– Мне просто повезло, что я его встретила! – Раздражение Анны все возрастало, как и клубок сил, витавший вокруг нее. Это было похоже на ту самую воронку инферно, что когда-то придумал Лукьяненко для экзамена своему Ночному дозору и Антоше Городецкому в отдельности.
– Ага, как безбилетнику, нарвавшемуся на контролера, – опять усмехнулась Елена. Ее глаза не отрывались от лица Анны. Фиксировали каждое минимальное изменение выражения лица, читали ее мысли по простейшим законам психологии. – Димка меня ненавидит. Как ненавидел и моих ныне покойных любовников, как ненавидел Шведа. И соответственно, научил ненавидеть тебя. Да ты просто идеальным подарком для него была. Эдакая машина мести. Ему достаточно было пальчиком показать и сказать тебе «фас». А то, что ты назвала объяснениями… Тебе самой-то Димкина версия ничего не напоминает? Он парень недалекий, особо мудрствовать не стал. Я когда-то просто обожала сериал «Горец». – Елена в открытую над Анной потешалась. И та уже не замечала расчетливого блеска глаз соперницы, не замечала ее внимательного прищура. Елена сознательно подталкивала ее к взрыву. – Останется только один! К победителю переходит сила противника вместе с жизнью. Ничего не напоминает, детка?..
Юля решительно затушила очередную сигарету и вдруг заговорила:
Приходит время сожалений.
При полусвете фонарей,
при полумраке озарений
не узнавать учителей.
Так что-то движется меж нами,
живет, живет, отговорив,
и, побеждая временами,
зовет любовников своих.
И вся-то жизнь – биенье сердца,
и говор фраз, и плеск вины,
и ночь над лодочкою секса,
по светлой речке тишины…
– Юль, ты чего? – Алек встревожился, у Ленкиной подруги был испуганный и какой-то потерявшийся вид.
– Ничего, – ответила она жалобно. – Просто мы так давно молчим. А я нервничаю. И тишина давит. Вот я и решила заговорить. Стихи почитать, к примеру.
– А! – Алек вздохнул с облегчением. – Могу тебя понять. Я тоже тишины не люблю долгой. А чьи это стихи были?
– Бродского, – улыбнувшись, ответила Юля.
– Красивые, – оценил Алек. – А мне вот нравятся Владимира Леви. Психолог такой есть. Знаешь?
– Нет. – Юля как-то оживала понемногу, хваталась как за соломинку за этот разговор.
– Слушай. Сейчас…
Мы сами выбираем образ смерти.
Свою тропинку и обрыв следа —
Проносим в запечатанном конверте,
А вскрытие покажет, как всегда…
И ты идешь за собственною тенью,
От самого себя бессильно скрыв,
Что этот путь – и миг, и лик смертельный —
Всего лишь выбор. Выбор и обрыв…
– Здорово, – искренне восхитилась Юля. – У тебя книги его есть? Дашь прочитать?
– Ладно, – согласился Алек.
– А еще что-нибудь прочти, а?
– Да не помню я. – Он пожал плечами. – Там стихи такие… смысловые. Много не запомнишь.
Влад, все это время просидевший, опираясь о стену и прикрыв глаза, вдруг начал декламировать спокойным, нейтральным тоном:
Эта подлая жизнь, не раз и не два
Окунала меня в кровищу лицом.
Потому я давно не верю в слова,
Особенно – в сказки со счастливым концом.
Надо ладить с людьми! Проживешь сто лет,
Не погибнув за некий свет впереди.
Четверть столько протянет сказавший «нет»,
Уж его-то судьба вряд ли станет щадить!
Если выжил герой всему вопреки
И с победой пришел в родительский дом,
Это – просто, чтоб мы не подохли с тоски,
Это – светлая сказка с счастливым концом.
Если прочь отступил пощадивший враг
Или честно сражается грудь на грудь —
Не смешите меня! Не бывало так,
Чтобы враг отказался ножик в спину воткнуть.
Если новый рассвет встает из-за крыш,
И любовь обручальным сплелась кольцом,
Это – просто, чтоб ты не плакал, малыш,
Это – добрая сказка с хорошим концом.
Если в гибельный миг прокричит: «Держись!»
И собой заслонит подоспевший друг —
Это тоже все бред, ибо учит нас жизнь,
Не примчатся друзья – им всегда недосуг.
Но зачем этот бред не дает прожить,
От несчастий чужих отводя лицо?
А затем, чтоб другому помочь сложить
Рукотворную сказку со счастливым концом.
– Ого! – Юля смотрела на Влада с обожанием. – Сильно! И… Я даже не знаю, что сказать… До слез…
– Это точно. – Алек был под сильнейшим впечатлением. – Твои?
– Нет. Это Мария Семенова, стихи из романа «Волкодав», – слегка усмехнулся Влад. – Мои намного хуже.
– А можно еще… – робко попросила Юля.
– Пожалуйста, она же. – Влад продолжал читать:
Я когда-нибудь стану героем, как ты,
Пусть не сразу, но все-таки я научусь.
Ты велел не бояться ночной темноты,
Это глупо – бояться. И я не боюсь.
Если встретится недруг в далеком пути
Или яростный зверь на тропинке лесной —
Попрошу их с дороги моей отойти!
Я не ведаю страха, пока ты со мной.
Я от грозного ветра не прячу лицо,
И в суде не смолчу, где безвинных винят.
Это очень легко – быть лихим храбрецом,
Если ты за спиною стоишь у меня.
Только даром судьба ничего не дает…
Не проси – не допросишься вечных наград.
Я не знаю, когда, но однажды уйдет,
И оставит меня мой защитник, мой брат…
И такой же мальчонка прижмется к ногам,
Как теперешний я, слабосилен и мал,
И впервые не станет бояться врага,
Потому что героя малец повстречал.
– Нет слов… – покачала Юля головой. – Тебе бы женщин соблазнять стихами. Не будь у меня мужа и ребенка, я бы за тобой и на край света, и за край… Как все закончится, ты это Елене обязательно прочитай. И мы, я думаю, скоро тогда салатиков на вашей свадьбе поедим.
– Да, Елена это оценит, – согласился Алек. – А ты повеселее чего-нибудь знаешь?
Влад улыбнулся и вновь начал:
– Приветлив леса расписной дворец,
Где вечность и покой царят законно,
Здесь спелый плод на землю не падет,
Ручей прозрачен, как стекло, едва течет,
И спит шатер листвы завороженно.
Здесь под ветвями воздух, словно мед,
И птичьих свадеб хор неугомонный,
За гранью вечности, и горечи разлук,
Вне времени, вне памяти, вне мук,
Лес грезит о весне своей зеленой…
– Вот, – удовлетворенно сказал Алек. – Уже не так… гнетуще. А еще более оптимистично?
– Маргарет Уэйс из романа «Час близнецов». Но посмотри на меня, – усмехнулся Влад. – Где я и где оптимизм?
– Там же, где нет меня, – поддержала Юля.
– Ну, тогда… – Алек состроил смешную гримасу и вспомнил первую строчку одной из песен советских времен: – «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…»
– Рекламный аудиоролик «Бюро магических услуг», – раздался в коридоре насмешливый голос Гувера. – Сидите? А где?.. Понятно.
Он устроился на полу рядом с Юлей, небрежно обнял одноклассницу за плечи.
– Давно Лена там? – он кивнул в сторону комнаты.
– Уже целый час, сорок семь минут и тридцать восемь секунд, – ответил Алек, глядя на часы…
Воздух был плотным, как вода. Такое количество силы выплеснулось в него за последние несколько минут. Или часов? Вот так всегда. Здесь, в круге силы, время течет совсем по-другому. И его не уловить, не понять. Хотя… и в реальной жизни мало кто может понять время.
Елена вспомнила любимый роман Роджера Желязны. Амбер… И его подводное отражение, подводный лабиринт. Там, наверное, было так же трудно дышать таким же чересчур насыщенным воздухом. Ей казалось, что легкие не справляются с массой силы, вливающейся в них. Но Елена не боялась, она привыкла, она раскинула руки в стороны и сделала еще более глубокий вздох. Наполняя себя силой до краев. Собственной силой… и чужой. Она потратилась, потратилась сильно. Анна была достойным противником, а ненависть, которую она, Елена, так умело заставила выплеснуться, добавляла Анне сил.
Елена удивлялась способностям собственного разума, собственной фантазии. Сейчас ей казалось, что она и ее противница стоят не в разных концах небольшой комнатки типовой многоэтажки, а в огромном замковом холле. Блики свечей, вой ветра где-то там, в вышине сводов. Хотя на самом деле это, наверное, желтые точки, плавающие перед глазами, и шум в ушах от напряжения. Но… может, все же свечи и ветер? В зале холодно. Видимо, там, за толстым камнем древних стен лютует зима. Или это холод, рожденный их магией? Холод, идущий от нескольких десятков фигур, выстроившихся темными силуэтами вдоль стен? Елена улыбнулась. Это только иллюзия. Созданная ею и Анной. Иллюзия, не имеющая над ними власти. Это те, ушедшие за грань по Аннушкиной воле, могли верить в оживших мертвецов, Дворкин мог поверить, но не Елена и не Аннушка.
Елена обратила взгляд на свою противницу. Та, потерявшая немало сил, принявшая на себя, но отразившая несколько ударов Елены, еле держалась на ногах. Хотя… Елена чувствовала, что ее саму тоже шатает от усталости. Но она продолжала стоять напротив Анны. И готовилась.
Удар был необычайно сильным. Наверное, Анна вложила в него все свои последние силы. Это был огромный ком, темный, жаркий, переливающийся всеми оттенками Тьмы, как на эскизе Шведа, что висел где-то здесь на стене. И в этом комке, внутри, в самой его сути, пряталось нечто такое, что вдруг привело Елену в настоящий ужас. Такой подсознательный ужас. Тот, которым славились рассказы Эдгара По. Нечто непонятное, отголоски чего прячутся в самых глубинах души, за семью замками. И если распечатать эти замки, то все твое существо захлестнет это «нечто». Это память. Генетическая память об ужасе древности. Нет, не о старых богах, не о каких-либо покорителях нашего мира, а просто память о том, как легко потерять себя, раствориться в чем-то, что когда-то было силой Творения. Страх стать ничем, страх не принадлежать самому себе, не управлять собой… Боже, да как эта девочка только смогла до такого додуматься? Или… неужели она, Елена, подтолкнула ее так близко к грани…