реки. Сквозь бессвязное бормотание слышен был стук ее зубов. Страх ее усиливался. Она попыталась кричать, звать на помощь, но из горла вырвался лишь сиплый звук, повторившийся несколько раз эхом.
Вальбро хотела бежать, но ничто не могло указать ей дорогу. Она бросилась в сторону, шла, бежала и опять приходила на старое место. Наконец, у нее начало мутиться сознание, и, словно испуганная птица в клетке, старуха заметалась в разных направлениях. Страшные призраки бежали за ней по скалам, из пропасти все сильнее и сильнее раздавались стоны убитого Паскуаля.
Охваченная ужасом, полубезумная, она рвала волосы и, словно в дьявольской пляске, кидалась из стороны в сторону в ночной темноте.
— Куда бежать? Как бежать? — крикнула она.
Вдруг луна осветила поднимающиеся перед ней скалы; в ее расстроенном воображении мелькнула мысль, что там она найдет спасение, и она быстро кинулась к ним и начала карабкаться. В ней снова воскресли силы молодости. Упираясь ногами о скользкие выступы, она опиралась еще и на палку с железным наконечником.
Несколько минут старуха карабкалась все выше и выше по извилистой тропинке. Вдруг она отшатнулась, испустив страшный крик: тропинка круто обрывалась. Еще миг — и она покатилась бы в бездну.
Напрасно силилась она удержаться, увлекаемая в обрыв, силы изменяли ей. Ноги ее начали трястись. На одно мгновение она остановилась. Затем тяжело рухнула. Кровь брызнула на камни из разбитой головы. Она продолжала катиться с утеса на утес до подошвы горы и затем полетела в воду. Раздался всплеск волн. Все было кончено.
Теперь Фурбис смело мог отпираться от совершенного им преступления: смерть избавила его от единственной сообщницы. Марго бояться ему было нечего.
В это же самое время умирал Паскуаль. Около его окровавленной постели стояли Фредерик Борель и Мулине. Ни священник, ни доктор не прибыли еще, Марго также не входила в комнату мужа. Страдания несчастного фермера были ужасны, не раз, мучимый жестокой болью, он пытался вскочить с кровати или разбить себе голову о стену.
— Покончите! Покончите со мной! — молил он, терзаемый мучениями.
Наконец, силы оставили страдальца, он упал в изнеможении. Глаза его закрылись, и лишь изредка с похолодевших уже губ срывались неясные слова и жалобные стоны.
Не имея возможности помочь ему, не смея прикоснуться к его ранам, боясь причинить больному еще большие страдания, Фредерик Борель и Мулине стояли неподвижно в изножии его кровати, с ужасом глядя на его мучения. Мулине, глубоко потрясенный этим зрелищем, забыл всю свою ревность, всю свою враждебность к хозяину. Он плакал.
— Задыхаюсь! Задыхаюсь! — вдруг проговорил Паскуаль, силясь приподняться. — Пить, пить!
Мулине взял со стола стакан с сахарной водой, приготовленный им заблаговременно, и подошел к кровати. Фредерик взял лампу и приподнял, чтобы осветить умирающего. Паскуаль открыл глаза, взглянул на освещенное в эту минуту лицо своего слуги и, со страшным усилием оттолкнув от себя стакан, который тот подавал ему, вскрикнул:
— Прочь! Прочь! Ты любишь Марго, это ты убил меня!
— Я? Я? — возмутился Мулине.
Он хотел сказать что-нибудь в свою защиту, но голос изменил ему.
— Созовите всех! — кричал Паскуаль, теряя сознание от страданий. — Созовите всех! Это он убил меня! Отомстите ему за меня! — Он нагнулся вперед, правая рука его грозно вытянулась по направлению к Мулине.
— Зовите! Зовите! — повторил он.
Это напряжение совсем лишило его сил. Рука его упала, глаза закрылись, в изнеможении он откинулся на постели. В эту минуту вошел доктор, но было уже поздно: муж Марго скончался.
Глава XVI
Доктор в ожидании прибытия местных судебных властей, за которыми был уже послан нарочный, в присутствии мирового судьи, комиссара полиции и жандармского офицера приступил к предварительному освидетельствованию. Он нашел на покойном две раны: первая — полтора сантиметра в диаметре, при соединении левой ключицы с грудной костью, вторая — таких же размеров, между четвертым и пятым ребрами с правой стороны. Расстояние от одной раны до другой было шестнадцать сантиметров. Затем между правой лопаткой и позвоночным хребтом была замечена опухоль три сантиметра в диаметре, возникшая вследствие того, что пуля, пройдя грудную полость, застряла в кости.
Из этого освидетельствования доктор вывел три заключения, которые должны были осветить для обвинительной власти подробности, сопровождавшие убийство: во-первых, выстрел был сделан на близком расстоянии, что подтверждалось одинаковым характером обеих ран; во-вторых, дуло ружья при выстреле было направлено снизу вверх; в-третьих, покойный скончался от внутреннего и наружного кровотечения.
Освидетельствование это продолжалось в течение всей ночи и закончилось только к пяти часам утра. В это время на кухню и в столовую прибежала толпа любопытных разузнать что-нибудь о подробностях убийства. Тут были соседи Паскуаля, между ними находились Фредерик Борель, Мулине и многие работники фермы. Вокруг судьи образовался круг. Судья допрашивал многих, желая напасть на след преступника. Его подозрение пало на Фурбиса.
А что делал любовник Марго после выстрела? Он бросился бежать по дороге к Горду, бросив ружье в колодец. Добежав до деревни, он зашел в несколько домов, побрился у местного цирюльника и выпил вина в присутствии многих свидетелей в трактире. Одним словом, он позаботился сделать все возможное, чтобы не навлечь на себя подозрения. Затем Фурбис вернулся домой и проспал всю ночь, а утром, постучав понапрасну в дверь дома Вальбро, отправился в Новый Бастид.
— Что за несчастье случилось у вас? — спросил он, входя на ферму. — Я только что узнал об этом.
— Неужели, — мимоходом заметил ему Фредерик Борель.
Фурбис промолчал, но через несколько минут осведомился о Марго. Узнав, что она у себя в комнате и, убитая горем, не принимает никого, кто бы ни предлагал ей свои услуги, Фурбис, однако, попросил доложить о себе и был принят своей любовницей.
— Благодарю, что пришел, — сказала она ему, — мне необходимо было видеть тебя. Я пережила ужасную ночь, я каждую минуту боялась за наше дитя. Но оно живо! Для него я стараюсь сохранить спокойствие духа, избегая всяких волнений.
Затем она расспросила его о подробностях ночного происшествия. Он рассказал ей все.
— Ничто не может заставить подозревать тебя, — резюмировала Марго. — Наверное, обвинят кого-нибудь другого, но все-таки будь осторожен: вопрос идет о жизни и смерти!
— Будь спокойна, я уверен в себе, — ответил убийца.
Они расстались, Фурбис спустился в общую комнату.
— Бедный друг Паскуаль, — произнес он сочувственно перед всеми присутствующими. — Какое чудовище могло иметь к нему настолько ненависти, чтобы решиться убить! Его добрый, ласковый характер располагал всех лишь к любви. Никто не был оскорблен им. Как же узнать имя презренного негодяя, совершившего преступление?
При этих словах Фредерик Борель подошел к нему.
— Не знаете ли вы чего-нибудь об этом деле? — тихо спросил он Фурбиса.
— Вы с ума сошли, Борель! — вскрикнул торговец в ответ. — Вы, кажется, решили отомстить мне за наши давние споры? К счастью, я был вчера в Горде во время преступления, где меня видели многие.
— Вас никто не думает обвинять, — ответил ему Фредерик, отходя в сторону.
«Лучше мне уйти», — сказал Фурбис про себя, сознавая, что уже совершил неосторожность.
Он направился было к дверям, но здесь его остановил жандармский офицер.
— Останьтесь здесь, господин Фурбис, — обратился он к нему. — Вы были другом покойного, вы, может быть, дадите показания, полезные для следствия. Судебный следователь сейчас явится сюда.
Боясь навлечь на себя подозрения, Фурбис не решился отказать в этой просьбе и остался. Он сел на стул в углу комнаты, не переставая сетовать на судьбу своего друга Паскуаля.
— Как бы хотел я поймать убийц! — вырывалось у него порой.
Недалеко от него сидел бледный, убитый горем Мулине. Это трагическое событие сильно тронуло его душу. Он не мог забыть образ умирающего Паскуаля, обвинившего его в ужасном преступлении. Поверил ли Фредерик Борель этому обвинению? Сообщит ли он судьям? Мулине не смел спросить его об этом.
Ко всему прочему он видел страдания Марго, и ее печаль терзала его душу. Он знал, что она не любила своего мужа той страстной любовью, какой любят любовника, но допускал в ее сердце прочную привязанность к убитому. Охваченный черными мыслями, убитый, потерянный, он мог показаться виновным. Заметив это, Фурбис не преминул воспользоваться случаем.
— Не подозреваете ли вы кого-нибудь из присутствующих? — спросил он, подходя к офицеру.
— Если бы это было так, то ведение следствия было бы совсем несложным. Но так как виновный не обнаружен, то необходимо спешить по горячим следам.
— Но мне кажется, — продолжал Фурбис, — узнать его нетрудно: наружность выдает виноватого.
— Ну, это не всегда так, — ответил офицер, — есть люди, которые умеют очень искусно маскироваться.
— Конечно. Но ведь, разыскивая виновного, вы начинаете наблюдать за лицами, задавать вопросы.
— Обычно мы так и делаем.
— В таком случае посмотрите, например, на Мулине. Не внушает ли он вам подозрений?
— Как мне кажется, у него далеко не спокойное выражение лица.
Когда офицер проговорил эти слова, со стороны двора послышался шум, и тотчас четверо одетых во все черное людей вошли в ворота в сопровождении начальника жандармов. Это были судья, государственный прокурор местного суда, правительственный доктор, назначенный для составления протокола о медицинском исследовании, и секретарь для записи показаний. Было около десяти часов утра.
Судья в первую очередь занялся осмотром трупа, выслушал рапорт доктора и отправился осмотреть место, где было совершено преступление.
Ознакомившись со всем, следователи заняли место в зале и хотели приступить к следствию, как вдруг жандармский офицер счел себя обязанным донести им о подозрении, внушенном ему в отношении Мулине указаниями Фурбиса.