— Я не буду отвечать, — а вот голос остался спокойным. — Это не имеет никакого значения и только напрасно причинит тебе боль.
— С чего ты взял, что мне это причинит боль? — причинит, конечно, но любопытно до смерти.
— Лесь… — он поморщился. — Ну давай не будем играть в эти игры там, где все давно ясно. Ты на пляже была такой откровенной, и это было… очень круто, Лесь. Очень сильно.
Я сглотнула и уставилась в чайную темноту.
— Ладно, я и правда пойду, — он кончиками пальцев оттолкнул свою чашку. — Пока ты не придумала новых интересных вопросов.
Думала — подойдет попрощаться и облапает. А он даже шагу ко мне не сделал, сразу уехал, я слышала шум машины.
Поднялась наверх, упала на кровать и вырубилась часов на двенадцать. У меня от нервов всегда так.
А наутро еле выбралась из этого пригорода. Но, к счастью, недалеко от дома обнаружилась остановка автобуса, который привез меня в центр. Расписание и маршруты кипрских автобусов мне постигнуть пока не удалось. Гугл только разводил лапками, как и прочие транспортные приложения. Они все утверждали, что нет в Никосии никакого общественного транспорта.
На съемку я не только успела, но и была совершенно в ударе. Сначала хороший день, потом плохой день, потом нервы и хорошенько выспаться — надо запомнить мой личный рецепт вдохновения. Жалко, что нельзя держать под рукой какого-нибудь прекрасного Диму с оральным сексом по требованию.
Домой — в мой новый дом — я вернулась уже в темноте, усталая как собака. Успела только перекусить в кофейне, но совершенно не подумала о том, что в холодильнике «какая-то» еда, а не нормальная. В общем, так и оказалось — банка консервированных печеных перцев, оливки и кусок сыра. Ну что ж, такая вот разновидность средиземноморской диеты, почему нет.
Едва я устроилась со своей добычей за столом, как раздался стук в дверь. Я страшно удивилась, но пошла открывать. И еще больше удивилась, увидев Антона.
— Ты чего стучишь? Ключей нет?
— Есть, но ты же здесь живешь, — тоже удивился он. — Не вламываться же мне просто так. Вдруг ты здесь голая ходишь.
— С чего бы мне ходить голой! — возмутилась я и осеклась. Да, старые привычки забылись. Наш рай на двоих — мы всегда ходили обнаженными по дому. А одна я стала носить пижамные штаны с футболками.
Антон хмыкнул и протащил внутрь ворох пакетов.
— Мясо, сыр, овощи, молоко, всякая замороженная еда, если лень будет готовить. Вино… Я взял французское, ты его все еще любишь? Мороженое, вот это попробуй, Ben & Jerry’s в Россию не импортируют. И сейчас на вечер купил мусаку с орешками. Ешь, пока горячая, только что приготовили.
Он выставил на стол серебристый лоточек с потрясающей греческой запеканкой. Я ее уже успела попробовать в одном ресторанчике, и мне очень понравилось.
— Вино тебе открыть? — поинтересовался Антон, вертя бутылку.
— А ты будешь есть?
— Только если пригласишь.
— Откуда вдруг такие щепетильность после того как ты меня все эти дни буквально преследовал?
— Ну я тебя заполучил в свое логово, — грустно улыбнулся он.
— А дальше не знаешь, что делать?
— Ага, как собаки, которые гоняются за машинами, но не знают, что делать, когда догонят.
— Садись, — я вздохнула. — И вино давай. А тебе можно за рулем?
— Ну немножко-то можно.
Он открыл вино, разлил по нашедшимся в недрах шкафов бокалам, а я поделилась с ним мусакой. Несмотря на дикий голод, я свои возможности оценивала здраво — всю порцию мне не осилить.
Это был такой уютный семейный ужин. Почти как раньше. Антон иногда смотрел на меня, когда думал, что я не замечаю. Но он задерживал взгляд слишком долго.
Я вспоминала первые месяцы одиночества, когда ужасно боялась Нового Года, который первый раз должна была встречать без него. Я тогда шла по улице в самый темный ноябрьский вечер, мерзла, смотрела на горящие окна в домах и думала, что вот, пока мы были вместе, так часто мне хотелось провести время одной! Иногда я выпихивала Антона к друзьям в бар, только чтобы без помех и конкурентов посмотреть сериал и сожрать чизкейк. Или порасписывать ногти без его нытья про то, что ему воняет. Или просто почитать полежать в темноте и тишине.
Как много я бы отдала в том ноябре за возможность провести хотя бы один опостылевший вечер из семейных лет! Вот бы можно было консервировать их и открывать потом, когда так хочется вернуться назад… А этот, холодный, одинокий и ненужный, тоже сохранить на будущее, когда у меня снова будет все хорошо. И когда я, пресыщенная новым счастьем, вновь захочу кусочек одиночества — открыть. Вспомнить. Сравнить. Почувствовать, что теряю.
Сегодня кто-то как будто исполнил ту мою мечту. Сидеть вот так с Антоном, ужинать, пить вино, рассказывать смешные случаи со съемки и слушать, что там у него забавного на работе и на курсах греческого. Как раньше.
Я собрала тарелки и отнесла их в раковину.
— Там посудомойка, Лесь.
— Кру-у-уто… Помнишь, как мы срались из-за того, чья обязанность мыть посуду?
— Посудомойка сэкономила бы нам кучу нервов.
— Может, и не развелись бы…
Я застыла, сообразив, что ляпнула. Антон смотрел на меня спокойно и серьезно.
— Я никогда тебя теперь не оставлю, пушистый. Я уже один раз это сделал, и в итоге было плохо всем, — вдруг сказал он.
Ты помнишь?
Я осталась стоять, уперевшись ладонями в кухонную стойку и бездумно глядя на ее псевдомраморные узоры.
Антон подошел, двигаясь мягко, как кот. Остановился за спиной, близко-близко, но не касаясь меня. Склонился, втянул носом запах моих волос, обвел ладонями плечи, словно обжигаясь о них, потому не прикасаясь к коже. Шепнул куда-то в шею:
— Как я тебя хочу… Невыразимо просто.
Я судорожно выдохнула, вытолкнула из себя застрявший в горле воздух. Пространство между нами звенело напряжением. Никто не касался друг друга, я даже боялась двинуться, но эти сантиметры между нашими телами были наполнены такой энергией, что это все казалось связью более сильной, чем любые прикосновения.
Он отступил на шаг — неслышно, так что я ощутила это по изменившемуся полю между нами, и мне хватило пространства как раз на то, чтобы развернуться к нему лицом. Я почти качнулась к нему, но отпрянула.
Подняла глаза, встречая горящий его взгляд. И не смогла разорвать эту нить, так и стояла, и смотрела, вцепившись пальцами в столешницу позади себя, чтобы не броситься и не повиснуть у него на шее. Он стиснул руки в кулаки и убрал в карманы джинсов.
— Помнишь, как мы на вечеринке делали вид, что у нас с тобой ничего нет? Ты сказала, что любовников выдают прикосновения и реакция на них, и я весь вечер вот так ходил, держа руки в карманах, чтобы не дотронуться случайно. У меня на следующий день болели все мышцы от напряжения.
— Мы все равно спалились, — отозвалась я. — Потому что стояли слишком близко и все время смотрели друг на друга.
— Смотрели… — он усмехнулся. — Тогда, на ужине с моей родней. Сидели на разных концах стола, притворялись приличными, но — смотрели.
— Мне кажется, я пыталась тебе мысленно передать все, что хочу с тобой сделать.
— У тебя получалось. Я даже курить не ходил, так неприлично было выползать с торчащим членом.
— Наши мысли, кажется, задевали всех, кто встречался им по пути.
— Определенно. Дядя Гена тетю Лару потом в коридоре минут пятнадцать мял как подросток.
— Уж кто бы говорил. Ты пока в гости ко мне ходил, помнишь, сколько времени мы каждый раз прощались в прихожей? Твои руки в моих джинсах? Родители как зайки сидели в гостиной и боялись в туалет сунуться, чтобы не увидеть нас во всей красе.
— А мои увидели…
— О господи, да, на даче! Твоя мама решила тебя разбудить. Откуда ей было знать, что я уже разбудила.
— Ты бы хоть прикрылась тогда.
— Ну, я подумала, что раз уж моя будущая свекровь увидела, как я скачу на тебе сверху, то сиськи во время светской беседы прикрывать уже поздно.
— Мммм… твои сиськи… — его взгляд спустился ниже, и я ощутила, как горят соски под футболкой и лифчиком, как будто он не просто смотрит, а дотрагивается до них.
— Ага, никогда не забуду, как ты так хотел, чтобы я посмотрела «Принцессу Мононоке», что никакие мои намеки на секс на тебя не действовали. Единственное, перед чем ты не мог устоять — перед моей грудью.
— Я тискал ее весь мультик. Это было охрененно, пушистый.
— Это было мучительно, солнц. Но зато я тогда первый раз кончила только от прикосновений к соскам.
— Ты просто была хорошо мотивирована.
— Ты просто мне не давал!
— Зато я был отомщен за те времена, когда ты боялась первого раза и неделями меня мариновала!
— Я не боялась, твой папа спал за стенкой.
— Но он спал же.
— Ты же помнишь, что когда это произошло, он спать перестал?
— Откуда мне было знать, что ты так кричишь во время секса. Оргазмы у тебя тихие.
— Я интуитивно догадывалась. А тебя это ничему не научило.
— О да, — он рассмеялся. — палатка на Волге? Далеко-о-о-о-о разносится голос над водой, особенно в туристический сезон.
— О, господи… — я залилась краской от одних воспоминаний.
— Но в том автобусе до Пензы ты была тихая… — голос Антона стал ниже и тише, и меня пробрала дрожь.
— Это была безумная идея…
— Но сначала меня заводило то, что у тебя под юбкой ничего нет, а потом то, как ты невинно сидишь у меня на коленях… но я внутри.
— Довольно мучительное ощущение, когда хочется двигаться.
— Ты справилась, — я и не заметила как его рука выскользнула из кармана, и уже гладила меня по щеке, а большой палец обводил мои губы.
— Я научилась сжимать тебя, да…
— Самый мучительный и сладкий оргазм в моей жизни.
— Точно. Так мы выяснили, что и ты можешь орать во время секса.
— Я стонал.
— Но очень громко.
— Ты бы знала, как это было…
— Примерно, как когда ты притащил наручники и решил устроить мне медленный секс?