— А вы… вы знали? И о развлечениях Генри тоже?
— Генри был больным человеком, который имел свои дурные наклонности, но… не был способен и на сотую долю тех извращений, которые так любили его брат и сестра. Алиссин и Аллес предпочитали иметь своих жертв иначе… и чужими руками. Они играли судьбами людей, плели интриги и как кукловоды использовали придворных в качестве марионеток…
— И никто не знал? — удивленно спросила Кати.
— Те, что догадывались, долго не жили. А Его Величество… не мог скрыть своего восхищения каждый раз, когда во дворце вновь погибал кто-либо самым мистическим образом. Король искренне наслаждался тем, как его младшие умеют заметать следы и оставаться в глазах окружающих невинными ангелочками. То, что эти ангелочки, несмотря на родственные узы еще и любовники, знали единицы. Но если Аллес предано и нежно любил только сестру, принцесса Лассарана никогда не гнушалась связями на стороне. Так шли годы, и однажды Алиссин появилась в моей спальне.
Катарина боялась дышать, чтобы не пропустить ни слова.
— Она хотела не меня, а мою… возлюбленную, о чем недвусмысленно намекнула, вытащив несчастную за волосы из моей постели. Тогда Алиссин было пятнадцать.
— И вы ничего не сделали? — возмутилась Катарина.
— Сделал, — князь тяжело вздохнул, — я выставил принцессу из спальни, запретив прикасаться к моей любовнице. Тогда юная, изумительно красивая девочка с наглой усмешкой сказала, что я еще пожалею. Через несколько дней, краснея и стараясь не смотреть мне в глаза, леди Вирана сообщила, что между нами все кончено. А когда принцесса неожиданно взяла новую фрейлину, моя Вирана утопилась… сама.
Катарина чуть сжала его руку, понимая как больно князю, а затем задала вопрос:
— Вы были близки с… принцем Генри?
Горько усмехнувшись, снежный барс тряхнул волосами, сел ближе к Катарине и продолжил рассказ:
— Его Высочество действительно отличался несколько… нетрадиционными взглядами на интимные отношения, но никогда и никого не принуждал, а ко мне относился только как к другу. Резко меняться, Генри начал после дня рождения принцессы Алиссин, тогда ей исполнилось семнадцать зим. Я видел, что с Генри что-то происходит и все чаще он проводил время не с нами, на тренировочном полигоне, а в компании принца Аллеса. В одну ночь принц пришел ко мне и рыдая рассказал, как тянет его к младшему брату, как зависим он стал от этого противоестественного чувства, вот только глаза… Глаза Его Высочества были словно стеклянные, неживые… Тогда я думал, что Генри пьян. Тогда я был молод и глуп. Я уговорил Его Величество отпустить нас на охоту, но к моему неудовольствию Аллес напросился сопровождать нас, а принцесса Алиссин внезапно решила отправиться в монастырь. Это было ее обычное прикрытие — принцесса ехала в монастырь, а уже на следующий день в нашей компании появлялся второй Аллес, только с собранными в высокий хвост волосами и весьма женственной походкой. Но Генри любил сестру, правда только как сестру, и на шалости подобного рода все закрывали глаза. В день гибели Генри Аллес и Алиссин были необычно веселы. Алиссин все время норовила вырваться вперед, в поисках идеальной жертвы, и как Генри не уговаривал ее понапрасну не рисковать собой, брата она не слушалась. А потом ее отчаянный крик, стремительно бросившийся на помощь Генри и значительно отставший Аллес. Когда мы оказались у скалы, все было уже кончено, а принцесса метким ударом добила вепря, под копытами которого бился в агонии наследный принц Генри. У него «внезапно» сломалось копье, а родная сестра сочла возможным вмешаться лишь тогда, когда о сохранении жизни уже можно было и не беспокоиться.
— И… и все поверили в эту случайность?
— Нет, не все, — Ранаверн устремил свой взгляд куда-то вдаль, словно вновь видел тот ужасный день, — Герцога Иленра загрызли внезапно атаковавшие лагерь волки… Барон Родао был утащен медведем… тоже совершенно случайно, а я… пытаясь его спасти, имел неосторожность упасть в пропасть. И удерживаясь на выступе одной рукой, услышал насмешливый голос: «Я же говорила, что вы еще пожалеете, любезный князь Арнар!». Алиссин стояла над пропастью и смеялась, глядя мне в глаза. Уже уходя, она небрежно обронила: «Сумеете выбраться, а вы сумеете, вы настойчивый, не рекомендую оставаться при дворе.»
Катарина, не сдержав порыва, обняла князя и, положив голову на его плечо, тихо спросила:
— Как вы выжили?
— Я сумел продержаться до утра… До сих пор не знаю, как мне это удалось, но я сумел. Утром мне помогли местные охотники. Вот только… теперь я совершенно седой.
Некоторое время они молчали, а затем Кати не сдержалась:
— Но почему вы молчали? Почему не сообщили Его Величеству? Почему позволили Алиссин все это?
Ранаверн рассмеялся, и, глядя на Катарину, ответил:
— Я не безмолвствовал, я рассказал Его Величеству обо всем, но… у короля оставался лишь один наследник — Аллес, и мне рекомендовали забыть об этом ужасном дне, когда дворян словно покарали лесные боги. С этого дня подобные походы были запрещены, принц Аллес официально объявлен наследником, а свадьбу принцессы Алиссин решено было… ускорить.
Катарина молчала, с трудом пытаясь понять… Но ощущала лишь страх, смешанный… с восхищением. Алиссин, такая прекрасная, гордая, сильная, волнующая, та какой она увидела ее впервые в спальне Дариана и та, другая Алиссин, которая бессильно простонала «Я буду ждать…».
— Леди Катарина, — слова Ранаверна вырвали ее из плена воспоминаний.
Снежный барс смотрел на нее изумрудными глазами, такой близкий и такой желанный, а в ушах шелестом волн бились другие слова «Кати… поцелуй меня…».
Просто забыть и жить… Жить дальше… Встретится с родными, а затем…
Мягкие, жаждущие губы накрыли ее побледневшие, и Катарина растворилась в этом прикосновении… Растворилась в его поцелуе, в жаждущих прикасаться к обнаженному телу ласковых руках, и с нежностью даря ему свою любовь, Кати старалась не думать больше ни о чем…
В спальне королевы раздавались дикие вопли. Слуги сновали по коридорам, вздрагивая от каждого крика. Его Величество нетерпеливо вышагивал перед покоями королевы, и натолкнулся на стол, когда послышалось полное ярости:
— Дариан! Чтоб ты сдох! Чтоб тебя черти рвали на куски, ублюдок! Топай сюда, трус несчастный!
В другое время король бы не потерпел подобного, но сейчас… сейчас Дариан нервно сорвал камзол и поспешил к своей королеве. Алиссин рожала уже несколько часов, и крики королевы непрестанно оглашали дворец.
Войдя в спальню, король поспешил к супруге, и Алиссин вцепилась в его руку, едва появилась возможность.
— Дариан, мне больно… А-а-а-а-а! — она закричала во время очередной схватки, больно впиваясь ногтями в его руку, и обессилено откинулась на подушки, едва боль прошла. — Дариан, почему никто не говорил что это так больно… А-а-а-а-а-а! Дьявол!
— Ш-ш-ш, — он ласково погладил ее по щеке, взяв платок, вытер покрытый бисеринками пота лоб, нежно поцеловал, — Все будет хорошо, моя королева. Ты сильная, ты отважная, ты восхитительная, моя Алиссин… ты мое продолжение, ты моя половинка…
Тяжело дыша, королева слушала это невольное признание супруга и слезы хлынули их голубых глаз, а губы зашептали:
— Мне нужна Катарина, Дариан… Она нужна мне… А-а-а-а-а! — очередная схватка, казалось забрала все ее силы, и падая вновь на подушки, королева лишь бессвязно шептала. — Кати, моя Кати… Катарина… А-а-а-а!
Он терпеливо переждал приступ и снова начал ласково гладить ее по волосам, стараясь успокоить, стараясь помочь.
— Ваше Величество! — одна из фрейлин Вдовствующей королевы, присутствующая при родах как того требовала традиция, не выдержала столь вопиющего нарушения этикета. — Ваше Величество, недопустимо нахождение мужчины во время столь волнительного момента, как радость материнства. Вы должны покинуть спальню Ее Величества!
Гнев короля не заставил себя ждать:
— Леди Карпентер, или вы сейчас заткнетесь, или плеть палача будет вашей…
Его голос перекрыло надрывное «А-а-а-а, чтоб все сдохли!», а затем королева громко прошептала:
— Дариан, какая плеть?! Трахни эту тварь и пусть сама испытает «радость материнства»! А-а-а…. А-а-а-а-а!..
Леди тут же поспешила слиться с мебелью, но бледностью скорее напоминала простыни, а Алиссин снова надрывно закричала, не преминув пожелать мучительной смерти всем мужчинам.
— Дариан, — спустя еще час королева рыдала и металась по подушкам, — Дариан сделай что-нибудь! Убей меня… А-а-а-а! Убей кого-нибудь… А-а-а-а-а! Всех убей! А-а-а-а-а, о боже!
Король бросил растерянный взгляд на акушерку, и в который раз:
— Сделайте же что-нибудь! Она страдает!
— Ваше Величество, — седая женщина, много раз принимающая роды лишь развела руками, — Все идет как нужно. Я бы даже сказала, что роды проходят удивительно хорошо для первого раза…
Но тут вмешалась разъяренная Алиссин:
— Хорошо?! По-твоему это «хорошо», вобла сушенная?! Да я тебя четвертую, ведьма косорукая! Я тебя… А-а-а-а!
Дариан снова держал ее руки, ласково целовал, пережидая схватку, но на этот раз Алиссин не отвечала на его прикосновения и только бессвязно кричала «Кати… Кати… Катарина…», и вдруг обмякла, глядя в глаза супруга и улыбаясь абсолютно счастливой улыбкой… Его величество удивленно смотрел на королеву и тут раздался громкий крик младенца…
— Вот и все, — прошептала Алиссин.
— Моя королева, — Дариан склонился и с нежностью поцеловал иссушенные губы.
Возмущенно вопил младенец, негодуя на весь мир, аккуратно перерезала пуповину акушерка, боясь потревожить мать, а король и королева смотрели друг на друга совершенно счастливыми глазами, ощущая как их сердца бьются в унисон.
— Это девочка… — возвестила акушерка. Минута молчания и полное ярости:
— Что?! Как девочка??? Я девять месяцев из-за девочки тут подыхала?! Меня из-за девочки рвало как пьянчугу в навозе? Я ради девочки чуть не сдохла?!