Я даже не раскрывал блокнота, чтобы прочесть адрес Суконниковой, — он мне отчетливо запомнился наизусть. Дом, в котором должна была проживать эта женщина, располагался в Старокиевском районе, недалеко от Крещатика. Это было старое обрюзглое четырехэтажное здание довоенной постройки со стенами, на которых понемногу начинала облупливаться штукатурка. Отремонтированным оказался лишь его фасад, выходящий к улице, зато внутри двора творилось Бог знает что. Стены подъезда тоже выглядели, мягко выражаясь, неидеально. Облезлая краска, пыльные трещины, разнообразные вульгарные рисунки и надписи, — все это говорило о том, что дом уже долгое время требовал капитального ремонта.
Квартира Зинаиды Васильевны находилась на первом этаже. Я старательно нажал на кнопку звонка и послушно подождал, пока медленно движущаяся хозяйка соизволит открыть мне дверь. Наконец ее доброе, покрытое ровными рядами морщин лицо внимательно выглядело из-за цепочки, и наполненные большим интеллектом глаза уставились в мою сторону.
— Зинаида Васильевна? — спросил я, раскрывая перед ней удостоверение.
— Да, это я, — несмело ответила женщина.
— Я из газеты «Глас Народа». — Моя рука с зеленой книжечкой вплотную приблизилась к ее глазам, которые, слегка прищурившись, пытались что-то там прочесть. — Моя фамилия — Половник, Георгий Михайлович, может быть, слышали?
— О, да, — после небольшой паузы сказала женщина, — я читала некоторые ваши статьи, они мне очень понравились. Проходите, пожалуйста, проходите.
Суконникова широко раскрыла дверь, пропуская меня к себе в квартиру.
— Знаете, я живу одна, ко мне так редко кто заходит, — запричитала она. — А тут вдруг из газеты. Да еще один из самых любимых мною корреспондентов. Для меня это такая большая неожиданность.
Я снял верхнюю одежду и в ее непрерывном сопровождении прошел в маленькую уютную комнатку, заставленную всем, чем только было можно ее заставить. Из мебели в ней стояло несколько старых комодов, два серванта, три тумбочки и накрытый ярким покрывалом телевизор. В углу располагались пару кресел, на одно из которых мне и было предложено присесть. На стене висели самые разнообразные фотоснимки молодой красивой женщины, в которой, хоть с большим трудом, но все же можно было узнать хозяйку квартиры, а так же ее мужа, по всей видимости, военного летчика.
— Я сейчас приготовлю чай, — суетливо заметалась Зинаида Васильевна и в тот же миг исчезла на кухне.
От выпитого утром чая меня уже немного тошнило, но я не стал возражать, — все-таки не хотелось обижать пожилого уважаемого человека. Я был рад уже тому обстоятельству, что она не стала внимательно изучать мое удостоверение, а следовательно, не заметила никакого подвоха с моей стороны. Тело удобно расположилось в кресле и немного расслабилось. Все в этой комнате излучало старый добрый аромат застойных времен, который так мало где сейчас сохранился.
Чай, в понятии Суконниковой, состоял из маленьких кругленьких баранок, пышных ватрушек, малинового варенья, сахара-рафинада, конфет-карамелек в пестрых обвертках и, собственно, кипятка с заваркой, разлитого в приземистые вместительные чашки с оранжевыми цветами. Все это она внесла на подносе и поставила передо мной на маленький журнальный столик.
— Ну, зачем же, Зинаида Васильевна? — открыто засмущался я. — Мне, право, неудобно ощущать с вашей стороны такую заботу.
— Ничего, ничего, — улыбчиво ответила женщина, — главное, чтобы мне было удобно. Вы пейте, ешьте, не стесняйтесь, сахара себе кладите сами, сколько хотите. Ко мне очень редко приходят гости, к тому же симпатичные молодые люди. Имею же я право, в конце концов, доставить себе удовольствие и хотя бы об одном из них позаботиться.
— Ну, спасибо, — я учтиво кивнул головой, — даже не ожидал от вас такого. Это на фотографиях — ваш супруг?
— Да, он, Виталий Карпович, — тяжело вздохнула женщина, посмотрев на портрет мужа. — Там в центре — наша свадебная фотография, сделанная в сорок шестом году, сразу после войны. Я тогда еще совсем ребенком была — восемнадцать лет. Вам, наверное, тяжело сейчас представить себе, что эта маленькая девочка и есть я.
— Ну почему же, вы и сейчас довольно молодо выглядите.
— Не льстите, молодой человек, — искренне улыбнулась Суконникова, — все равно это у вас не получится. Сколько таких ребят, как вы, я переучила за свою жизнь, невозможно и сосчитать. В соседней комнате на стене у меня висят фото почти всех выпусков, которые у меня были за время работы учителем. После смерти Виталия Карповича в восемьдесят пятом ученики остались единой моей отрадой.
— А свои дети у вас есть? — поинтересовался я.
— Как же, конечно есть, — не без гордости заявила женщина, — Дмитрий и Алексей, оба — военные летчики, во всем пошли исключительно в отца. Только они со своими семьями живут далеко на Севере, один — в Мурманске, другой — в Архангельске. У меня уже даже правнуки есть. Погодите, сейчас я принесу альбом — покажу вам всю свою семью, если это представляет для вас интерес.
Она снова засуетилась и спешно убежала в соседнюю комнату, откуда вернулась через минуту с несколькими старыми альбомами и кучей отдельных фотографий. Некоторые из них припали пылью и оказались пожелтевшими от долгого лежания в шкафу; Зинаида Васильевна бережно вытирала их, сопровождая свои действия увлеченными комментариями. Мне ничего не оставалось делать, как только внимательно слушать ее и молча кивать головой.
— Хотите еще чаю? — предложила она, когда наши чашки остались пустыми.
— Спасибо, думаю, достаточно, — деликатно отказался я. — Мне очень интересен ваш рассказ, Зинаида Васильевна, но пришел ведь я сюда совсем по другому поводу. Мы сейчас пишем большую статью о политическом лидере Николае Федоровиче Батурине. Знаете такого?
— Конечно, — удивленно ответила женщина, — я же не отстаю от современной жизни — смотрю телевизор. Колю я знаю очень хорошо и полностью поддерживаю его политические взгляды и идеи. Молодец, он всегда был правильным молодым человеком и старался больше для других, чем для себя.
— Это хорошо, что вы о нем так положительно отзываетесь, — согласно кивнул я, — но мы совсем не собираемся рассказывать в своей статье о его политических взглядах, нам бы хотелось сделать небольшой экскурс в его прошлую жизнь, в его молодость. Хотелось бы поподробнее узнать, каким он раньше был человеком, чем дышал. Нам стало известно, что определенный период своей трудовой деятельности он провел под вашим чутким руководством.
— Да, он был учителем в той школе, где я работала директором.
— Вот видите, — с уважением произнес я, — значит вы, как никто другой, можете дать нам исчерпывающую информацию о нем. Не подумайте, мы не собираемся писать о Батурине ничего плохого, — нам наоборот, выгодно даже в некоторой степени расхвалить его, и мы очень надеемся на вашу помощь.
О смерти Елены Батуриной я промолчал, понимая, что Суконникова об этом еще ничего не знает. Старая леди отложила альбомы в сторону и, скрестив руки перед собой в замок, расположилась в кресле напротив меня.
— Ну что я могу сказать о Николае? — монотонно начала она. — О нем можно рассказывать несколько дней подряд, и этого времени никак не хватит, чтобы описать его образ в полной мере. Не смотря на свой преклонный возраст, память я еще имею довольно хорошую. Этот парень был самым настоящим кумиром всех учеников нашей школы в начале восьмидесятых годов. Разве можно такого забыть? Когда он проводил свой урок, дети без всякого преувеличения слушали его, затаив дыхание. В нашей школе даже самые отсталые ученики знали историю на «хорошо» и «отлично». Мало того, Николай Федорович организовывал всевозможные кружки по интересам, факультативы, активно участвовал в художественной самодеятельности и комсомольской жизни школы. Посещение учениками этих мероприятий превзошло все мои ожидания. От желающих записаться в кружок истории не было тогда отбоя. Я была сторонницей того, чтобы давать дорогу молодым преподавателям, потому с большой охотой взяла его после окончания института к себе в школу. Тем более, что он в это время учился заочно еще в одном учебном заведении. Чего там говорить, — Батурин был для детей идеалом. Сейчас Коля немного изменился, слегка потолстел, но все равно, — вот заметьте, когда смотришь его выступление по телевидению, — ты находишься полностью в его власти. Умеет человек повести за собой народ. Вы бы не поленились и зашли к нам в школу — посмотреть в архивных записях, сколько грамот и благодарностей получил Николай Батурин за пять лет работы. Обязательно зайдите. Директором там сейчас работает моя бывшая ученица — Тамара Кусалина, вернее сейчас — Тамара Михайловна Ишаченко. Скажите, что я вас послала, думаю, она допустит вас к нужной документации. Кстати, она тоже хорошо знает Николая Федоровича. Как и все другие ученицы, она в свое время тайно была в него влюблена.
— У них что, был роман? — стараясь сохранять равнодушие, поинтересовался я.
— Нет, что вы? — отмахнулась Зинаида Васильевна. — Коля в этом плане был чистейшим человеком. Он состоял в КПСС, был хорошим семьянином, любил свою жену и своего ребенка. Такого человека можно было в полной мере назвать идеальным, так что романов со своими ученицами он никогда не заводил. Это уже недавно, после того, как его первая супруга умерла, он женился на Леночке Возковой, а тогда ни Лена, ни Тамара, ни Алла Шевчук не представляли для него никакого интереса, хотя и были все влюблены в него по уши.
— Почему вы назвали именно этих девочек? Наверняка поклонницами молодого учителя были не только они.
— Были, — согласно кивнула собеседница, — но остальные по сравнению с этими не имели абсолютно никаких шансов.
— То есть, как? — непонятливо взглянул на нее я.
— Если вам это интересно — я расскажу. — Суконникова поплотнее закуталась в свою белую шерстяную кофту, хотя атмосфера в ее квартире больше была предрасположена к жаре, чем к прохладе. — Эти четыре девочки составили из себя так называемую «сладкую четверку». Их так в шутку назвала секретарь комсомольской организации Тоня Малько.