Спустя несколько минут они устроились за своим столиком и заказали аперитив. Слегка сведя брови, Гиффорд посмотрел на свою спутницу:
— У вас сейчас много работы?
— Просто жуть!
— А вам удается отдыхать? — продолжил он, заметив темные круги у нее под глазами, хотя Оливия, собираясь на ужин, тщательно старалась скрыть макияжем предательские знаки усталости.
— Я рано ложусь спать, — ответила она. — У нас были очень напряженные репетиции…
— Вы готовите что-то новенькое?
— Нет-нет. Просто на следующей неделе мы повторяем «Очарование», как вы знаете, и мистер Дуброски хочет внести кое-какие изменения.
— Зачем? По-моему, это совершенство!
— Ах, он стремится к сверхсовершенству! Не думаю, что он когда-нибудь остановится. Впрочем, я уверена, — добавила она торопливо, — если нашему искусству не отдаваться целиком и полностью, то лучше не заниматься им вовсе.
— Хм… Похоже, у этого человека замашки рабовладельца!
— Он не жалеет себя и терпеть не может прохладного отношения к работе у других. Он действительно шлифует каждое наше движение, каждый жест…
Каждый раз, когда подступала усталость, постоянные требования Дуброски «повторить снова», напоминания о том, что она способна на большее, — в целом справедливые, — вызывали у Оливии приступы депрессии. В присутствии балетмейстера энергия его личности еще давала возможность выполнять его приказания; но стоило оказаться вдали от него, как сейчас, и определение «рабовладелец» оказывалось совсем не таким уж далеким от истины.
— Понимаете, я должна быть ему бесконечно благодарна, — честно призналась Оливия, — что он проявил интерес к моему танцу и позволил так быстро вернуться на большую сцену.
Ее фраза только укрепила неприязнь Гиффорда к этому человеку.
— Мне казалось, что вы совсем неплохо танцевали задолго до того, как встретились с ним, — заметил доктор. — Хотя я читал недавно его интервью, где он называет вас своим открытием. Я с этим абсолютно не согласен. Вы способны достичь всего, что хотите, и без помощи этого маленького тирана, изматывающего вас донельзя.
— Он же выбрал меня танцевать в его балете, — рассмеялась Оливия. — Но главный архитектор моего успеха — вы, — добавила она просто.
Архитектор того здания, в котором она скроется от него навсегда. Строитель темницы, краеугольный камень в основание которой он заложил сам в тот момент, когда впервые взглянул в трагические глаза этой беспомощной девушки, подавая упавшую трость. Нет сомнений — именно тогда он и влюбился. Несмотря на то, что всегда самым решительным образом утверждал: любовь с первого взгляда — настоящая любовь, а не простое физическое влечение — практически не существует.
Сейчас, глядя на нее, чувствуя ее всеми фибрами своей души, Гиффорд понимал, что готов пожертвовать всем, лишь бы оградить ее от малейших неприятностей.
— Это правда, — повторила Оливия, неверно истолковав его молчание. — Как я говорила Дуброски, вы тот, благодаря которому все это стало возможным.
Гиффорд не был настроен развивать эту тему, но не удержался от одного-единственного вопроса:
— И, несмотря на всю вашу тяжелую работу, вы по-прежнему уверены, что танец — это самое главное в вашей жизни?
Если в подсознании Оливии и мелькнула какая-то тень сомнения, то даже она осталась незамеченной. Время для этого еще не наступило.
Они говорили и никак не могли наговориться, находя все новые темы. Впервые после своего возвращения на сцену оказавшись вне своего довольно замкнутого балетного мира, Оливия почувствовала, что не просто скучала по доктору; вернулось то особое чувство симпатии, которое возникло в дни ее болезни и выздоровления. Искусство танца и ее стремление достичь в нем совершенства никогда не могли преодолеть ее страстной любви к книгам, которые доставляли ей подлинное интеллектуальное наслаждение. Она любила читать с детства; было бы величайшей несправедливостью думать, что все ее мысли сосредоточены только на гибкости суставов и идеальной растяжке.
Они весело смеялись над неподражаемым Дживсом, когда в дверях зала появилась группа из пяти-шести человек, встреченная буквально на пороге метрдотелем в той подчеркнуто любезной манере, которая обычно приберегается для самых уважаемых и солидных завсегдатаев. Прибывшие были препровождены к специально зарезервированному большому столу у окна, неподалеку от столика, который занимали Оливия и Гиффорд. Парочка не обратила внимания на высокую, изысканно одетую красотку, возглавлявшую всю эту компанию, над которой просто витал дух вседозволенности, присущий публике так называемого высшего света.
Указав своим спутникам, где кому сидеть, хозяйка тоже уселась, беззаботно оглядываясь по сторонам, пока официант почтительно расправлял на спинке кресла ее величественный палантин из шкуры снежного барса. Оглядевшись, она уже собралась заговорить со своим соседом по столу, когда официант, подававший кофе на соседний столик, отошел и прямо перед ней оказался Гиффорд. Лишь через секунду она обратила внимание, что он не один.
Никогда не отличавшаяся замедленностью реакции, Афина Зонопулос мгновенно оценила тот факт, что двое за соседним столиком настолько поглощены друг другом, что вряд ли замечают происходящее вокруг.
Зеленые миндалевидные глаза Афины сузились. Сознание того, что Гиффорд, уже неоднократно имевший возможность заметить ее, был настолько увлечен своей дамой, что просто ничего не видел вокруг себя, привело Афину в неописуемую ярость. После той их случайной встречи Гиффорд ни разу не позвонил. Он ведь собирался поблагодарить ее, но нелицеприятная правда заключалась в том, что он просто-напросто забыл об этом.
Наутро после той встречи Афина прочла репортажи о феноменальном успехе юной балерины; в одном из абзацев она наткнулась на упоминание о том, какую роль сыграл консультант с Уимпол-стрит в ее возвращении на сцену.
Была ли между ними любовь? Мистер Хардинг отказался комментировать этот вопрос, мисс Элейн ответила отрицательно.
Теперь Афина своими глазами видела, что темноволосая спутница доктора Хардинга, которой тот был столь увлечен, — не кто иная, как его бывшая пациентка.
Снова и снова она бросала взгляды в их сторону. Когда Гиффорд сдержал свое обещание и приехал к ней на бокал вина на Белгрейв-сквер, он отказался от дальнейших встреч под тем предлогом, что в эти дни все его светское общение под угрозой, планы могут измениться в любую минуту. А тут он сумел освободиться на целый вечер!
Афина пыталась сосредоточиться на своих гостях, но взгляд то и дело возвращался к соседнему столику. Когда-нибудь он же должен посмотреть в ее сторону! Она едва отдавала себе отчет, сколь откровенно выглядит ее любопытство; наконец Аларик Роскоу, ее давний и ближайший приятель, сидевший рядом, мягко спросил:
— Тина, тебя очень интересуют наши соседи?
— Я просто случайно знакома с одним из них, — откликнулась женщина, едва взглянув на своего соседа. — Это Гиффорд Хардинг. Он лечил моего отца в прошлом году; благодаря ему папа сейчас способен жить так, как он хочет.
— Я его знаю, — рассмеялся Роскоу. — Вот почему ты не испытываешь особой нежности к этому представительному терапевту — или он хирург? Я думал, ты им увлечена. Ведь в прошлом году вы часто встречались?
— Это не тот мужчина, который нужен настоящей леди, — передернула плечами Афина. — Он по уши погружен в свою работу, и вообще…
Она постаралась придать своему голосу максимально индифферентный тон, но Роскоу не купился на это. Он слишком хорошо знал Афину и был уверен, что она в расстроенных чувствах. Поймав его взгляд, Афина произнесла:
— Интересно, кто эта девушка?
— Дорогая, неужели ты ее не узнала? Если бы я был газетным хроникером, я бы уже землю рыл носом вокруг этого столика, выясняя, не пахнет ли тут любовью.
— Почему? — требовательно поинтересовалась Афина.
— Да неужели ты не узнаешь его спутницу? Об этой замечательной молодой балерине во всех газетах пишут. Ее зовут Оливия Элейн, если ты забыла. Твой друг доктор, пожалуй, всерьез увлечен своей бывшей пациенткой, — негромко проговорил Аларик. — Бедняга. Как ему не повезло!
— Что ты имеешь в виду? — вспыхнула Афина.
Роскоу долгим оценивающим взглядом окинул доктора и равнодушно произнес:
— Это не твой тип, дорогая. Боюсь, ты зря тратила время… — Он давно уже приучил себя без ревности относиться к ее «маленьким интрижкам», хотя в данном случае позволил себе удивиться. И ему была вполне понятна досада этой женщины, не привыкшей к тому, чтобы воздыхатели бросали ее. — Похоже, они вполне довольны друг другом, — добавил Роскоу. — Очень жаль, что это знакомство оборвется из-за столь многообещающей карьеры… Его могут попросить выйти вон. Полагаю, ее мысли и сердце целиком заняты работой, и вряд ли там найдется местечко для него. Во всяком случае, когда морковка славы висит так близко…
В этот момент Гиффорд поднял голову — и тут же встретился взглядом с Афиной.
— Эй, привет! — весело крикнула она.
Он слегка улыбнулся и помахал рукой. С кем-нибудь другим на этом бы все и закончилось, но Афина имела на этот счет свое мнение. Она повелительно кивнула и решительным тоном громко произнесла:
— Подойди сюда на минутку! Я хочу познакомить тебя с моим старым другом! — На Оливию она даже не взглянула, начисто игнорируя тот факт, что Гиффорд был не один. Никто не мог соперничать с мисс Зонопулос по части дурных манер, когда она этого хотела. К сожалению, Гиффорд не был способен в этом смысле соревноваться с ней; подавшись вперед к Оливии, он пробормотал извинения и встал.
Оливия старалась не смотреть в ту сторону; она и так знала, что Гиффорд стоит рядом с Афиной. Целый год она провела вдали от всех светских мероприятий, да и вообще, ее круг был страшно далек от круга Афины; поэтому она не имела ни малейшего понятия, что собой представляет очаровательная знакомая доктора Хардинга.
— Я хочу представить тебе моего старинного друга, — светским тоном сообщила Афина. — Аларик Роскоу. Аларик, ты незнаком с мистером Хардингом?