И снова на сцене появляется князь Пётр Иванович Багратион.
Можно представить себе положение вдовствующей императрицы. Сын императора? Да, он был сыном Павла Петровича и лишь формально — не веря, что выполнят, — взял с заговорщиков обещание, что они сохранят при свержении жизнь государю. Впрочем, если это Симеон, он ещё мог хоть номинально поверить, поскольку не так хорошо знал историю, как настоящий Александр Павлович. Но как мог в такое поверить Александр Павлович, который впитал русскую историю с молоком матери? Так говорят — с молоком матери, — но тут не лишним будет напомнить, что императрица Екатерина Великая воспитывала его как сына-наследника престола, а не как внука. Ну относительно любви говорить не будем. Разве можно сравнивать любовь матери к сыну или бабушки к внуку. В жизни всякое случается, бывает, что и любовь бабушки к внуку становится сильней.
Кому могла доверять Мария Фёдоровна? Безусловно, графу Алексею Андреевичу Аракчееву, безусловно, Фёдору Васильевичу Ростопчину, безусловно, честным и преданным офицерам братьям Грузиновым и полковнику Грекову. Вот таков, увы, весьма узкий круг честных и порядочных людей, окружавших императора.
Заговорщики позаботились о том, чтобы оставить императора один на один с ними. Оклеветанный Аракчеев был удалён от двора и отправлен в своё имение, в Грузины. Отодвинут в сторону и Фёдор Васильевич Ростопчин, с 14 марта 1800 года входивший в Совет при императоре.
В феврале 1801 года, за три недели до цареубийства, Ростопчин был стараниями Палена отправлен в отставку и уехал в Москву. Ростопчин отличался искренней личной преданностью Павлу.
Ну а история с братьями Грузиновыми вообще вопиюща. В ней отразилась вся низость, подлость и бесчеловечность тех мерзавцев, которые выставляли себя радетелями России, а на деле страстно желали гибели Державы, являясь холуями английских тёмных сил.
Для заговорщиков братья Грузиновы и полковник Греков были очень серьёзной помехой, даже можно сказать непреодолимым препятствием в замысле цареубийства. В журнале «Русская старина» за 1883 год рассказывается о подлом поступке заговорщиков:
«Многим из лиц, приближенных к Императору Павлу, не нравилась особенная его привязанность к полковнику Грузинову (Евграфу Осиповичу), исполнявшему все царские секретные поручения и находящемуся неотлучно, даже ночью, при Государе. Они (Пален и Ко) употребляли все способы, чтобы очернить императорского любимца, стараясь даже оклеветать его в измене… Но долго все старания не могли возбудить в Императоре искру подозрения. Тогда заговорщики убедили Государя отпустить его на Дон для свидания с родными, объясняя, что, почувствовав себя на свободе, Грузинов обнаружит дерзкие замыслы против своего Благодетеля. Император склонился на эту хитрость…
Среди нахождения в отпуску, в Черкасске, Грузинов был схвачен, посажен в тюрьму и закован в кандалы. Его обвинили в самых невероятных и неправдоподобных преступлениях, как, например, будто он похвалялся, что возьмёт Константинополь и населит его разных вер людьми, учредит там свой сенат и управление; что и Москва затрясётся, и при этом, будто бы дерзко отозвался об особе Государя Императора…
Следствие и суд были окончены самым поспешным образом, и вскоре последовала смертная казнь всех участников, признанных виновными…
Черкасский прокурор протестовал, и Император Павел Петрович послал указ о помиловании, но, благодаря людям, стремившимся погубить верных слуг царских, этот указ объявили уже после казни, и когда Император узнал о том, то немедленно отдал под суд генералов Репнина и Кожина, посланных из Петербурга для наблюдения над производством на Дону следствия по делу Грузинова и его товарищей».
То есть были казнены братья Грузиновы и полковник Греков. Путь к цареубийству и с этого направления был открыт.
На то она и первая любовь…
Мы уже говорили о детском увлечении великой княжны Екатерины Павловны Багратионом. На это увлечение указывает ряд свидетельств современников, а вот на ответные чувства таких указаний до определённого времени не было.
Детские чувства? Да, они, казалось, остались в детстве. А весной 1807 года при дворе появился новый флигель-адъютант императора князь Михаил Петрович Долгоруков, красавец, умница, храбрец! Уже был ранен при Аустерлице и получил в награду шашку «За храбрость», отличился и в кампаниях 1806 и 1807 годов — награждён в декабре 1806 года орденом Св. Владимира 3-й, а в январе — Св. Георгия 4-й степени, который давался исключительно за личную храбрость. В июне того же 1807 года получил Св. Георгия 3-й степени. Не каждый мог похвастать таким количеством наград. За полгода — три ордена.
Катиш, подобно своей бабушке, уважала в людях мужество и отвагу. Екатерина Великая любила повторять: «Если бы я была мужчиной, смерть в бою не позволила бы мне дожить до капитанского чина».
А Катиш в 1807 году — 19 лет! Пора любви. И сердце готово к этому чувству, и душа готова. И всё внутри как порох — мелькнёт искра, и вспыхнет.
Говорят, Михаил Долгоруков влюбился в Екатерину Павловну чуть ли не с первого взгляда. Но он, конечно, знал о суровых порядках, установленных для великих княжон. Оставалось уповать на то, что император считал его своим другом, а это уже кое-что значило.
М. П. Долгоруков. Художник П.-Э. Рокштуль
И Михаил, объяснившись с Екатериной Павловной и выяснив, что и она разделяет его чувства, отправился просить её руки у матери вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны.
Увы, та даже слушать не пожелала: что вы, батенька, не по Сеньке шапка. Таков смысл ответа, просто сказать вот этак Мария Фёдоровна, хоть и умевшая говорить по-русски, думать по-русски не научившаяся, вряд ли бы сумела. Ведь думать по-русски для иноземцев дело невозможное, тем более в первом поколении.
Нет, и всё.
Тогда за дело принялась сама Катиш. Не желая спорить с матерью, она насела на брата. Император долго сопротивлялся, но с каждым разом всё более смягчался и, наконец, обещал подумать.
А тут снова война. Теперь со шведами.
Князь Михаил Петрович Долгоруков отправился на театр военных действий. И тут наконец Мария Фёдоровна поддалась уговорам. Она обещала своё материнское благословение на брак, если таковой состоится после возвращения Долгорукова в столицу.
К Долгорукову полетели два радостных для него письма — в одном Екатерина Павловна сообщала о согласии своей матери, в другом сам император говорил о том, что удалось-таки сломить вдовствующую императрицу, и поздравлял друга.
Князь Михаил Петрович Долгоруков был назначен в корпус генерал-лейтенанта Николая Алексеевича Тучкова, который действовал в Финляндии. Там ему был поручен в командование Сердобольский отряд.
Долгоруков был храбр. Мы это знаем. Но и самолюбив. Прибыв в корпус Тучкова, он был разочарован тем, что в команду ему дан лишь какой-то отряд, а не весь корпус. Видимо, какой-то разговор с императором был по поводу более высокого назначения, потому что князь заявил Тучкову, что прибыл возглавить весь корпус.
Николай Алексеевич Тучков, храбрый, выдержанный, опытный генерал, который, как известно, погиб впоследствии смертью героя на Бородинском поле, ответил спокойно:
— Начальствуя над отрядом по воле и назначению главнокомандующего генерала Буксгевдена, не считаю себя вправе без ведома и разрешения последнего уступить начальство другому лицу, притом младшему в чине.
Долгоруков был генерал-майором, Тучков — генерал-лейтенантом.
Долгоруков вышел из себя и нагрубил Тучкову, который, между прочим, был его прямым начальником!
Тучков призвал его к порядку и напомнил о воинской дисциплине и субординации.
И тогда Долгоруков вызвал Тучкова на дуэль.
Тучков хладнокровно ответил:
— Во время боевых действий в виду неприятеля стреляться двум генералам — преступление. Решим спор иначе. Встанем рядом в передовую цепь. Бог нас рассудит!
Как раз предстоял отвлекающий манёвр с целью обеспечения действий воск генерала Каменского на основном направлении. Нужно было атаковать мост. И вот в разгар боя Михаил Долгоруков был убит наповал вражеским ядром.
Его сослуживец Иван Петрович Липранди рассказал:
«Князь был в сюртуке нараспашку… На шее Георгиевский крест, сабля под сюртуком… Был прекрасный осенний день. Шли под гору довольно шибко, князь — по самой оконечности левой стороны дороги. Ядра были довольно часты. Вдруг мы услыхали удар ядра и в то же время падение князя в яму… Граф Толстой и я мгновенно бросились за ним… Он лежал на спине. Прекрасное лицо его не изменилось. Трёхфунтовое ядро ударило в локоть правой руки и пронизало его стан. Он был бездыханен…»
Корпус Николая Алексеевича Тучкова опрокинул врага и выполнил поставленную задачу, обеспечив успешные действия основных сил генерала Буксгевдена.
Н. С. Голицын в повествовании «Бой при Иденсальми в Финляндии 5 сентября 1808» отметил:
«Вот точно говорят, что кошка скребёт на свой хребет. Ну не надо было лезть на рожон, провоцировать и оскорблять командира. Даже если ты настолько уверен в своей крутости и полномочности. Ибо заканчивается оно… печально».
А буквально через два дня на имя Долгорукова пришло в корпус сразу два письма. В одном Екатерина Павловна с радостью называла его женихом, во втором император сообщал о том, что за Екатериной Павловной будет сохранён титул великой княгини и что он подготовит указ о титуле императорского высочества для самого Долгорукова. Но самое удивительное, что поздравлял чином генерал-лейтенант и назначением на корпус, которым командовал Тучков. То есть, не вспыли Долгоруков и не начни торопить события, все решилось бы спокойно и планомерно. Куда собирались перевести Тучкова, видимо, вполне заслуженно, с повышением, так и осталось неизвестным, ибо перевод по причине смерти Долгорукова не состоялся.
Александр Яковлевич Булгаков, сенатор, дипломат и московский почт-директор, писал брату в октябре 1808 года: