— Чем занимается этот человек? — спросил его следователь.
— Он работает здесь на ферме, — ответил офицер.
— Какие причины могли побудить его к убийству, по вашему мнению?
— Мне мало что известно об этом, но, пока нахожусь здесь, я все время вижу его бледным, взволнованным, смущенным, как будто он совершил преступление и боится, что его раскроют.
— Мы сейчас допросим его.
Он попросил внимания присутствующих, и офицер подвел к нему Мулине, который с трудом держался на ногах.
— Успокойтесь, — обратился к нему следователь, — и постарайтесь ясно ответить на мои вопросы.
Мулине невнятно проговорил несколько слов о своей невиновности. Следователь, сделав вид, что не слышит его, продолжал:
— Можете ли вы сообщить нам что-нибудь по поводу совершившегося у вас на ферме преступления?
— Ничего! — ответил Мулине, несколько оправившись от смущения. — Я ужинал вместе со всеми и поднялся из-за стола только в девять часов. Хозяин пошел на двор подышать свежим ночным воздухом. Я вышел одновременно с ним дать корм лошадям. Едва успел я войти в конюшню, как услышал выстрел и ужасный крик. Я кинулся вон и увидел несчастного хозяина лежащим без движения на земле. Я не видел никого, кроме него, и ничто не могло объяснить мне, откуда последовал выстрел.
— Теперь это нам известно, — ответил следователь, затем прибавил: — Значит, когда прозвучал выстрел, то есть во время совершения преступления, вас уже не было в общей комнате?
— Нет.
— И вы утверждаете, что в это время только что вошли в конюшню?
— Это истинная правда.
— Кто-нибудь был с вами?
— Нет, я был один.
— Это к вашему несчастью, — строго заметил следователь.
Затем он обратился к прокурору и мировому судье и сказал им несколько слов тихим голосом.
При виде этой беседы, что вели о нем, Мулине пришел в ужас, слова обвинения умирающего Паскуаля вновь зазвучали в его ушах. Он совсем потерял голову и, рыдая, упал на колени посреди залы.
— Я не виновен, господа, — закричал он, — я не виновен, клянусь вам!
Но судьи продолжали оживленно говорить между собой.
— Милостивый государь, — сказал, наконец, следователь, обращаясь к начальнику жандармов, — я поручаю вам этого человека. Он не подлежит аресту, но необходим нам при следствии.
— Я не виновен, — продолжал повторять несчастный Мулине.
— В таком случае не волнуйтесь, — поддержал его офицер, отводя его в соседнюю комнату. — Если вы не виновны, вас оставят в покое.
— Виновность этого человека не доказана, — заметил прокурор. — Необходимо знать, имел ли он какое-нибудь основание убивать Паскуаля.
— Это мы узнаем, допросив служащих на ферме, — ответил следователь.
Первым вызвали Фредерика Бореля, изящная наружность и приличные манеры которого обратили на него внимание суда.
— Вы состоите в родственных отношениях с покойным? — спросили его в первую очередь.
— Я его двоюродный брат, господин судья, — ответил Фредерик спокойным голосом.
— В таком случае можете ли вы рассказать нам, какого рода отношения связывали несчастного Паскуаля и его слугу Мулине?
— Самые наилучшие. Мулине давно уже служит в этом доме, вся жизнь его протекает здесь.
— Правда ли, что в минуту преступления его не было в общей комнате?
— Совершенно верно, он был в конюшне. Как только я услышал выстрел, я вышел из комнаты, и, прежде чем заметить моего несчастного двоюродного брата, плавающего в крови, я увидел Мулине, бросившегося из конюшни с фонарем в руках. Наконец, как вам уже известно, господа, убийца стоял за воротами, выстрел был сделан им оттуда.
Этот ответ заставил судей задуматься.
— Но почему мы должны отрицать подозрение? — заметил один из них. — Мулине мог сделать выстрел и затем броситься в конюшню, откуда вы видели его выходящим. Он вышел, когда увидел, что вы явились на помощь к хозяину.
— Это невозможно, — быстро ответил Борель. — Между тем временем, когда вышел Паскуаль, и той порой, когда раздался выстрел, не прошло и трех минут. Мулине вышел в одно время с ним, но ведь с ним не было ружья. Так что он должен был сначала пойти взять его в конюшне, ибо ему больше негде было его прятать, затем выйти за ворота, выстрелить и снова вернуться в конюшню. Сделать все это за какие-нибудь три минуты мне кажется невозможным. Наконец, можно проверить это.
— Мы так и сделаем, — заметил следователь.
Все снова отправились во двор. Жандармский офицер взял у одного из солдат ружье, пошел сначала в комнату, где накануне состоялся ужин, и тщательно проделал все, о чем только что рассказал Фредерик Борель. Опыт продолжался три минуты. Повторенный несколько раз, он давал одни и те же результаты, это было довольно сильным аргументом не в пользу Мулине, потому что требовалось как раз столько времени, сколько прошло между выходом Паскуаля из комнаты и убийством.
— Что вы теперь скажете? — спросил следователь Фредерика Бореля, находившегося все это время около него.
— Я все-таки скажу, господин судья, — ответил молодой человек, явно смущенный, — что не могу допустить, чтобы Мулине был виновен, невзирая ни на этот опыт, ни даже на то, что я слышал.
— Что же вы такое слышали? — быстро спросил его прокурор.
Фредерик Борель смущался все больше и проговорил несколько бессвязных слов.
— Постарайтесь говорить яснее, — заметил следователь. — Помните, что вы находитесь перед судом, который вправе требовать от вас истины.
— Мой несчастный двоюродный брат ужасно страдал от боли, — ответил Фредерик Борель. — Он почти потерял сознание. Его обвинению нельзя придавать особенного значения.
— О ком это вы говорите?
— Об убитом, о моем двоюродном брате Паскуале.
— Разве он указал на своего убийцу перед смертью?
— Но… — продолжал Фредерик.
— Поясните нам это подробнее. Мы слушаем, — заметил прокурор.
— Извольте… Я был один с Мулине в его комнате у его постели, как вдруг, указывая на него, Паскуаль закричал: «Прочь, прочь, ты любишь мою жену, это ты убил меня!»
Судьи переглянулись и пришли к единому мнению, что убийца найден.
Глава XVII
— Почему же вы так поздно передали нам последние слова покойного? — снова начал допрашивать Фредерика Бореля следователь. — Вы не можете отрицать его виновность и поэтому обязаны были до нашего прибытия объяснить все это мировому судье.
— Я уже имел честь объяснить вам, — ответил Фредерик, снова овладевая собой, — что не придал никакого значения этим словам. Когда мой несчастный двоюродный брат произносил их, он был в бессознательном состоянии. Если бы он помнил себя в эти минуты, то ему никогда бы не пришла мысль подозревать столь преданного ему человека.
— Действительно, очень преданного! Его преданность дошла до того, что он полюбил жену своего хозяина, — с иронией заметил прокурор.
— О, — ответил Борель, — другие любили Марго куда сильнее и остались вне всякого подозрения в убийстве ее мужа.
— На кого вы намекаете? — спросил его следователь.
— На торговца лошадьми Фурбиса, проживающего в Фонбланше.
— Он любил жену Паскуаля? Поясните, на чем основаны ваши подозрения, — строго заметил судья.
— Я не буду скрывать, — сказал Борель, — поскольку, к несчастью, это известно во всей округе. Все говорят, что Марго в интимных отношениях с Фурбисом.
— Говорят, — заметил судья, — но есть ли какие-нибудь доказательства?
— С этим сложнее. Однако…
— Однако что?
— У меня есть доказательства.
— Какие же это?
— Но…
— Мы принудим вас предъявить их.
— Я встретил мою кузину в карете в объятиях Фурбиса на дороге в Изль.
— Значит, вы подозреваете Фурбиса в совершении убийства? — спросил следователь, обменявшись несколькими словами со своими коллегами.
— Я не утверждаю этого наверняка, — ответил Фредерик, — но скорее готов подозревать его, чем Мулине. Я знаю Фурбиса с очень дурной стороны.
— Где он теперь находится? Мы пошлем за ним. Был ли он вчера на ферме во время совершения преступления?
— Нет, вчера он не показывался здесь целый день. Только сегодня утром приехал и до сих пор не уезжал.
— В таком случае позовите его! — приказал следователь жандармскому офицеру и, обращаясь к Фредерику Борелю, прибавил: — Вы также останьтесь, может быть, мы вас еще вызовем.
Несколько минут спустя Фурбиса привели к судьям.
— Меня подозревают? — спросил он, демонстрируя присутствие духа.
— Против вас есть несколько серьезных улик, — ответил следователь. И, не дав Фурбису опомниться от этого первого нападения, он произнес серьезно: — Что вы делали вчера в девять часов вечера? Где вы были?
— Где я был?.. К счастью моему, я хорошо помню, что я делал вчера вечером. Я был вчера в Горде. В девять часов я брился в цирюльне, в половине десятого — пил пиво в кофейной с содержателем омнибусов, которые ездят между Гордом и Авиньоном.
— У вас прекрасная память, — заметил один из судей. — Вы как будто отвечаете урок.
— Я отвечаю на тот вопрос, который мне задали, — сказал Фурбис, несколько смущенный замечанием.
— Хорошо, — заключил следователь, — мы сейчас пошлем навести справки, и, если ваше показание подтвердится, мы не станем более удерживать вас.
С этими словами он встал и переговорил с начальником жандармов, стоявшим у окна. Когда он вернулся на свое место, Фурбис громко обратился к окружающим со следующими словами:
— С какой целью стал бы я убивать Паскуаля? Это был мой лучший друг.
Следователь прервал его:
— Вы были любовником его жены?
— Я? — закричал Фурбис. — Это низкая клевета!
— Однако уверяют, будто ее видели в ваших объятиях.
— Сказать можно что угодно! — вскрикнул Фурбис. — Я обнимал жену моего друга?! Пусть позовут ее, и вы увидите, что она скажет на это! Злых людей немало на свете! Готов спорить, что это Фредерик Борель оклеветал меня. Это мой злой гений.
— С какой стати Борель станет подозревать вас? Зачем ему желать вам зла?