Если поначалу император смотрел довольно спокойно на замужество Катиш в России, то по мере роста её авторитета и слухов о том, что в обществе зреют мысли о замене его на престоле, именно ею, уже именуемой «Екатериной III», он всё более склонялся к тому, что лучше выдать замуж и отправить подальше из России.
А вот Мария Фёдоровна не хотела отпускать Екатерину Павловну. Памятны были трагедии со старшими дочерями.
Ну что ж, император Франц отпал. Сам женился, да и авторитет свой после Аустерлица потерял.
И тут стало известно, что свататься к Катиш решил сам Наполеон.
Знаменитая мемуаристка Александра Осиповна Смирнова-Россет писала по этому поводу:
«В 1810 году получили неожиданное известие, которое взволновало весь двор. Наполеон просил руки великой княжны Екатерины Павловны. Рибопьер (Александр Иванович, русский дипломат швейцарского происхождения. — А. Ш.) мне рассказывал, что утром за завтраком великая княжна с приближёнными шутила и смеялась над принцем Ольденбургским, который не скрывал своих чувств…
Вечером у вдовствующей императрицы Марии Федоровны было большое собрание: не было ни Екатерины Павловны, ни принца Ольденбургского. Дверь отворилась, и дежурный камергер громко объявил: „Её императорское величество с наречённым женихом принцем Ольденбургским“».
Этого жениха никак не хотели ни вдовствующая императрица, ни император, ни сама Катиш.
Александра Осиповна далее сообщила:
«Наполеону написали, что его предложение пришло после помолвки».
И высказала предположение: «Но за это (за отказ. — А. Ш.) мы поплатились войной 1812 года. Наполеоны — парвеню. Они никогда не прощают тем, которые не смотрят на них как на представителей великих и старинных династий. Вышли записки Ремюза, каким мелочным подлецом оказывается великий полководец. Он был лишь великим полководцем и жонглером».
Несведущие в тонкостях политики так и посчитали, что вот, мол, отказали Наполеону в сватовстве, он и пошёл войной. Но война готовилась тёмными силами, которые были и против Наполеона, и против России. Нашествие Наполеона было спланировано задолго до того, как Наполеон решил свататься. Известно, что и сам он заявлял, что не хочет войны с Россией, но всё подобно оперной сцене, где за кулисами руководят англичане.
Наполеон ведь ещё с императором Павлом заключил мирный договор, по которому русский император выделял ему сорокатысячный казачий корпус с целью выдворения англичан из Индостана.
Что же касается самой великой княжны, то она твёрдо заявила, что лучше пойдёт замуж за кучера, нежели за Наполеона.
Ну а чтобы уж не сильно обижать Наполеона отказом и убедить, что всё было решено до его сватовства, было спешно объявлено о венчании Екатерины Павловны с принцем Ольденбургским, состоявшемся в главной церкви Зимнего дворца, было извещено специальным манифестом…
«БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ
МЫ АЛЕКСАНДР ПЕРВЫЙ,
ИМПЕРАТОР и САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,
и прочая, и прочая, и прочая.
Объявляем всем верным Нашим подданным: В 18 день сего месяца, промыслом Всемогущего по обряду Православной Нашей церкви совершилося бракосочетание любезной Сестры Нашей, Великой Княжны Екатерины Павловны с Его Светлостью, Принцем Георгием Голстейн-Ольденбургским».
Опять родственники, хоть и дальние. Часто вершились в императорских семьях родственные браки. Вот и принц Георг Ольденбургский был сыном младшей сестры Марии Фёдоровны Фредерики Вюртембергской и двоюродного брата императрицы Екатерины Великой Петера Фридриха Людвига Ольденбургского, то есть приходился племянником вдовствующей императрице, матери Катиш.
Правда, был он привлекателен, воспитан, образован. Окончил Лейпцигский университет, диплом которого ценился в ту пору. Единственно, что смущало. Русского языка не знал вовсе, а потому сразу пришлось приступить к его изучению.
Мария Фёдоровна поглядывала на возню с женихами, но на уме своём имела именно этот брак, причем ещё в 1808 году. Поэтому она довольно долго противодействовала желанию Екатерины Павловны выйти замуж за князя Михаила Долгорукова.
Принц Ольденбургский влюбился в Катиш сразу, уже при первой встрече, то есть, как говорят, с первого взгляда.
Но Катиш поначалу отнеслась к нему просто как к кузену. Встречам она не противилась, да и только. О своих истинных чувствах она не распространялась, хотя многие замечали, что явно прослеживается интерес к князю Багратиону, правда, гадали — чей интерес, самой Катиш или её матери.
Принц вполне подходил в женихи великой княжны по всем статьям. Посланник Сардинии в России консервативный философ и дипломат граф Жозеф де Местр писал об этом так:
«Происхождение жениха самое почётное, ибо он, как и император, принадлежит к Голштинскому дому… Он уже обратил на себя внимание в качестве ревельского генерал-губернатора…»
О самом же браке он в письме к архитектору писал:
«Он неравный, но тем не менее благоразумный и достойный Великой княгини.
Во-первых, всякая принцесса, семейство которой пользуется страшной дружбой Наполеона, поступает весьма дельно, выходя замуж даже несколько скромнее, чем имела бы право ожидать. Ведь кто может поручиться за всё, что может он забрать в свою чумную голову… Первое её желание заключается в том, чтобы не оставлять своей семьи и милой ей России, ибо принц поселяется здесь и можно представить, какая блестящая судьба ожидает его!»
Но ведь где-то поблизости постоянно был Багратион. Какие же отношения связывали его с Катиш? Относительно Марии Фёдоровны, конечно, подозрения были ошибочны. Она просто была благодарна князю, который находился рядом с её семейством в роковые месяцы после убийства супруга. Да ведь известно, что далее симпатии у неё ни с кем из представителей мужского полка ничего не могло быть. Ещё после рождения в 1798 году Михаила Павловича ей сказали, что известные отношения с супругом для неё смертельны.
Не укрылось от матери, что Катиш увлечена князем и то, что увлечение не безответно. И вот теперь предстояло сообщить Багратиону об обручении Катиш. Мария Фёдоровна отправила князю письмо, датированное февралём 1809 года, в котором писала:
«Князь Петр Иванович! Я, пользуясь отъездом камер-юнкера Ланского, чтоб напомнить вам о себе и показать вам, что и в отдаленности я сохраняю одинаковое к вам благорасположение. Хотя я и надеюсь, что вы в том не сумневаетесь, однако я нахожу удовольствие повторять уверение о неизменности оного…
В прочем будьте уверены, что я с истинным доброжелательством пребываю вам всегда благосклонною… Будьте здоровы и помните нас… Мария».
Багратион поздравил Марию Фёдоровну с бракосочетанием «Ея императорского величества государыни великой княгини Екатерины Павловны».
Марии же Фёдоровне написал:
«Всемилостивейшая государыня, удостойте принять поднесение моё с свойственною вашему императорскому величеству милостью и простите великодушно такую смелость доброму солдату, коего сердце более чувствует, нежели перо когда-нибудь выразить может».
Великая княжна Екатерина Павловна. Художник И.-Ф.-А. Тишбейн
Что делать? Любовь любовью, но Багратион был женат. Пусть неудачно, пусть жили супруги врозь, и про Екатерину Павловну Багратион чего только не говорили, но женат.
Екатерина Павловна Багратион разъезжала по Европе, а Багратион почти постоянно воевал. Но вот выдалась передышка, и он, узнав о замужестве Катиш, неожиданно отправился повидать супругу.
«Что мне все прелести волшебных стран?!»
После свадьбы новобрачные пожили в Павловске, затем в Аничковом дворце в Петербурге. Аничков дворец им подарил император по случаю бракосочетания.
История умалчивает о силе чувств Катиш к супругу. А вот о том, что принц Ольденбургский любил по-настоящему, свидетельствуют стихи, которые он посвящал молодой супруге:
Что мне все прелести волшебных стран,
О коих нам твердят в старинных сказках,
Когда передо мной моя жена
Со взором светлым, с чистою душой…
Многие современники считают, что трудно было не полюбить великую княжну, теперь уже, после замужества, великую княгиню Екатерину Павловну. Альберт Манфред в книге «Наполеон Бонапарт» дал ей такую оценку:
«Тот же Стединг в мае 1810 года вновь доносил, что великая княгиня Екатерина — „принцесса, обладающая умом и образованием, сочетаемым с весьма решительным характером“, крайне настроена против Наполеона и современного положения в России. Он связывал с этим её большое влияние на императорскую семью, и в особенности на великого князя Константина, и объяснял этим же ее популярность в русском обществе.
Существенным было, однако, не само расхождение взглядов между братом и сестрой; такое расхождение было вполне возможным, да и царь, как известно, не отличался большим постоянством; он менял и взгляды, и политику, и друзей. Важнее было то, что скрывалось за этими разногласиями…
При её уме, при её огромном честолюбии, остававшемся неутолённым, при её склонности к острой политической игре готова ли она была довольствоваться успехами в своей тверской гостиной и похвалами, расточаемыми ей опальными вельможами и сановными старцами не у дел? Кто знает, быть может, она и в самом деле была не прочь повторить ещё раз на политической сцене русской истории роль, так искусно и с таким успехом сыгранную её бабушкой Екатериной II?»
Французский посланник в России с 1807 по 1820 год, Арман Огюстен Луи де Коленкур, оставивший мемуары о наполеоновской эпохе, отмечал:
«Многие хотят усмотреть в великой княгине Екатерине всё такое, что в будущем отзовётся громко. Она в переписке с большей частью видных генералов, она показывает вид, что возобновляет отношения с ранеными генералами и офицерами и отличает их, она ласкает русских стариков, переписывается с ними об искусствах, науках или литературе