— Не пытайся меня обмануть, Амани. Ты решила сбежать. Я с тобой.
Я покачала головой:
— Просто позволь мне уйти.
Она лишь поджала губы:
— Или мы идем вместе, или я поднимаю крик. Ты не успеешь пересечь коридор, как здесь будет и стража, и сама Масабих-раиса.
Мне нечего было возразить. Я опустила голову, будто раздумывала, и тут же коротко кивнула:
— Нужна старая прачечная.
Мы пошли в тени колонн, стараясь ступать бесшумно, а меня теперь терзала лишь одна мысль: что, если Иршат-саед, увидев Бахат, откажется помогать? Сочтет двойной побег слишком рискованным. И тогда все пропало. Что он сделает? Лишит нас обеих памяти, как однажды уже сделал с Бахат?
В конце коридора Бахат открыла маленькую дверцу за узорной решеткой, и мы нырнули в кромешную темноту. Меня будто ослепили. Ни проблеска, ни смутной светотени. Уже подкрадывалась предательская паника, запуская отвратительные мурашки в корнях волос. Еще чуть-чуть — и я задохнусь. Будто надели на голову целлофан. В груди бился отчаянный страх ловушки. Казалось, я вот-вот услышу мягкий выговор аль-Зараха. И тогда…
Я дура.
Я снова и снова качала головой. Сомнения атаковали, как стая пираний раненую жертву. Кто такой этот Иршат-саед? Я столько раз задавалась этим вопросом, но все равно не знала ответа. На чьей он стороне?
Синеватая вспышка фонаря разрезала мрак, как молния ночное небо. Я вздрогнула всем телом, едва не вскрикнула. Через пару мгновений я увидела отсвет коммуникатора, холодные цветные блики на сосредоточенном лице Иршат-саеда. Он подошел, безжалостно посветил мне в глаза, заставляя жмуриться, перевел луч на лицо Бахат.
— Какого…
Он не договорил. Засопел, поднял голову, будто бессловесно жаловался всемогущему тахильскому богу.
— Что она здесь делает?
Я молчала. Мои слова сейчас окажутся глупым детским лепетом. Бахат маленькая и худая — я могла хотя бы попробовать пережать ей сонную артерию, как учила когда-то Дарка, но я просто повелась на шантаж. Не сделала ничего.
Бахат шагнула вперед:
— Я сама, Иршат-саед. Я следила за Амани и все поняла. Я пойду с ней. Иначе подниму весь дворец. И у вас ничего не выйдет.
— Да ты хоть понимаешь… — Иршат-саед сорвался на крик, но снова не договорил. Опустил голову и сосредоточенно тер пальцами лоб. — Ты понимаешь, что если тебя снова поймают, то казнят? Никто больше не будет с тобой возиться. Ты это понимаешь, глупая женщина?
Та лишь сосредоточенно, решительно кивнула.
— Зачем? — медик снова направил синеватый луч в ее лицо.
Теперь оно казалось устрашающим, настоящее лицо призрака. Полупрозрачное, синеватое, будто не живое. Я только сейчас заметила, что у нее почти белые ресницы. Как усики-щеточки ночной бабочки. Они дрожали.
— Это не жизнь, Иршат-саед.
— Разве с тобой плохо обращаются?
Бахат зло усмехнулась. Кривая улыбка перекосила ее лицо:
— Со мной не должны обращаться, Иршат-саед. Я свободная гражданка Альянса, такая же, как и она, — Бахат кивнула на меня. — Я не домашний зверек. Не прислуга. Не иждивенка. Я не должна молиться по приказу богу, в которого не верю. — Бахат снова зло оскалилась: — Вам не понять, саед — вы мужчина. Мужчины здесь — совсем не то, что женщины. Пусть меня поймают. Но я хотя бы несколько минут буду верить в то, что могу что-то изменить. У меня отняли выбор, саед. Вот это самое невыносимое. Я не хочу сгнить здесь. Не хочу!
Я опустила голову. Маленькая бледная запуганная Бахат неожиданно предстала сосем другой стороной. Она смелее меня. Или безумнее. Но в ее словах не было безумия. Нас лишают выбора, лишают права распоряжаться собственной жизнью.
Я тронула рукав Иршат-саеда:
— Она пойдет со мной. Мы справимся. Главное, чтобы эркар был двухместным.
Ренегат лишь сопел, потирая лоб:
— Идиотки! — Он уставился на Бахат: — Ты понимаешь, что подставляешь ее? Вдвоем у вас меньше шансов. У тебя он уже был — подумай о ней.
Бахат выдержала его взгляд, лишь губы едва заметно дрогнули:
— Я подумаю о ней… А кто подумает обо мне, Иршат-саед? Вы? — она усмехнулась, покачала головой. — Никто. Кроме меня самой. Если есть хоть крошечный шанс вырваться из этого ада — я вцеплюсь зубами. Не упущу. — Она снова покачала головой: — Нет, Иршат-саед. Вы ничего не успеете.
Иршат-саед больше ничего не говорил. Лишь махнул рукой, призывая следовать за ним, и освещал дорогу лучом фонаря. Помещение походило на подвал. Что-то подобное изображают в туристических каталогах, когда призывают посетить какие-то старинные развалины с заплесневелыми винными погребами. Низкие каменные своды, ребра, опирающиеся на толстые грубые известняковые колонны. Вдоль стен тянулись желоба, в которых, кажется, плескалась вода. Здесь было прохладно и сыро, с едким горьковатым запахом плесени, казалось, неуместным в этих песках, пропахших сухими нагретыми специями.
Мы пересекли подвал и остановились у круглого окованного люка в полу. Иршат-саед сунул мне в руки черную тряпку:
— Чадра только одна — дальше, как знаете. Это остатки старой дворцовой канализации. За люком — сухой желоб. Ведет за дворцовые стены в квартал Кадим. Сейчас там Старый базар. Вы попадете на заброшенные склады. Там дождетесь утра. Непременно. Женщины, разгуливающие ночью, вызовут гораздо больше подозрений. Утром, едва начнет светать, сольетесь с базарной толпой и пойдете на красную буржду — она одна, перепутать невозможно. Слева от входа в бурджу стоит дом с красной дверью — он тоже один. Постучитесь туда, спросите Салех-алязи и скажете, что пришли устраиваться на поденную работу. Салех все знает — проводит вас на окраину, где ждет крытый эркар. Зарядник полный, до Марказа хватит. Карта активна. Остановитесь с восточной стороны у городка Альрам в полумиле от Марказа. И просто ждите — к вам подойдут и переправят в посольство. — Он сунул мне в руку коробку спичек: — Фонарь — слишком прямая улика, сами понимаете. Поэтому — спички. Я сделал, что мог.
С этими словами Иршат-саед открыл навесной замок, со скрипом поднял крышку, обнажая черную пустоту. Круглая дверца предательски скрипнула на ржавых петлях. Он хмыкнул, глядя на нашу растерянность, и посветил внутрь «черной дыры», демонстрируя широкую каменную трубу.
Вот сейчас стало страшно. Так страшно, что я не чувствовала ног. Потому что именно сейчас, в эту секунду нужно было сделать решительный шаг. Я посмотрела на Иршат-саеда, тронула за руку:
— Спасибо. Я не забуду этого.
Тот лишь кивнул:
— Спуск наклонный, но очень крутой.
Я села на край люка, ощущая, как ноги опустились, ложась на камень, образовывая с телом тупой угол. Наверное, самым разумным будет лечь и прижать руки к груди. Я прижала сверток чадры, зажмурилась и скользнула в темноту, будто шагнула в бездну.
56
Падение оказалось достаточно мягким. Похоже, я приземлилась на кучу старого тряпья. Я приподнялась, огляделась: через пробитую крышу виднелись клочки звездного неба, и лунный свет отбрасывал сквозь пробоины бледные зеленоватые лучи. Приглядеться — и станет довольно сносно. Но казалось, что здесь дышалось легче, чем во дворце.
До ушей донеслось сухое ширканье, визг. Я услышала, как рядом упала Бахат и пронзительно вскрикнула. Я подняла голову: кажется, мы выпали из дыры под самым потолком. Здесь не меньше трех метров. Я подползла к ней:
— Ты как?
В лунных лучах хорошо просматривалась ее светлая макушка. Она посмотрела на меня:
— Кажется, я сломала ногу. — Бахат хохотнула, села, опираясь на руку: — Видно, их несуществующий бог меня наказал.
Я похолодела:
— Ты уверена? Может, просто вывих?
Она зло рассмеялась:
— Видишь, Амани, я навязалась с тобой, а их бог расставил все по своим местам.
— Прекрати.
От желчи в ее голосе меня просто передергивало. Она стала совсем незнакомым человеком.
— Выходит, существует он, их бог.
— Прекрати, или я ударю тебя, — теперь, кажется, я бы и впрямь ударила. Если вместо того, чтобы искать выход, Бахат будет просто ныть… моего терпения не хватит. — Больно?
Она потянулась, тронула голень и тут же вскрикнула:
— Очень больно.
Я вытащила спички, разожгла сразу три, чтобы наспех оглядеться. Старый сарай, заваленный хламом. Я, действительно, упала на кучу тряпья и трухлявых ковров, а вот Бахат угодила ногой в расщелину в земляном полу. Стопу зажало, как в тиски, и от силы падения кость, вероятно, действительно сломалась.
Я расшвыряла ногами хлам, чтобы освободить часть земляного пола, положила в центр ветошь и куски старого дерева, которые валялись тут же. Зажгла костер, не думая о том, что огонь может быть заметен снаружи. Нога Бахат уже наливалась синевой и отекала, буквально, на глазах. Не обращая внимания на ее крики, я вытащила стопу из расщелины и принялась осматривать. Она сломала голень — это было очевидно. Кости сместились и выпирали через бледную кожу отвратительным бугром, который уже покрывался сеточкой лопнувших сосудов. Особо контрастных и пугающих на бледной коже.
Первое, что приходило в голову из старых уроков по оказанию первой помощи — это шина. Я взяла спички и принялась рыться в горах пыльного хлама, пока не нашла две одинаковые палки, похожие на ножки стола. В тряпье недостатка не было.
Когда с шиной было закончено, Бахат опустила голову:
— Спасибо.
— Тебе нужен врач.
Она зло улыбнулась:
— Ты смеешься?
— Главное — дойти до бурджи и найти эту Салех-алязи. В посольстве есть врач. Слышишь меня, Бахат!
Она какое-то время молчала, наконец, посмотрела на меня. Я отчетливо видела, как в лунном свете влажно блестят ее огромные глаза.
— Меня зовут Мадлен.
Я не знала, что сказать. Кажется, сейчас для нее это было важно. Я просто кивнула:
— Мы пойдем вместе, Мадлен.
Она нащупала мои пальцы, крепко сжала, до ломоты:
— Прости меня. Прости. Зря это все. К буржде ты пойдешь без меня. — С каждым словом она сжимала все сильнее, будто тисками. Никогда бы не подумала, что в этих тонких руках столько силы. — И ты найдешь эту чертову Салех. Пообещай мне. Ты доберешься до посольства. И надерешь им всем задницу.