— Главное, что все закончилось.
Я снова кивнула: да, это самое главное.
Дарка вновь с наслаждением хлебнула кофе, подцепила из вазочки тонкую вафлю:
— Вероника, прекращай ты все это.
Я насторожилась:
— Ты о чем?
— О Фиреле, конечно. Он скоро будет спать на коврике под твоей дверью. Вот увидишь!
Я отмахнулась:
— Да ну тебя!
— Я не шучу. Обидки обидками, но так измываться над путевым мужиком! Он уже из кожи вылез, а тебе все мало. Все косячут. Даже я!
— Ты бы смогла его простить?
Она хмыкнула:
— Да я бы уже из койки не вылезала. — Она подняла руки, будто сдавалась: — Прости, но я полностью на его стороне. Жопную ситуацию через жопу и решают.
Я усмехнулась, опустила голову. Может, она и права. Я даже себе не хотела признаваться, как скучаю по нему. По хмурому лицу, то теплым рукам, по одуряющему запаху его одеколона, похожему на зимний лес. Он будто влез мне под кожу, и казалось, я знала его всю свою жизнь. Что он просто был. Всегда.
Дарка лукаво смотрела на мое замешательство, слизывая пенные усы:
— Ну?
Я рассмеялась:
— Он что, дал тебе агентурное задание?
Она картинно округлила глаза:
— Скажем так, я сама на себя его возложила. На добровольных началах. Но Фирел сказал, что для меня обязательно найдется дельце. — Она нашарила мою руку и ободряюще сжала пальцы: — Хватит! Не дури, пацан!
Я шумно выдохнула:
— Я подумаю. Обещаю.
* * *
Я шла по посадочной платформе от парковки, где уже набрал воздушную подушку мой личный эркар, до шикарного ресторана на сто восьмом этаже здания коллегии адвокатов Альянса. Куталась в белую шубку под порывами шквального зимнего ветра, но внутри разливался пожар. От волнения. От предвкушения. От стойкого ощущения дежавю. И от предчувствия чего-то нового, наконец, настоящего.
Я подошла к стойке хостеса и остановилась перед улыбающейся блондинкой, которая смотрела на меня с явным восторгом:
— Вероник Глос. Меня ожидает советник Фирел.
Девушка сверилась с компьютером и улыбнулась еще шире:
— Прошу за мной, мисс Глос.
Она засеменила впереди на небольших устойчивых каблуках, и повела через огромный зал пустого ресторана. Столы стояли редко, чтобы обеспечить гостям максимальное уединение. Чем дороже ресторан — тем реже расставлены столы.
Пол Фирел сидел у окна с бокалом виски и смотрел за стекло, в расцвеченную огнями ночь — его не интересовал ресторан. Широкая спина, затянутая в лоснящийся серый пиджак, удлиненная стрижка, пестрая от седины.
Он увидел нас в отражении стекла. Поднялся и просто смотрел на меня, не отрывая глаз:
— Вероника.
Я скупо улыбнулась:
— Здравствуй, Пол.
Фирел сам придержал мне стул, сам снова опустился напротив, но так и смотрел. Будто боялся, что если отведет взгляд, я исчезну. И молчал.
Мы просто разговаривали молча. Между нами было много-много беззвучных слов. Важных слов. В уши лилась легкая приятная музыка. Я смотрела в его резкое лицо. Кажется, морщинка на переносице стала еще глубже. Хотелось коснуться чуть шершавой щеки, запустить пальцы в ворот хрустящей серой рубашки. И плыть по ленивым волнам саксофона.
Официант все испортил, выставляя передо мной тарелку с салатом из морепродуктов. Повернулся к Фирелу и подал суповую чашку. Я недоуменно посмотрела на плавающие кусочки лосося:
— Что это, Пол?
Он проследил мой взгляд:
— Рыбный суп, как видишь.
— А как же неизменный стейк?
Он усмехнулся:
— К черту стейк.
Пол взял было ложку, но, будто передумав, положил обратно. Поднялся, обошел стол и предложил мне руку:
— Потанцуй со мной, Вероника.
Я вложила холодные пальцы в его ладонь:
— Ты же не танцуешь, Пол.
Он помог мне встать и крепко прижал к себе:
— Только с тобой.
Эпилог
Фирел толкнул дверь, и в шале ворвался резкий порыв ветра с пригоршней бесноватых снежинок. Пол снял меховую шапку, тряхнул ее.
Я скривилась:
— Здесь все будет мокрое!
Он лишь улыбнулся, закинул ушанку на рогатую вешалку и достал из-за спины букет разлапистых еловых веток:
— Ты не представляешь, здесь невозможно заказать цветы.
Я поправила толстый растянутый свитер и шагнула навстречу, принимая импровизированный букет:
— А это уже вандализм.
Ледяные ветки обожгли ладонь, и я инстинктивно наклонилась, втягивая морозный запах — мой любимый.
— Спасибо, Пол.
Он стянул зимнюю куртку, сапоги, оставаясь в охотничьих штанах и объемном свитере с пестрым цветным узором. Нелепый свитер. Видеть в нем советника Фирела было смешно до неприличия. Я рассмеялась и обняла его.
— Почему ты смеешься?
Я подняла голову:
— Все еще не верю, что ты согласился это надеть.
Он замялся:
— Мне казалось, мы на отдыхе. Где я еще могу поносить такую безвкусицу?
Нет-нет, педантичный вкус советника Фирела никуда не делся. Он по-прежнему ковырялся в моем гардеробе и безжалостно выкидывал все, что ему не нравилось. Но я не спорила. Мало того, наслаждалась. Видеть его с кучей тряпья было отдельным удовольствием. Дарка говорит, что у каждого нормального человека обязательно должна быть какая-то придурь, иначе он просто перестанет быть нормальным. И я, наверное, с ней в который раз соглашусь. С Даркой вообще сложно не соглашаться. В случае с Полом это далеко не самый худший вариант. Порой в своих самых подлых фантазиях я представляла его на месте «дорогого Кларка», с зеленым или фиолетовым взбитым хохолком и крашеными ногтями. Но ему не шло даже в воображении. Он становился похож на нелепую безумную старуху.
Я нашла подходящий глиняный горшок и поставила букет на каминную полку:
— Предлагаю фондю. Ты не против?
Пол лишь кивнул, опустился в кресло у камина и вытянул к огню ноги.
Все это было настолько по-домашнему, настолько просто и тепло, что внутри все замирало. Я резала хлеб, глядя через панорамное окно на искристый нетронутый снег. Закатно горели островерхие шапки гор. Маленький отпуск, который мы оба заслужили.
Мне хотелось снега. Мороза, сугробов, звенящего воздуха. Я все еще пыталась вымести из памяти раскаленный песок Тахила. Избавиться от удушливых запахов. Тем более теперь, когда только-только все начиналось. Когда пока только я одна знала, как в скором будущем перевернется наша жизнь. Моя и Пола. Нас обоих.
Я выставила перед камином какелон, Пол зажег горелку, и вскоре воздух наполнился сырным ароматом. Мы сидели на толстой шкуре, макали в расплавленный сыр кусочки хлеба, колбасы, креветки и вареную картошку. Слушали треск огня, завывание ветра в каминной трубе. И нам было хорошо.
Пол поднялся, направился к бару. Привычно плеснул виски, отсчитал два кубика льда. Повернулся ко мне:
— Чего тебе налить?
— Газировки или сока.
У меня внутри все ходило ходуном. Даже руки подрагивали.
Он нахмурился:
— Сока? Никогда не видел, чтобы ты пила сок? У нас отпуск, Вероника. Тебя никто не осудит.
Я подняла голову:
— Теперь я еще долго не буду пить ничего крепче сока. Даже в отпуске.
Было забавно наблюдать за его растерянностью. В смешном свитере он выглядел еще трогательнее. Пол отставил виски и пристально посмотрел на меня:
— Ты…
Он не договорил, а я лишь мелко закивала, сдерживая хитрую улыбку и опуская голову. И почему-то чувствовала себя чуть-чуть виноватой. Собутыльник не удался.
Пол стоял истуканом, наконец, пробормотал:
— Так я… стану отцом?
Я вытянула губы и делано задумалась:
— Наверное, все же ты.
Пол опустился рядом на шкуру, поймал мои руки, сжал в широких теплых ладонях:
— И ты молчала? Когда ты узнала? Почему не сказала сразу? Я имел право знать!
Клянусь, это было смешно. Он коснулся губами моих пальцев:
— Ты фантастическая женщина.
Я хмыкнула:
— Полагаю, на такую фантастику еще много кто способен.
— На такую — только ты. Я люблю тебя.
Он сгреб меня в объятия, сминая губы. А я просто растворялась, млела, таяла, как свеча, отдаваясь его касаниям, его шумному горячему дыханию. Сильная рука нырнула под свитер, обожгла кожу, и во мне все забурлило. Я обвила руками его шею, зарылась пальцами в жесткие, отросшие больше привычного волосы. Я видела его опущенные светлые ресницы. Пол всегда закрывал глаза, когда целовал меня. Дарка говорит, это верный признак самой отчаянной мальчишеской влюбленности. Не оставалось ничего, кроме как снова и снова верить моей Дарке. Отчего не поверить в то, во что так хочешь верить сам?
Его жесты стали резче, Пол притянул меня к себе так, будто хотел раздавить. Вдруг будто опомнился, отстранился. В глазах замер испуг:
— Вдруг, тебе нельзя? Вдруг это повредит?
Я поджала губы и шумно выдохнула:
— Сейчас мне повредит только одно, Пол — если ты немедленно не поцелуешь меня, и мы не продолжим.
Не дожидаясь, я сама потянулась, обвила его шею, сходя с ума от вкуса его губ с ноткой виски, от запаха его одеколона. Время от времени Пол будто пытался контролировать себя. Хватка ослабевала, касания становились нежнее. Ласкали, как густой толстый мех, на котором мы лежали. Я хотела его всего, без остатка. Чувствовать на себе тяжесть его тела, стальные оковы его рук. Хотела быть слабой и бесконечно покоряться. Покоряться по своей воле, по велению своего сердца. Своему мужчине.
За окном стремительно стемнело, и нас окружил интимный полумрак, который рассеивали красноватые отсветы пламени камина. Дрожащие блики играли на взмокшем лице Пола, подчеркивая резкость черт, глубину морщины на переносице. Превращали его в таинственного демона. А я не могла оторвать взгляд. Цеплялась за его жесткие руки, обвивала ногами, жадно хватала ртом воздух и стискивала зубы, чувствуя внутри нарастающее блаженство, которое вот-вот взорвется фантастическим фейерверком.
Я лежала на его груди, прижимаясь щекой, слушала частое биение сердца, которое принадлежало мне, сбивчивое дыхание. Взмокшую кожу согревало тепло живого огня. Но сейчас не было ни ассоциаций, ни воспоминаний, ни страхов. Сейчас все было другим. Будто другая планета. Горы, снег, глушь. И мы вдвоем. Вдвоем на целую неделю. А потом… А потом, я точно знала, что все будет только хорошо. Я очень хотела большую семью, много детей. Может, четверых. А может…