— Встала и вышла, — голос Ленчика упал до яростного шепота. Такого яростного, что у меня побежали мурашки по спине.
— Ой-ой, какие мы нежные… — промурлыкала Виксан, но ноги с дивана все же спустила.
— Встала и вышла…
— Да ладно тебе, Ленчик… Подумаешь… Чего из себя целку корчить-то…
По смертельно побледневшему лицу Ленчика стало ясно: Виксан, каким-то непостижимым для нас образом, испортила ему всю обедню. Всю малину. Весь малинник, тщательно подрезанный, политый и удобренный.
В тот день разговор удалось замять, а на следующий мы подписали трехстраничныи контракт, китайскую грамоту, — не глядя и высунув языки от осознания ответственности момента. А даже если бы и взглянули, то все равно ни черта бы в нем не поняли, жалкие дуры-малолетки. «Жалкие дуры-малолетки» — исподтишка называла нас Виксан в необдолбанном состоянии. В обдолбанном — «нимфеточки мои сладенькие». Леша Лепко, схоронившийся за толстыми стеклами очков, никогда не подавал голоса, он почти не общался с нами, предпочитая посредников в лице Алекса или Ленчика.
Зато Ленчик проводил с нами двадцать четыре часа в сутки. Двадцать пять, двадцать шесть, сто сорок восемь.
После того как чертова китайская грамота была скреплена нашими корявыми подписями, он откупорил шампанское: прямо в подворотне, куда выходили двери нотариальной конторы. И вооружил нас пластиковыми белыми стаканчиками.
— Ну, за вас, девчонки. За проект «Таис»…
Шампанское перелилось через край — Ленчик плеснул от души, он был рад, он даже побрился по поводу подписания контракта: и я впервые увидела его кожу: северную, не очень чистую, слегка прибитую мелкими, почти незаметными оспинками — такая кожа бывает у людей, торопящихся жить. Или одержимых, сжираемых одной-единственной, но глобальной идеей.
— До дна! — благословил нас он.
— А я не люблю шампанское… У меня от него изжога, — закапризничала Динка.
— Ах, изжога… Пиво лучше? — Ленчик хищно облизал пересохшие губы.
— Лучше.
— Пиво — лучше. Но сейчас ты выпьешь шампанское.
— Не буду, — для вящей убедительности Дин ка разжала пальцы, и стаканчик с шампанским шлепнулся на землю.
Она, видно с самого начала решила для себя: если уж мы овцы, то я буду кроткой овцой, глупой и кроткой. А она — умной овцой. Умной и строптивой.
— Не будешь?
В голосе Ленчика не было никакой угрозы, напротив — веселое любопытство. Он вытащил из бездонного кармана куртки еще один стаканчик и снова наполнил его шампанским. И снова протянул его Динке.
— Ну как? Выпьем? Такое событие…
— Нет. Шампанское не буду.
— Будешь.
У Ленчика неожиданно задергалась щека. Да и Динка побледнела. Только я, потягивая предательское теплое шампанское, чувствовала себя в относительной безопасности. И… И была на стороне нашего странного продюсера. Вернее, я только сейчас поняла, что перебежала на его сторону. И мне вдруг до жути захотелось, чтобы Ленчик ударил задаваку Динку по надменной, независимой щеке, ткнул кулаком по зубам, ну, в крайнем случае, — выплеснул бы шампанское ей в рожу… А оно бы стекало по Динкиному подбородку, по дурацкой футболке с высокоморальной надписью «Together in Christ» [2]., как раз такой, какую партиями отправляют в секонд-хэнды телевизионные проповедники. Да, потеки шампанского на целомудренной христовой футболке смотрелись бы зашибись как! Так же, как и вспухшие лбы обоих — Ленчика и Динки, того и гляди бодаться начнут. И если Динка сейчас уступит, то ей всегда придется уступать. Всегда, всегда, всегда! И мы с ней будем равны…
Оле-оле-оле-оле, Ленчик впе-еред!…
— Ты будешь делать все, что я тебе скажу. Ты подписала контракт. И с этого дня ты будешь делать все, что я тебе скажу.
— А если вы мне скажете с Петропавловки спрыгнуть? Или с адмиралтейской иглы вниз сигануть?
— Спрыгнешь, никуда не денешься. Сиганешь.
— А если нет?
— Тогда я тебя удавлю, — сказано это было без всякой злости, даже ласково, но я вдруг отчетливо поняла: удавит.
С него станется. И Динка это поняла. И притихла.
— Не для того я затеваю проект, чтобы вы выдрючивались. Ты поняла? У тебя еще будет время повыдрючиваться, обещаю. Тебе это еще надоест. Совсем скоро. А сейчас ты должна закрыть глаза и поверить мне. Просто поверить.
— Ага. Просто поверить и выпить шампанское… — неужели это сказала я? Гаденьким, гиенистым, подлючим голоском.
Динка исподлобья посмотрела на меня. Если бы взгляд мог материализовываться, то я пала бы бездыханной от свинцовой автоматной очереди… Кой черт, автоматной, — зенитный комплекс СС-300 разнес бы мою соглашательскую башку в клочья…
— Ну что, пьем?
— Только не думайте… — не договорив, Динка взяла шампанское-дубль и, морщась, выпила. Первой из нас троих.
— Вот и лапонька… — Ленчик перевел дух. А потом вытащил из кармана две связки ключей.
— Подставляйте стаканы, девчонки! Мы сдвинули свои стаканчики, и на их дно с одинаковым тяжелым стуком упало по связке.
— Это еще что за ботва? — поинтересовалась Динка.
— Это ключи. От вашей квартиры…
— От нашей? — Я заглянула в стаканчик: ключи, как ключи, один маленький, другой длинный, с затейливой бородкой. Ничего особенного, зато брелок мне понравился: маленький потешный котенок серебристого цвета.
— От вашей.
— А зачем нам квартира? — Динка тоже сунула нос в пластмассовое днище.
— Затем. Большую часть времени вы теперь будете проводить вместе, так что удобнее, чтобы вы географически находились рядом. А ездить за вами на Ветеранов, а потом в Веселый поселок мне как-то не улыбается. К тому же на транспорте сэкономим.
— На чем еще собираетесь экономить?
— Не на вас, не беспокойся.
— Ну… не знаю… А где же располагаются апартаменты, Леонид Леонидыч? В гостинице «Невский Палас»? — опущенная трюком с шампанским, Динка запоздало попыталась вернуть свои позиции.
— Пока нет. Пока — скромнее. Жить будете на Северном проспекте.
— Это еще где?
— Гражданка. Не ближний свет, но надо же с чего-то начинать…
Вот хрень! Отродясь не была на Гражданке, а если и была — то забыла как страшный сон. Гражданка с отрезанным метро, удовольствие ниже среднего.
— А квартира двухкомнатная? — Динка неожиданно проявила цепкую пенсионерскую сметку.
— Трех. Трехкомнатная. Со всеми удобствами и телефоном. Еще вопросы будут? Или останетесь при своих халупах?
Конечно, Гражданка — не лучший вариант, западло, между нами девочками… Но, с другой стороны, по сравнению с вечно пьяным папахеном, который так и норовит заехать тебе в глаз… А потом долго плачется и полощет мозги байками из прошлой счастливой жизни… По сравнению с этим и яранга на Крайнем Севере покажется пятизвездочным отелем…
— Ну, я не против… — быстро сказала я.
— Это вообще-то странно… — Динка не собиралась сдаваться так быстро. — Квартира какая-то… Может, кому-то так удобнее… Может, у кого-то напряги с жильем… А мне и дома неплохо.
— Забудь. Теперь дома у тебя не будет еще долго, такая уж специфика, — аккуратно пояснил Ленчик. — Привыкай.
— А я должна буду с ней жить? — Динка даже не смотрела на меня, все то время, пока мы общались с Ленчиком, она ни разу меня не взглянула.
— Еще как жить, — по лицу Ленчика пробежала тень улыбки, смысл которой мы поняли чуть позже. — Но вряд ли вы друг другу помешаете…
— А можно посмотреть на эту квартиру?
— Легко. Прямо сейчас туда и поедем…
…Дом, в котором Ленчик снял для нас квартиру, оказался не затравленным блочным «кораблем» с узкими окнами (а такого от вероломного Леонида Леонидовича Павловского вполне можно было ожидать) — напротив, вполне приличным краснокирпичным комплексом на углу Северного и проспекта Шота Руставели. Окна выходили на Руставели, на симпатичную, как детский конструктор, заправку «Neste». С шестого этажа хорошо просматривалась трасса, забитая фурами и юркими легковушками.
Да и сама квартирка оказалась вполне-вполне, тут даже Динка не посмела рта раскрыть.
Комнат и вправду было три, вот только одна, самая большая, оказалась забитой какой-то музыкальной аппаратурой.
В двух оставшихся все выглядело более-менее прилично: офисные жалюзи на окнах, такая же офисная мебель со стандартным набором из дивана, двух кресел и журнального столика, компьютер, музыкальный центр, большой телевизор и видак. Аппаратура, судя по всему, была только что куплена: в дальнем углу, сложенные друг на друга, стояли коробки.
— Ну как? — поинтересовался Ленчик произведенным впечатлением.
— Не хило, — разбежавшись, Динка прыгнула на диван. — А все работает?
— Хочешь проверить?
— Хочу…
Ленчик кинул ей пульты от музыкального центра и телека, и Динка сразу же врубила их: по телевизору шел какой-то галимый сериал из жизни отечественного криминалитета, а на волнах такой же галимой радиостанции «Русское радио» жировала отечественная попсятина.
— Ну и дерьмо, — поморщилась Динка.
— Дерьмо, — согласился Ленчик. — Ну, ничего. Об этом дерьме все скоро забудут. Потому что появитесь вы.
— Угу-угу… Вот так сразу и забудут.
— Сразу. Вы должны верить мне. Просто — верить и все. Если вы не будете верить — ничего не получится.
— Я вам верю, — быстро сказала я.
Но мое мнение не интересовало Ленчика, в гробу он видел мое мнение, мнение белой овцы, глупой и кроткой. Мнение черной овцы, умной и строптивой, вот что интересовало его больше всего. Короткое «да», вот что он хотел вырвать из ее глотки.
— А ты? Ты веришь мне?…
Вот хрень! Да он просто окучивал Динку! Лицо Ленчика стало яростным и просительным одновременно. И беззащитным, как будто от Динкиного ответа зависела вся его дальнейшая жизнь. И если Динка сейчас скажет ему «нет», то он просто сиганет из окна, повесится на резинке от трусов или перепилит себе вены рашпилем. Он не спрашивал, он умолял.
— Ну-у… Вот если вы станете передо мной на колени, Леонид Леонидыч… И поклянетесь, что так оно и будет… Тогда, может быть…