Я взяла Сашу за руку и забормотала, словно во сне:
— Потом позвоним, Сашенька, не сейчас, потом.
— Как скажешь…
Он откровенно зевнул и сказал уже совсем сонным голосом:
— Ты, главное, не переживай. Все уладится. Жалко, конечно, что ты нашу дочку не сфотографировала, так бы хоть фотка была. На стол бы поставили.
— Говорят, раньше трех месяцев фотографировать нельзя.
— Это почему?
— Сглазить можно. Вот после трех месяцев, пожалуйста.
— Ну нельзя, так нельзя. Я думаю, что, когда нашей дочке будет три месяца, она уже будет рядом с нами.
— Конечно, будет.
Он мгновенно заснул и громко захрапел. А я так и сидела, поджав ноги, напуганная и подавленная. Странный все-таки этот Сашка. Переживает за приемную дочь так, как не каждый отец переживает за свою собственную. Собрался жениться потому, что ценит и держит мужское слово. Настоящий мужик! Умеет подарить женщине сказку. И эта сказка могла бы быть с хорошим концом. Могла бы, если бы моя доченька была рядом…
Этот крохотный комочек, я была готова биться головой о стену, захлебнуться собственной кровью.
Встав с кровати, я закуталась в махровый халат и стала нервно ходить по комнате. Говорят, что в жизни бывают черная и белая полосы. Мол, сначала идет черная, а ее сменяет белая. Сначала мы сталкиваемся со всеми превратностями судьбы, сносим все невзгоды, а затем в нашей жизни наступает такое приятное и такое долгожданное спокойствие. Только у меня все происходит не по-человечески, словно полосы слились воедино и черная поглотила белую. Я не хотела, я просто могла потерять Сашку. Значит, я никогда не смогу рассказать ему правду. Может быть, это трусость, страх перед тем, что из-за этой чудовищной правды мы расстанемся навсегда. Но как я смогу выйти за него замуж и жить в постоянном вранье, обманывая и его, и себя? Как я могу нести груз потери любимой дочери совсем одна? Как?!
Выйдя из комнаты, я прошла по длинному темному коридору. На кухне сидела древняя старушка и чистила картошку. Увидев меня, она потрясла морщинистым подбородком и тихо спросила:
— А муж где?
— Спит.
— А тебе что не спится?
— Сна нет.
— Что ж ты сразу не сказала, что ты Сашкина жена?
— Я и сама об этом узнала только сегодня, — задумчиво произнесла я и устало спросила: — А что бы от этого изменилось?
— Ничего. Просто я пустила тебя как гостью, а так бы как хозяйку.
Да какая разница! — Я немного помолчала. — Баба Глаша, а у тебя есть что-нибудь выпить?
— Выпить?
— Ну да. Плохо мне, баба Глаша. Ты даже не представляешь, как мне плохо.
— Ну если только самогонка… Я ее сама делала. Иногда приторговываю.
— Давай самогонку.
Старушка полезла куда-то за шкаф и извлекла литровый пузырь самогона.
— Сколько тебе налить? Стакан, полстакана?
— Ставь бутылку, — еле слышно сказала я и поймала на себе удивленный взгляд бабы Глаши.
— Что так много-то? Так можно и на тот свет отправиться!
— А я и хочу отправиться на тот свет. Может, тебе денег заплатить?
— За что?
— За самогонку.
— Да иди ты подальше со своими деньгами. Ты же Сашкина жена, а Саша мой любимый сосед. Он мне всегда по дому помогает. Попросишь гвоздь забить, без проблем… Дверь смазать, тоже без проблем. Только ты много не пей. Уж больно она ядреная. Ты ж совсем молодая. У тебя вся жизнь впереди.
— У меня вся жизнь позади, — глухо бросила я и, прихватив бутыль, направилась к себе в комнату.
В коридоре мое внимание привлекла медицинская аптечка, висевшая над холодильником. Открыв аптечку, я обнаружила начатую пачку реланиума. Взяв ее, я осторожно вошла в комнату и села на пол. Пачка реланиума и литр самогона… Хватит ли? Конечно, хватит! Я высыпала на ладонь все таблетки и одним махом проглотила их. Наверно, моей дочери уже нет в живых и ее крохотным органам нашли применение… Будет лучше, если я отправлюсь следом за ней. Сердце учащенно забилось, стало как-то трудно дышать. Открыв бутыль, я сделала глоток и почувствовала невыносимое жжение, внутренности буквально разрывало. Я вытерпела эту боль, потому что та, которая терзала мою душу, была намного острее и намного глубже.
Неожиданно приоткрылась скрипучая дверь, и показалась голова бабы Глаши. Она смотрела на меня перепуганными глазами и моргала.
— Ты что хотела, баба Глаша? — раздраженно спросила я.
— А ты чего сидишь на полу, одна, с бутылкой в руках?
— Ас кем я, по-твоему, должна сидеть?
— Может, мужа разбудить?
— Нечего его будить. Пусть спит. Мужики вообще не любят, когда их будят.
— А ты что задумала?
— Ничего.
— Может, пойдем на кухню? Я картошки сварила. Нельзя пить без закуски, желудок сожжешь.
— Не нужна мне твоя закуска.
— Тогда хоть водички возьми. Нужно запивать.
— Сама пей свою водичку.
— Может, тебе выговориться надо? Пошли на кухню, я тебя выслушаю. А хочешь, завтра сходим в церковь. Исповедуешься, причастишься.
— Я не крещеная.
— Ты только не сиди одна, пошли на кухню.
Я почувствовала, что меня окончательно повело, перед глазами забегали чертики.
— Баба Глаша, если тебе не трудно, смойся, пожалуйста. — Я напряглась и облегченно вздохнула только тогда, когда голова старухи скрылась за дверью.
Жадно выпив еще несколько довольно приличных глотков самогона, я уже не чувствовала жжения, только невесомость, легкость во всем теле. Я подошла к допотопному прием-Нику. включила его на полную катушку и, обняв полупустую бутылку, принялась пританцовывать. Халат распахнулся, волосы разлетались в разные стороны.
Когда Сашка поднял голову и посмотрел на меня сонными глазами, я послала ему воздушный поцелуй и заорала, стараясь перекричать громкую музыку:
— Привет, муженек! Ты что так долго спишь?! Может, немного потанцуешь?! А еще лучше, подойди к окну. Выпрями спину! Я хочу посмотреть на твое тело!!!
Сашка вскочил с кровати и выключил приемник.
— Ты что врубила-то?! Уже поздно, люди спят…
— А мне плевать на людей!
— Не плюй, тебе придется среди них жить.
Увидев, что я вновь пью из бутылки, Сашка изменился в лице и выхватил ее из моих рук.
— Самогон.
— Самогон!!! — весело прокричала я и вновь почувствовала страшное головокружение.
— Ты где его взяла?!
— На бороде.
— Все понятно, баба Глаша удружила. Старая сука!
Он заметил на полу пустую пачку из-под реланиума, поднял ее и побледнел как мел, на его лбу выступили капельки пота.
— А это ты где взяла?
— В аптечке.
— В какой еще аптечке?
— В коридорной.
— В коридорной аптечке баба Глаша хранит свои лекарства.
— Вот я у нее и одолжила.
— Она видела?
— Нет.
— Старая сука! Я же ей говорил, чтобы она хранила свои лекарства у себя в комнате! Говорил! И ты выпила эту пачку?
— Выпила.
— Ты совсем рехнулась?!
— Может быть!
У меня начал заплетаться язык, я, раздвинув ноги, громко захохотала.
— Давай, муженек, угощайся! — выкрикнула я, чувствуя, что силы оставляют меня.
Сашка ударил кулаком о пол и яростно прокричал:
— Зачем? Зачем ты это сделала?! Ты же понимаешь, что можешь умереть?!
— Муженек! Не нужно кричать. Сначала соседям мешала громкая музыка, а теперь им мешает твой громкий голос! Ты же сам сказал, что на них не нужно плевать, потому что нам придется среди них жить. Ну, что сидишь как не родной?! Муж ты мне или кто?! Говорят, что жена должна быть недотрогой на людях, а в постели проституткой. Представь, что я профессионалка. Хочешь, я сделаю тебе такое, что закачаешься?!
Сашка не обратил внимания на мои слова и, подняв меня с пола, закинул на плечо, словно мешок.
— Эй! Эй!!! Куда ты меня понес, сукин ты сын!!!
— Не ори, — прорычал Сашка, неся меня в ванну.
Он включил ледяную воду и засунул меня под душ. Я попыталась заорать и выскочить обратно, но он держал меня такой хваткой, что просто не было сил вырваться.
— Я заболею и умру от воспаления легких! — орала я.
— От воспаления легких не умрешь, а вот от самогонки с реланиумом можешь скопытиться.
— У меня будет переохлаждение!
— Ни хрена. Переохлаждение — не отравление!
В двери ванной комнаты показалась перепуганная баба Глаша.
— Саша, может, я смогу помочь? — проскрипела она, словно несмазанная дверь.
— Помочь?!
— Нуда. Помочь.
— Спасибо, баба Глаша, чем могла, ты уже помогла.
— Да я хотела как лучше…
— Лучше не бывает! Чуть было девку не угробила!
— Да кто ж ее гробил?! Она сама себя гробила.
— Ладно, баба Глаша, я с тобой после поговорю. Я тебе за такие дела точно по барабану настучу. Сколько раз говорил, чтобы я даже запаха твоей вонючей самогонки не слышал?! И чтобы ты свои психотропные таблетки по всей квартире не разбрасывала!
— Да они у меня в аптечке лежали…
— Хреново, значит, лежали, если ими девушка отравилась.
— Так нечего было туда лезть.
— Ладно, баба Глаша, иди спать. Я с тобой утром поговорю. По-настоящему, по-мужски! А сейчас уйди, пока я тебе хорошенький щелбан не дал!
Сашка вытащил меня из-под душа и поставил на колени перед унитазом. Я принялась грязно ругаться, но это не произвело должного впечатления.
Он взял литровую банку с теплой водой и развел марганцовку.
— Пей!
— Что?!
— Что слышала. Пей, я сказал!
— Зачем?!
— Пей, а то сдохнешь!
— Я хочу сдохнуть…
— Я тебе сейчас так сдохну, что мало не па кажется! Пей, дура бестолковая!
Я начала пить и почувствовала, как сильно меня замутила.
— Сдохнуть она решила, — приговаривал Сашка. — Я тебе щас так сдохну, что мало не покажется! Ты должна ради ребенка жить! У тебя дочь, двинутая ты баба!!!
Я попыталась поставить банку на пол, но Сашка не позволил мне этого сделать.
— Пей до конца!
— Я не смогу.
— Сможешь.
Выпив полную банку марганцовки, я почувствовала мощный приступ тошноты и посмотрела на Сашку жалобным взглядом.