– Одна дура… – Алеку очень хотелось не выбирать выражения, но он сдержался. – Очень боялась, что Швед наговорит лишнего. И… Ему перерезали горло. Ночью. На Авалоне. Это связано с тем делом, что мы с Леной сейчас ведем.
«Авалоном» они все называли ту странную парковую зону, где и нашли труп художника.
– Это потому Влад так испугался, когда я сказала, что Швед названый брат Елены? – спросила Наташа. Сказать «был» язык не поворачивался. Хотя она-то могла и понять, еще утром, что все для их друга сложилось так печально.
– Да, – согласился Алек. – Еще убиты трое Ленкиных бывших любовников. Давайте только без подробностей сейчас, ладно?
– Но это по нашей части? – уточнил Степка, один из ведьмаков, Алеков напарник по бригаде.
– Естественно. Не просто криминал, – огорчил его Алек. – Мне надо ехать опросить одного старого козла. Соседа Шведа. Женька, поедешь со мной?
– Конечно. – Демонолог резко скомкал в руке пластиковый стаканчик и швырнул его через весь зал в урну.
Алек против воли улыбнулся.
– Братва, вы меня радуете. В баре куча посуды, а вы из пластиковых шампусик хлещете.
– Да так, по традиции, – смущенно ответил за всех Ванька, ведьмак из другой бригады. Он был ярым приверженцем «неформальских» традиций. Когда-то такие традиции были близки им всем. Разве что кроме Гелочки.
– И еще. – Алек опять стал серьезным и немного смущенно спросил: – У кого-нибудь есть Ленкины фотки?
Народ, который уже собирался расходиться на рабочие места, застыл. На лицах читалось недоумение. Алек начал раздражаться, прекрасно понимая причины. Конечно, он ведь был Елене самым близким человеком. По мнению большинства сотрудников. Даже очень близким. И тут такая нелепая просьба. Но почему он должен таскать Ленкины фотки с собой? Может, еще и в бумажнике их хранить? Но она же не его любимая женщина. Алек, конечно, ее любит. Но не в том смысле…
– Найдем, Алек, – спокойно решила за всех Люда.
Просто чудо девочка! Спокойная, рассудительная. И, главное, не лезет куда не просят. Надо человеку фотки, значит, надо. Чего тут на него пялиться с удивлением.
Народ опять засуетился. Все поспешили по кабинетам, к компьютерам. Искать фотографии. Кто-то уже рылся в фотогаллереях на смартфонах. Алек не стал дожидаться результатов. Перешлют эмэмэс. Ему необходимо поболтать тет-а-тет с Анатолием. И как можно скорее.
Елена выполнила основной фронт работ по загрузке плиты будущими вкусными блюдами. Теперь все зависит не от нее. Как закипит, как сварится да потушится, там уж и за салаты можно приниматься. Тянуть больше нельзя. Она взяла с кухни пепельницу, бутылку с сывороткой, журнал Шведа и пошла в комнату.
Теперь находиться одной ей не хотелось. Чисто интуитивное, женское желание быть поближе к мужчине, когда тебе плохо. А то, что от прочтения дневника хорошо ей не будет, она знала. Она устроилась прямо на полу, на мягком ковре, рядом с софой, на которой спал Влад. Бутылку с сывороткой поставила рядом. Как и пепельницу. Тут же закурила, метнув взгляд на открытую форточку. В других комнатах тоже открыты. Значит, запах быстро выветрится.
Теперь самое страшное – открыть первую страницу. Столкнуться со строчками, неровными, мелкими, написанными знакомым до боли почерком.
Пока курила, просто держала журнал на коленях. Привыкала. Потом решительно затушила окурок, набрала воздуха в легкие, задержала дыхание, как перед прыжком в воду. Открыла.
В общем, ничего не произошло. У нее было сильно развито чувство самосохранения. В ожидании неминуемой боли от потери, чтобы, что называется, не травить душу, память сама захлопнулась, закрылась на все замки. Чтобы не было тяжких воспоминаний, слишком радостных, слишком светлых и дорогих. А потому ранящих.
Швед был эмоционален, как и любой творческий человек, был импульсивен и непоследователен. Неровный почерк, неточность по числам записей. Отрывочные фразы. Иногда просто недописанные. Главное, выразить основную мысль, оставить напоминание самому себе.
«18-е. Закончить «Пляску». Звонить В.Е. Газеты. Гала. Мартовский свет. Розовый. Посмотреть мастеров. Уже было, надо помнить. Больше цвета. Новый комплекс. Нужна идея. Что-то совсем несовместимое. Валеджио? Посмотреть… Тонкость веток, хрупкость рук, вздох… И острый взгляд. Черно-белая основная гамма, размытый фон».
Очень на него похоже. Братик во всей красе. Елена улыбнулась сквозь слезы. Да… Рассчитывать, что память долго будет кутаться, скрываться, нереально.
Елена сразу представила, как красивый статный мужчина, в его любимой замшевой куртке цвета теплого шоколада, останавливается вдруг посреди улицы. Сигарета в уголке рта. Непослушная белобрысая челка спадает на глаза. Взгляд в никуда. Взволнованный, удивленный, обрадованный. Будто ему явилось откровение. И потом несколько строк. Рваных, неоформившихся. Господи, а ведь за этими словами – картины. Великолепные полотна. Ненаписанные. И теперь уже никогда…
Елена заставила себя не думать. Лучше разобраться с этими маленькими загадками. При чем здесь газеты? И важно ли это? Может, Швед просто хотел найти расписание выставок, которых всегда в их городе проводилось много. Кстати, скорее всего. Именно за этим ему и понадобились газеты. Или там были рецензии на чьи-то работы. Какого-нибудь шведовского приятеля. С этим понятно. А вот «позвонить В. Е.»? Черт! Вот с такими вещами будет проблема. Елена не знала, как и кого Швед мог упоминать в своих записях. Оставалось только надеяться, что она встретит что-то знакомое, из контекста поймет, о ком речь. Дальше будет проще разобраться.
«20-е. Забыл о грунте. Надо!!! Гала? Идея черно-белой гаммы и размытого фона. Попробовать с идеей. Детка? Спросить. Позвонить!!! Сегодня!!! Найти Валеджио. Дурак!!! У Детки. Сегодня же!!!»
Елена криво улыбнулась. Ну надо же! И это она – Детка! Тут сомнений не было. Швед ей звонил. Примерно месяца два назад. Спрашивал о Валеджио. Просил позировать.
Елена быстро встала, прошла в соседнюю комнату, где оставила сумочку. Достала собственный ежедневник. Ну, точно. Вадим звонил 21-го января, перед маминым днем рождения. И уже тогда думал о весне. О тонкости линий, о весенних черных хрупких ветках, о мартовском розовом воздухе. Ну, кто бы мог подумать, что Швед столь дальновиден? Конечно, выставки на такую тему лучше всего проходят именно весной. А рисовал он просто потрясающе быстро. Елена вернулась в свою комнату, посмотрела на спящего Влада. Вроде крепко отрубился. Осторожно открыла скрипучую дверцу шкафа, достала лист… Тот самый эскиз, который делал Швед в те дни. Потрясающе. Всего лишь в карандаше. Просто ее лицо на заднем плане, просто ветка, хрупкая и черная впереди. Просто откуда-то падает луч солнца. И… на этом рисунке она плакала. В марте…
Лучше бы у него не было дара! Лучше бы он не мог предсказывать, по крайней мере не это.
Елена опять села читать, раскуривая очередную сигарету.
«25-е. Поздравить Тень. Договориться с Дворкиным. Выпить с ним. Обязательно. Взять с собой Детку. Валеджио не катит. Клип «Эры». То, что надо! Идеи… Идеи!!! Полный провал. Никакой весны. К черту. Найти бабу. Двух… Нажраться. Помириться с Галой… Полный отстой».
Творческий кризис. А она и не знала. Он скрывал. Он всегда скрывал от нее свои переживания. Он был мягким и, в общем-то… Да что скрывать? Швед был тряпкой. Гениальной тряпкой. Если бы не Гала, он давно бы спился. Но… он любил ее – Елену, свою сестренку. Он никогда бы ей не показал своих неприятностей. Так всегда было. Она всегда узнавала о его проблемах задним числом и от других. Кстати, о других… А кто такой Дворкин?
Елена порылась в своем ежедневнике. Никуда они не ходили 25-го. И потом тоже. Кто же такой Дворкин? Так… Это из Желязны. Маг и волшебник. Нарисовал лабиринт, дающий силы принцам Амбера. Рисуя, создавал. Да это прозвище больше подошло бы самому Шведу. Кто же это? О Господи! Да! Ну и жестокая же сволочь ее братец!
Елена хотела было ринуться звонить, но передумала. Просто записала себе в ежедневник напоминание. Дворкиным Швед обозвал одного из их общих друзей. Вернее, приятелей. Такой человек другом им быть не мог. Просто дурная привычка. Димка был их одноклассником, как и Гувер. В общем, хороший парень, но… Ничего у него по жизни не складывалось. Димка интересовался всем, чем когда-либо интересовались они. Но как-то всегда поверхностно, а значит, недолго. До первой неудачи. Которые чаще всего случались по его же вине. Ну, не хотелось парню что-то делать самому. Он любил, когда ему все растолковывали, разжевывали, приносили на блюдечке с голубой каемочкой.
Так и сложилось. Квартирка Димки стала весьма посещаемым местом. Местом общих тусовок успешных друзей. Он был гостеприимен и радушен. Но со временем, все чаще, в его словах, поведении проскальзывало: «Вы мне должны, вы же всего достигли – делитесь». Иногда даже Елена думала, что он их всех тихо ненавидит. За успех, за желание добиваться задуманного, а главное, за то, что со временем они все перестали с ним делиться заработанными нелегким трудом знаниями. Хотя последние года два в нем стала пробуждаться какая-то злость, сила. Настырность, что ли? Лучше поздно, чем никогда. Но вот насколько это было реальным? Елена вспомнила, как недавно в декабре они все вместе были на квартире у Димки. И ей тут же стало тошно. Димка на самом деле их всех ненавидел. Как-то так сложилось.
Когда-то, после окончания школы, этот тихий мальчонка оказался с Еленой и Юлей в одной компании. Как и все подростки, приятели были злыми. И часто шпыняли Димку. Из чувства обостренной справедливости Елена за него заступалась.
А потом он открыл свою квартиру для посещений. И Елена со своими уже новыми друзьями как защитница стала вроде бы почетной гостьей. А заодно – одним из главных «доноров». Нет, Димке не нужны были деньги. Только идеи и достижения. Ее, Еленины, а также и ее друзей. А они не могли, да и не хотели делиться тем, что давалось с трудом, а порой и с болью. Но Димка жил с убежденностью, что ему все должны. И тихо с годами начал звереть, когда остальные не считали себя должниками.