Она тосковала по России:
«В 1855 году после смерти Николая I на престол вступил его сын Александр II. Несмотря на почтенный возраст (ей шел семидесятый год), Мария Павловна отправилась на его коронацию. Это было последнее посещение родины».
А спустя четыре года, 11 июня 1859 года, Мария Павловна, несмотря на лёгкую простуду — подозревали грипп, — решила съездить в Бельведер, чтобы поздравить с днём рождения своего сына. Она заболела гриппом, но в легкой форме.
Недомогание казалось настолько незначительным, что даже врачи не возражали против поездки. Съездила, поздравила. Побыла немного в гостях и отправилась домой.
И вдруг спустя полтора часа к сыну прискакал курьер с сообщением о смерти Марии Павловны от апоплексического удара.
Мария Павловна завещала похоронить её вместе с мужем, но в то же время сделала оговорку — похоронить в русской земле. Её завещание было исполнено. Её похоронили в мавзолее, радом с мужем в земле, привезённой из России. Рядом с мавзолеем построили православную церковь Святой Марии Магдалины. Иконостас был исполнен русскими мастерами и привезён в Веймар.
Потомство Марии Павловны было по тем временам не велико, но и слишком мало — два сына и две дочери подарила она своему супругу Карлу Фридриху. Все они были внуками замечательного русского государя Павла Петровича, зверски убитого врагами России и ими же невероятно оболганного.
Старший, Павел Александр (1805–1806), названный в честь отца Павла Петровича и двоюродного брата императора Александра I, скончался в детстве.
Мария Луиза (1808–1877) вышла замуж за принца Карла Прусского.
Августа (1811–1890) стала супругой первого в будущем германского императора Вильгельма I и королевой Пруссии, супруга Вильгельма I.
Карл Александр (1818–1901) женился на своей кузине Вильгельмине Софии, дочери нидерландского короля Виллема II и великой княжны Анны Павловны.
Мария Павловна стала бабкой кайзера Фридриха III и прабабкой Вильгельма II.
Любовь и супружества «Екатерины III»Великая княжна Екатерина Павловна (1788–1819)
Сообщение о кровопролитном сражении на берегах реки Колочи у безвестного доселе села Бородино пришло в Тверь, ненамного опередив сплошные подводы с ранеными.
В Твери уже всё было готово к встрече героев битвы с наполеоновскими полчищами, потому что организацию госпиталей взяла на себя деятельная и властная, несмотря на свои молодые годы, великая княгиня Екатерина Павловна, четвёртая по старшинству дочь императора Павла Петровича и любимая внучка императрицы Екатерины Великой, а в те страдные дни супруга принца Георгия Ольденбургского, генерал-губернатора Тверской, Ярославской и Новгородской губерний, главного директора путей сообщения Российской империи.
Великая княжна Екатерина Павловна. Художник Ф. Штирнбранд
В официальных сообщениях говорилось о жестокой сече, о больших потерях убитыми, ну а то, что раненых было очень много, видел и сам губернатор и тверичане.
Екатерина Павловна вместе с супругом прочитывала сообщения. И одно из них особенно взволновало её — это было горькое известие о тяжёлом ранении командующего 20-й русской армией генерала от инфантерии князя Петра Ивановича Багратиона.
Прочитав сообщение, Екатерина Павловна потребовала к себе курьера. Стала задавать вопросы о самочувствии князя, о характере ранения. Но курьер не мог ничего вразумительно объяснить.
— Не ведаю, ваше высочество, не ведаю подробностей. Моё дело быстро депешу доставить. Остальное… — и он только развёл руками, прибавив, правда: — Жаль, ой жаль князя! Душа человек и храбрец, каких мало.
— Но хоть что-то? — перебила Екатерина Павловна.
— Знаю токмо, что прямо с поля битвы повезли Петра Ивановича в имение князя Голицына.
— Далеко-то как! — воскликнула Екатерина Павловна. — Нет бы к нам в Тверь…
Имение Бориса Андреевича Голицына, возглавлявшего в ту пору Владимирское ополчение, располагалось в Юрьев-Польском районе Владимирской области. Подальше Твери, конечно. Да и спокойнее там. Ведь Тверь-то на пути к Санкт-Петербургу. А что, если Наполеон на столицу решит идти?! Впрочем, командованию уже тогда понятно было, что после сражения на берегах Колочи нет уже сил у французов совершать такие походы.
Екатерина Павловна отпустила курьера. Надо было остаться наедине со своими мыслями.
А подумать было над чем… Для неё князь Пётр Иванович был не просто князем, не просто генералом, ревностно служившим государю и Отечеству. Её связывали с князем тайные, едва уловимые для посторонних нити. Какие это нити? Какова сила их притяжения? Невероятно на первый взгляд! Представительница правящей династии, великая княгиня и генерал. Правда, генерал, как тогда говорили, благородных кровей — князь хоть и грузинский, но родовитой, родовитость которого признана русским обществом.
Екатерина Павловна была обеспокоена сообщением, и обеспокоена поначалу просто тем, что князь получил ранение. О трагическом не думалось. Вон сколько раненых. И ведь удалось выхаживать и возвращать в строй многих, очень многих.
Но в первые дни никаких подробностей известно не было. Сообщения о состоянии князя стали поступать позже. Сначала ей сообщили о том, что князь Голицын повелел своим крестьянам выстлать соломой дорогу от большака до своего имения, чтобы Багратион не страдал от тряски кареты на ухабах, а когда увидел, что и это не помогает, приказал нести раненого до самого имения на руках.
«Так, значит, ранение очень тяжёлое! — подумала Екатерина Павловна. — Но что же, что…»
Попытки узнать что-то более подробно пока оказывались безуспешными. Конечно, на первом месте было беспокойство за жизнь князя, но была и ещё одна причина, которая заставляла проявлять столько внимания. Это уже относилось к обстоятельствам особого характера. Доподлинно неизвестно, какие отношения связывали Екатерину Павловну с генералом, по образу и подобию Суворова — так называли в ту пору Багратиона, — но тревоги имели, видимо, под собой очень серьёзную основу.
«А если не удастся вылечить князя, если он, представить страшно, покинет сей мир? — эти мысли не отпускали ни на час. — Жаль, как же жаль его! А что будет с письмами!»
Такие мысли буквально приводили в ужас…
Сообщение о кончине князя Петра Ивановича Багратиона обрушилось как снег на голову. Лекари надеялись до последнего, а потому о тяжести ранения говорили в общих чертах. Но исход был неизбежен. Это случилось 12 сентября 1812 года, и почти тут же, едва получив известие и подробно расспросив курьера, его доставившего, курьера, который был свидетелем произошедшего, Екатерина Павловна спешно написала письмо своему старшему брату — императору Александру I:
«…Багратион умер вчера ночью; вестник видел его смерть, и один из его адъютантов сказал, что он отошёл в мир иной, итак, это правда. Вы помните о моих отношениях с ним и то, что я вам сообщила о том, что у него в руках остались документы, которые могли бы жестоко меня скомпрометировать, если бы попали к посторонним. Он клялся мне сто раз, что уничтожил их, но я знаю его характер, и это позволяет мне сомневаться в истинности его слов. Мне бесконечно важно (И вам тоже, смею заметить), чтобы эти акты остались неизвестными. Прошу вас: прикажите наложить печать на эти бумаги и передать их вам, и позвольте мне их просмотреть, чтобы отобрать те из них, что принадлежат мне. Они должны быть или у князя Салагова, который, я уверена, был их хранителем, не знающим, что ему было доверено, в прошлых кампаниях, или у него самого. Если вы найдёте, что это нельзя сделать таким образом или что есть какой-то другой способ их забрать, сделайте это, и немедленно, дело не терпит отлагательств; ради бога, пусть никто не узнает об этом, это может меня ужасно скомпрометировать. Простите, мой дорогой друг, что в такой момент я вам докучаю с такой несерьёзной просьбой…»
Ну что же, можно было бы заметить, что нет ничего удивительного в этаком письме к брату. Ничего удивительного в обстановке обычной, мирной. Но шла война, и стрелка весов пока ещё, как казалось, могла склониться в любую сторону. Да, Русь непобедима, да, русская армия не погибла, а, напротив, исчезла из поля зрения Наполеона. Наполеоновские же банды, оказавшись в Москве, предались грабежам, и дисциплина, а следовательно, боеспособность стремительно падали. Но ведь французы были в Москве, а не русские в Париже…
И в такое суровое время младшая сестра бомбила старшего брата письмами, которые отрывали от дел, от руководства страной, которые требовали каких-то серьёзных действий и решений. Казалось, император вправе просто отмахнуться от дамских фантазий и оставить всё до лучших времён. До того ли?! Но император не посчитал всё, что написано сестрой, пустыми фантазиями и уже 24 сентября написал ответ:
«…То, что вы мне сообщили в вашем письме от 13, так тронуло меня, что я тут же отложил свои дела. В тот же момент я приказал найти Салагова. Он был болен, в постели, и смог приехать ко мне лишь на следующий день, 22. Он мне сказал, что было время, когда он был хранителем бумаг усопшего, но что потом по его приказу он отдал их некоему Чекуанову, грузину, служащему псарного двора. Он предложил себя в качестве посланника к этому субъекту, утверждая, что знает шкатулку, в которой должны находиться наиболее интересные бумаги покойного. Вчера, 23, он дал мне знать, что нашёл некоторое количество бумаг покойного у этого субъекта, что он провёл остаток дня, опечатывая их, но что там были только текущие служебные бумаги и что маленькую шкатулку усопший забрал в свой последний приезд сюда. Он прибавил, что самое верное средство вернуть её обратно — это послать означенного Чекуанова с фельдъегерем в Симу, где он (Багратион) умер, чтобы забрать её, и что это единственный человек, который может её опознать. И даже что он боится, как бы семья Бориса Голицына не наложила на неё руку».