Благодаря ему она вернулась к своему искусству, которое любила со всей страстью, на какую была способна. Но счастлива ли она?
«О Боже! Может ли кто-нибудь быть счастлив в этой жизни? — вздохнул Гиффорд. — Надо довольствоваться тем, что дает Бог, и быть благодарным за это».
Глава 11
Горничная, которая на следующее утро принесла Афине чай в постель, бесшумно поставила поднос на столик рядом с кроватью и почти на цыпочках подошла к окну, чтобы раздвинуть занавески.
Она работала у Афины меньше месяца, а потому эта часть обязанностей до сих пор вызывала у нее страх.
Ибо никогда нельзя было предугадать, на какую реакцию можно нарваться. «Мамзель», как ее звала прислуга, была непредсказуема. Вчера вечером она вернулась домой очень поздно и распорядилась разбудить себя именно в это время. Обернувшись к кровати, горничная обнаружила, что хозяйка открыла глаза.
— Через двадцать минут приготовьте мне ванну, — произнесла Афина. Подоткнув повыше подушки, она принялась за чай, размышляя о том, что надо бы прекратить эти ночные загулы. Но чем же тогда заняться? Слишком трудно коротать вечера в одиночестве, тем более что Гиффорд Хардинг явно не склонен скрашивать их своим присутствием.
При мысли о Гиффорде ее лицо потемнело. Для нее он не в состоянии найти ни минутки свободной, а с этой танцоркой проводит целые часы!
Отличительной чертой дочери Геркулеса Зонопулоса была способность добиваться желаемого с тем большей настойчивостью, чем больше трудностей оказывалось на ее пути. Еще вчера она решила, что лучше всего оставить Гиффорда на время в покое; его британская сдержанность опять начала выводить ее из себя. Но при виде его в обществе Оливии в Афине вновь проснулось всесокрушающее чувство собственницы. Если «эта девица» вообразила, что способна затмить ее, Афину Зонопулос, — она жестоко ошибается! Если у них начался роман — его следует подавить в зародыше.
Пока что она решила побольше узнать о своей сопернице.
Приняв ванну и занимаясь своим обычным утренним туалетом, больше похожим на ритуал, в процессе которого совершенно загоняла бедную горничную, Афина отдала распоряжение дворецкому разыскать телефон Ивана Дуброски. Потом перешла в гостиную и позвонила балетмейстеру. Вышколенный Серж ответил, что Дуброски нет дома и, к сожалению, связаться с ним нет никакой возможности.
— Может, он в Опере? — предположила Афина и добавила: — С вами говорит мисс Зонопулос.
Как и ожидалось, имя произвело магическое действие. Серж с еще большим уважением ответствовал:
— Мне очень жаль, мадам. С утра он должен был репетировать с труппой, но я не уверен, находится ли он до сих пор в театре. Во всяком случае, я никогда не советую тем, кто звонит мистеру Дуброски, пытаться отвлекать его от дела.
Тем не менее Афина позвонила в Оперу. Паузы, во время которых звонок передавали с одного коммутатора на другой, могли свести с ума. Наконец потеряв всяческое терпение, Афина потребовала:
— Передайте мистеру Дуброски, что звонит мисс Зонопулос. Мне нужно поговорить с ним, и я буду ждать у телефона, пока он не подойдет.
Снова подействовала магия имени; меньше чем через пять минут она услышала в трубке мужской голос:
— Мисс Зонопулос! Какая приятная неожиданность! Вы в Англии?
— Да. Но, судя по тому, как нелегко до вас добраться, я могла бы с тем успехом сидеть и на Северном полюсе. Но вы, наверное, очень заняты и сердитесь на меня?
— Для вас я никогда не занят. Я не забыл вас, мадемуазель!
По его тону никто бы не догадался, в каком негодовании пребывал Дуброски, узнав, что кто-то осмелился прервать его занятия, пока не узнал фамилию звонившей. Его любезность наверняка сильно удивила бы измученных артистов, которые проводили его со вздохом облегчения, получив краткую передышку от непрекращающихся: «Нет, нет, не так! Вот так!» И каждый, несмотря на внутреннее раздражение, должен был все проделывать заново.
— Я хочу пригласить вас поужинать со мной сегодня, — заявила Афина. — Отец за границей. Мне надо поговорить с вами, Иван. Вы можете приехать к восьми часам? Белгрейв-сквер, 500.
Дуброски мгновенно решил пренебречь уже назначенными на этот вечер делами. На такое приглашение он даже не мог надеяться; хотя дочь, конечно, это еще не отец, но это как-никак ближайшая связь с ним и неплохой шанс разузнать о возможных перспективах.
— Я буду рад, — откликнулся Дуброски. — Очень мило с вашей стороны вспомнить обо мне. Ровно в восемь.
— Договорились. Заказываю ужин на половину девятого. Буду рада вас видеть, — светски заключила Афина.
Ожидая гостя в малой гостиной своей квартиры, Афина была наполовину уверена, что зря потратит время. Она очень хорошо помнила Ивана Дуброски; но в тот последний раз, когда они виделись, он был далеко не столь важной фигурой, как ныне. Хотя в кругу ее знакомых было немало художников, актеров, даже писателей, Дуброски был едва ли не единственным, с кем имел дело отец. Афина подбирала себе в компанию только таких деятелей искусства, которые уже сами создали себе имя, а потому имели большой общественный вес в глазах ее окружения, тоже склонного хвастаться знакомством со «светскими львами». Люди должны были быть привлекательными в глазах Афины; что же касается Дуброски, то он, со своей лохматой гривой и страстью к искусству, отнюдь не мог претендовать на эту роль. Когда-то она бездумно сказала Гиффорду, что отец один раз помог Дуброски. На самом деле все обстояло следующим образом. Иван, в то время еще сам танцевавший в балете, был одержим идеей создания собственной балетной труппы. Он вложил все свои средства в это предприятие, но прогорел. Он испытывал крайнюю нужду в деньгах, когда Геркулес Зонопулос по чистой случайности посетил театр в одной маленькой южноамериканской стране, где гастролировал балет Дуброски. У них уже не было денег даже для того, чтобы просто вернуться во Францию, где планировались дальнейшие выступления.
Геркулес, со своим тонким художественным чутьем и быстрой реакцией на все заслуживающее внимания, сразу признал достоинства и перспективы того, что делал Дуброски.
Иван, в свою очередь, прослышав о репутации Зонопулоса как большого человека, склонного помогать любой собаке, лишь бы в ней была видна искра таланта, не преминул обратиться к нему за помощью, честно выложив все карты на стол. Он попросил «сущую безделицу» для миллионера, ему эти деньги могли бы позволить реализовать свою мечту. Получив искомое, он смог благополучно вернуться в Париж для запланированных спектаклей. Хотя от их выступлений Сена не потекла вспять — на самом деле труппа вскоре распалась, — Иван получил рекомендацию от Зонопулоса и был принят на работу в новую труппу, лидером которой была одна балерина, ближайшая «подруга» знаменитого композитора, специально для нее писавшего музыку к балетам. Вскоре она ухе выслушивала захватывающие теории странного незнакомого человека и полностью прониклась его энтузиазмом. Иван всегда считал именно этот эпизод началом своей настоящей карьеры, а Геркулеса Зонопулоса — главным архитектором своей судьбы. И надеялся, что так будет и дальше.
Балетмейстер прибыл точно в назначенное время. Афина встретила его стоя у высокого резного камина. Своим быстрым, цепким взглядом Дуброски оценил обстановку и остался удовлетворен увиденным. Высокая стройная молодая женщина в золотистом брючном костюме с отложным воротником и длинными рукавами, в кофточке китайского стиля…
Афина сделала несколько шагов навстречу и протянула руку:
— Очень приятно снова вас видеть. Проходите, присаживайтесь!
— Как мило, что вы пригласили меня, — в свою очередь ответил Дуброски. — Ваш отец…
— За границей, как я уже сказала. Возможно, вы уже слышали, что он собирается жениться?
— До меня доходили слухи, — неуверенно проговорил Иван, — но…
— Слухи — не всегда ложь, — прервала его Афина. — То, что вы слышали, — правда. Но я пригласила вас не за тем, чтобы обсуждать моего отца. Во-первых — что вы будете пить? Карлос за нами поухаживает. — Слуга безмолвно возник в дверях. — Коктейль с шампанским или?..
Коктейли уже были приготовлены. Дуброски взял бокал, быстро сообразив, что от него не ждут дальнейших комментариев по поводу последней новости, и устроился на глубоком мягком диване рядом с хозяйкой.
— А теперь, — повелительным тоном предложила Афина, — расскажите мне о себе. Я слышала, вы достигли больших успехов в Оперном театре?
Дуброски сделал протестующий жест:
— В пределах отпущенного мне Богом я стараюсь как могу.
Она не собиралась убеждать своего гостя в том, что искренне заинтересована в его делах, которые тот, несомненно, считал важнейшими на свете. С этого момента и до конца вечера она говорила — или позволяла ему говорить — о балете как о явлении, имеющем к ней весьма слабое отношение. Но за эти полтора часа ей удалось, вычитывая необходимую информацию «между строк», узнать даже больше, чем он полагал уместным сообщить.
Только в самом конце ужина, за кофе, который был подан в китайскую гостиную, Афина позволила себе вернуться к теме, которая на самом деле всерьез занимала ее.
— Расскажите мне, — требовательно произнесла она, — об этой юной девице, которая, как говорят, ваше личное открытие. Очень жаль, что я не смогла быть на премьере вашего нового балета. Критика от него просто в полном восхищении.
Дуброски улыбнулся. Ублажив себя изысканными напитками и прекрасной кухней, предложенными хозяйкой, он пребывал в прекрасном настроении и был готов говорить о чем угодно, а не только на такую лестную для его самолюбия тему. Да, он действительно раскопал очень талантливую девушку, которая под его руководством в один прекрасный день станет великолепной балериной.
— Вы говорите о малышке Элейн? — ответил Иван. — Она далеко пойдет. В недалеком будущем вы услышите о ней гораздо больше.
— Вне сцены она, безусловно, привлекательна, — загадочно улыбнулась Афина, откинувшись на подушки. — А на сцене мне еще не довелось ее видеть. Мы познакомились в воскресенье вечером в ресторане. Она была со спутником, которого я давно и хорошо знаю. Вы слышали о докторе Гиффорде Хардинге? Он, кажется, одновременно терапевт и хирург.