– Еще как знаком, – процедил Григорий. – Но что здесь делает ее племянница и пьяный хахаль племянницы?
Из комнаты, в которую удалились медики, послышался женский крик. Голос был похож на голос Аллочки. В это мгновение резко распахнулась дверь одной из комнат, и оттуда на четвереньках вышел курчавый молодой человек. Он мычал что-то невнятное, тряс своей курчавой головой, но уверенно продвигался по коридору по направлению к нам.
– Вот его я застал в гостевой спальне, где должен был спать мой отец, – сообщил Григорий.
– Му-у-у, – подтвердил парень, поднял голову и посмотрел на нас мутными глазами.
– Куда двигаетесь, молодой человек? – спросил Григорий, с трудом сдерживая ярость.
Опять закричала Аллочка. Молодой человек повернул на голос любимой, ударился лбом в дверь, потом еще раз, издал странный звук. Тут дверь распахнулась, и на пороге появился явно не наш гражданин.
– Я бы очень попросил… – начал он.
Молодой человек стал прорываться в комнату у него между ног. Аллочка опять закричала. Алевтина Ильинична запричитала. Медики давали Аллочке указания о том, как дышать и как тужиться. Вероятно, в роддом ее везти было уже поздно. Американец попытался устраниться с дороги, но было поздно, в результате он оказался верхом на молодом человеке, только задом наперед.
– Давайте и мы зайдем, что ли, – устало предложил мне Григорий.
– Нет! – закричал еще один американец. – Ноу! Микроб! Антисанитария!
– Это моя квартира и мои микробы. Хочу со своими микробами общаться и буду! – рявкнул байкер. Пузо угрожающе колыхнулось, цепи начали свой перезвон.
– А что ж ты денег пожалел на клинику? Надо было Аллочку заранее положить в роддом, чтобы у нее преждевременные роды не начались! – заорала Алевтина Ильинична. – И не рожала бы тогда в антисанитарных условиях. Хотя меня моя мать в поле родила, когда косила. Родила, к груди приложила, соску из хлебушка, завернутого в тряпочку, мне в рот вложила – и снова косить пошла. И ничего! Скоро восемьдесят лет будет! И никакие микробы мне не страшны.
До восьмидесяти, насколько я знала, Алевтине Ильиничне было еще очень далеко. Наверное, она это сказала для красного словца.
– Кстати, немцы считают, что чем раньше новорожденный ребенок столкнется с микробами внешнего мира, тем лучше для его иммунитета, – сообщила я.
Моя подруга, переехавшая жить в Германию, рассказывала об этом. В родильный зал пускают мать, мужа, сестру. Ребенок фактически вываливается на руки кому-то из родственников. С другой стороны, хозяевам запрещается присутствовать на каких-либо операциях на животных.
Курчавый молодой человек с сидевшим на нем американцем уверенно следовал к кровати. Американец изъявлял желание слезть, но не получалось, а помогать ему никто не собирался.
Один из американцев, видимо, папаша заказанного Аллочке ребенка, заявил, что не будет выплачивать Аллочке гонорар и еще предъявит иск, если из-за преждевременных родов в антисанитарных условиях с ребенком что-то будет не так.
– Это мы тебе иск предъявим, куркуль американский! – заорала Алевтина Ильинична. – Заплатишь как миленький! И еще за моральный ущерб!
– Женюсь! – прохрипел кучерявый. – Усыновлю!
Вероятно, подобные заявления отняли у него много сил, и он рухнул на пол вместе с сидевшим на нем американцем.
Пока они оба еще не успели встать, в комнату заглянули двое полицейских. Интересно, их-то кто вызвал?
Оказалось – хозяин квартиры, который застал у себя дома массу непрошеных гостей, когда неожиданно вернулся из отпуска. Полицейские были лично знакомы с Григорием, по крайней мере, они все называли друг друга по имени и при встрече пожали руки.
– Это кто тут валяется? – спросил один из полицейских, глядя на американца, который как раз вставал на четвереньки и искал слетевшие с носа очки. Кучерявый уже храпел. – Сейчас спецтранспорт вызовем. Документики есть?
Документики были. Наши сотрудники органов застали валявшимся на полу первого вице-консула, которого зачем-то притащили с собой американские граждане. Или так положено для регистрации рождения ребенка в другой стране? Но неужели представитель консульства должен присутствовать на родах? Хотя у американцев много странных законов. Или тут дело в суррогатной матери? Таких деталей я не знала.
– Какие тут у тебя интересные дела делаются, Гриша, – заметил один из представителей наших органов и почесал затылок. Связываться с представителями американского консульства и, наверное, любыми представителями дипломатического корпуса ему явно не хотелось. И ведь тут еще ФСБ может появиться. С иностранными гражданами у нас ведь не полиция работает. Хотя пьяный иностранный гражданин…
Но все присутствовавшие иностранные граждане были трезвы.
– Не мешайте нам рожать нашего ребенка, – вдруг громко произнес американец, который, как я поняла, являлся будущим папашей. – Все посторонние, покиньте помещение.
Я прыснула. Один из полицейских тоже, и мы с ним многозначительно переглянулись.
– Слушай, а я по-твоему в своей квартире кто? У вас там в Америке есть неприкосновенность жилища? Вот что ты сделаешь, если у тебя в твоей Америке в твою квартиру кто-то рожать припрется с сопровождающими?
– У них в таких случаях и стрелять можно. В каких-то штатах, – быстро добавил один из наших полицейских.
– Гриша, только стрелять не надо! – сразу же схватил приятеля за руку второй. – Мы не в Америке.
– А с лестницы можно спустить? – уточнил Гриша.
– Хорошо бы без увечий, – тихо заметил первый полицейский.
– Ну а уж просто из моей квартиры вышвырнуть вон, думаю, точно можно.
Гриша засучил рукава на своих огромных ручищах и, позвякивая цепями, подошел к американцу, который вот-вот должен был стать отцом. Гриша не церемонился, американец взывал о помощи к первому вице-консулу, нашим полицейским, своей супруге, но никто не бросился его спасать из Гришиных рук. Полицейские явно были на стороне приятеля, вице-консул тоже оценил обстановку, которую ему заранее никто не разъяснил, супруга держала за руку Аллу, и ей было не до мужа. Заказанный за немалые деньги долгожданный ребенок был дороже. Врачи были заняты делом, Алевтина Ильинична поддержала Гришу как словесно, так и физически, придав американцу ускорение хорошим пенделем под тощий зад. Гриша потащил американца за шкирку к выходу. За будущим папашей потрусил вице-консул – самостоятельно, без понуканий и даже персональных предложений покинуть помещение. Видимо, он объяснит своему соотечественнику, что тот был не прав. Хотя они могут и совместно начать придумывать, как вчинить Грише иск. Но квартира-то на самом деле Гришина. Никакой договоренности о родах в ней не было. Если они и вчинят иск, то Аллочке, решившей рожать в чужой квартире и, похоже, вызвавшей сюда всю честную компанию.
Вскоре в комнату вернулся Гриша, явно примериваясь, кого бы еще удалить из помещения. Но принять решение не успел: раздался крик младенца.
– Девочка, – объявил наш врач.
Американский врач тут же сказал своей соотечественнице, что все готово для транспортировки младенца в клинику, с которой у нее с мужем заключен договор.
Алевтина Ильинична дернула за руку нашего медика и спросила, повезут ли ее внучку в больницу. Наш врач посмотрел на американского коллегу, тот на свою соотечественницу с младенцем на руках. Я даже не заметила, как новорожденная девочка оказалась у американки.
– Мы не можем здесь больше задерживаться! – закричала американка, путая русские слова с английскими. – Ребенка нужно срочно доставить в больницу.
Потом она говорила про какие-то уколы, но я не поняла, не настолько владею английским языком.
– Бабки гоните! – потребовала Аллочка с кровати. – Могу и здесь остаться, если накинете за экстремальные условия.
– Ну уж нет! – встрял Гриша. – Здесь ты точно не останешься.
– Не волнуйся, милок. В нашу квартиру мы ее как-нибудь спустим, – встряла Алевтина Ильинична. – Но будь другом: сбегай за американцем или просто возьми у него бабки за моральный ущерб.
– Я его только что с лестницы спустил! Мне что, его назад возвращать? Ты, бабка, сдурела.
– Ладно, сама схожу. Варя, пойдем со мной!
Я пошла – хотя бы потому, что мне было интересно, чем дело закончится. Пока шли с Алевтиной Ильиничной вниз по лестнице, я поинтересовалась, какую часть гонорара Аллочке заплатили.
– Аванс только. Двадцать пять процентов. И ежемесячно выделяли то ли на питание, то ли на содержание. Я не помню, как это официально называлось. Довольствие? Надо будет в договоре посмотреть. Там все расписано.
«Вероятно, там расписано и то, как должна себя вести суррогатная мать», – подумала я, но вслух ничего не сказала.
– А остальное должны выплатить после рождения младенца, – продолжала Алевтина Ильинична. – Товар – деньги. Варь, ты в суде выступишь, если что?
– Если платить не захотят?
– Ну да. Кто их знает, этих американцев? Ты подтвердишь, что Алла ребенка родила? Ты же присутствовала. Меня может оказаться недостаточно. Я же родственница, пусть и дальняя. Фамилии и адреса медиков я записала.
– А если американцы уедут в свою Америку?
– Они оба здесь работают. Но дело даже не в этом… Алла должна написать отказ от ребенка. Без него они ничего не могут сделать. Ну, так в предыдущих случаях было. Если нет отказа матери, насильно отобрать ребенка нельзя. Но ведь эта баба его уже прихватила?
– То есть ребенок должен был оставаться у вас до написания отказа? – уточнила я.
– В тех двух случаях все в больнице делалось. Алла отказ писала – и ей бабки перечисляли. А в больнице – и в фирме, которая в ту больницу определяет – все знали, что Алла и дальше на них работать собирается. Зачем им было ее кидать? Она же молодая, здоровая, им по всем статьям подходит. Но я тут подумала, что раз она сейчас вне роддома родила… Вдруг американка заявит, что это она сама родила?
– Но ведь есть же официальный договор? И явно же определить можно, рожала женщина или не рожала. Вообще рожавшая или не рожавшая – когда угодно, а не недавно. А эти приемные родители – американцы. Они вообще-то закон чтут. Если бы наши граждане были, то вполне могли бы отобрать ребенка и сказать, что сами родили. И ходи потом по судам, доказывай, что «мамаша» никого не рожала, а рожала Алла. Наши могли бы быстренько уехать с ребенком, но тут его американцам нужно ввозить в Америку, с документами! Это же не лишний чемодан.