат вдруг умер, вы бы оказались с двумя чужими детьми на руках.
– Боже мой, я ничего не имею против. Они милые дети. И, наверное, единственные, которые у меня когда-либо будут, потому что… у нас с Мики не было детей.
– А вы хотели бы детей? – удивленно спросил Коннор. – Учитывая то, что вы мне рассказали о вашем замужестве…
– Ну, это не значит, что я не хотела бы их иметь. Какая же женщина не хочет быть матерью?
– Роза Лорел, кажется, не хотела, – сказал Коннор.
– Неужели? – Кэт задумалась, была ли жена Коннора такая же безответственная, как Ингрид. – Я не боюсь, что мне придется растить Фибу и Шона-Майкла. Мне повезло, что они у меня есть. Только очень жаль, что Шон потерял жену.
– Кэт, – серьезным тоном заговорил Коннор, – вы ведь понимаете, что вашему брату осталось жить не так уж долго. Может быть, речь идет о нескольких месяцах.
– Мне ничего не известно.
Коннор вздохнул и сжал ее руку. Кэт подумала, как приятно сидеть вот так и разговаривать с ним в конце дня, как успокаивает тяжесть и тепло его ладони, лежащей поверх ее руки. А что если бы они встретились раньше – до Розы Лорел и Мики? Кэт решила, что это просто глупо. Когда Коннор встретил Розу Лорел, ему едва исполнилось семнадцать, значит ей, Кэт, было всего восемь и вряд ли она могла стать предметом романтических воздыханий юноши.
А ведь именно романтические представления принесли ей столько горя. Кэт вздохнула. Если бы Гарри Крендл не влюбился в нее, она бы не сидела сейчас здесь, чувствуя боль в пальцах и зная, что рано утром двадцать коров начнут мычать, когда нет сил выбраться из постели и хочется остаться в ней навсегда.
Разъяренная, Кэт осматривала оружие. Она не знала, заряжено ли оно. Не знала, как из него стрелять. Разве настоящий джентльмен оставил бы леди одну с огнестрельным оружием, которым она не умеет пользоваться? Вряд ли кто-то здесь появится. За три дня Кэт не видела ни души, кроме Коннора и человека, доставляющего молоко в город. Она подняла тяжелое ружье, потрогала спусковой крючок, нажала совсем легонько… Внезапно раздался страшный грохот, и один из четырех разномастных стульев вокруг неказистого стола разлетелся в щепки. Изумленная, Кэт подскочила на месте. Теперь она знала, что ружье заряжено, и если понадобится, она сможет убить злоумышленника.
Кэт осторожно положила ружье на стол, подхватила с плиты кастрюлю с кипящей водой и вылила в деревянную бадью. Неужто она упрямая как мул? Коннор не имел права так говорить. Вылила вторую кастрюлю. Никогда не думает о последствиях своих поступков? Какая чушь! Она надеялась, последствия будут заключаться в том, что люди перестанут убивать себя алкоголем. Кэт лихорадочно работала ручкой насоса. Перестанут отбирать хлеб у своих беспомощных жен и детей. Она вылила в бадью ведро холодной воды. Перестанут подвергать опасности безвинных прохожих, направляющихся в бакалейную лавку. Кэт начала сбрасывать с себя одежду.
Они с Коннором снова спорили о трезвости, и он заявил, будто все закончится тем, что Кэт закроет все рудники. Она сбросила последнюю деталь своего туалета – симпатичную нижнюю юбку, отделанную кружевом по краю оборки, и вошла в воду, откуда моментально выскочила с покрасневшими ногами. Из-за нее еще не закрылся ни один рудник. Кэт подлила холодной воды. А ее вложения в ранчо вовсе не глупые. Как он смеет называть ее глупой? Кэт осторожно попробовала воду кончиками пальцев.
Конечно, ей не следовало говорить, что раз Коннор считает сделку такой глупой, то может ехать домой, а она сама присмотрит за своим ранчо. Вот это действительно было глупо. При мысли о двадцати коровах, которых ей завтра придется доить в одиночку, гнев Кэт несколько поуменьшился. Она вздохнула и принялась поливать себя водой из ковша. Не будь Кэт такой грязной и уставшей, она не стала бы кричать на Коннора. Кожа ее порозовела от горячей воды. Кэт взяла единственный кусок мыла, который нашла – серый, с жутким запахом, и быстро намылилась с ног до головы, затем снова взяла ковш, чтобы ополоснуться. Если бы Кэт выгнала Коннора из комнаты и устроила бы себе ванну вместо того, чтобы ругаться с ним, то наверняка не оказалась бы один на один с двадцатью коровами. Кэт плеснула воды на грудь, напомнив себе, что надо поторопиться. К вечеру в горах становится прохладно, а она не могла позволить себе простудиться.
Что случается с недоенной коровой? Ее разрывает на части? Кэт наклонилась и ополоснула лицо, решив заодно вымыть голову. Вздохнув, она вытащила шпильки из прически, бросила их на стол, и волосы густой шелковистой волной упали на спину. Надо поторопиться. Вода еще теплая, но к тому времени, как нужно будет споласкивать волосы, она успеет остыть…
Вдруг дверь широко распахнулась, и Кэт в ужасе схватила одной рукой полотенце, а другой – ружье.
– Убирайтесь! – крикнула она. – Буду стрелять!
– Это я, – неуверенно произнес от порога Коннор, который застыл на месте при виде Кэт с ружьем, неловко зажатым в одной руке, и с полотенцем, едва прикрывающим грудь, в другой. Он стоял словно вкопанный.
Не проехал Коннор и пяти сотен ярдов, удаляясь от ранчо, как начал жалеть, что утратил выдержку и оставил Кэт одну. Он придержал лошадь и перешел с быстрого галопа на рысь. Представляя себе, как страшно ей будет ночью одной, он почувствовал укол совести. Рука, державшая поводья, невольно сжалась, и лошадь пошла шагом, в то время как Коннор продолжал рисовать в воображении, как бедняжка пытается управиться с двадцатью обезумевшими коровами после бессонной ночи.