. Говорили, будто бы она старается доказать всем, что способна воскресить все великие воспоминания, на которые указывает её имя. Она старается быть более русской, чем её семья, или по вкусам, или по обычаям, со всеми разговаривает, объясняясь легко и с уверенностью сорокалетней женщины (и это в двадцать с небольшим лет. — А. Ш.). Все это не ускользает от иных наблюдателей, которые видят в ней орудие её матери, всегда отличавшейся властолюбием. Государь же слишком доверчив. Великой княгине приписывают злословие по отношению к испанским делам, что, по словам приближённых, снова отдалило императрицу-мать и её дочь от принятой системы. Это злословие состоит в том, что она предпочла бы лучше стать женою попа, чем государыней в стране, находящейся под влиянием Франции».
Арман Огюстен Луи де Коленкур. Художник Ф.-П.-С. Жерар
Но замужество любимой младшей сестрёнки и, увы, тайно соперницы в вопросах власти не отвело угрозы от императора. Ему, конечно же, были известны настроения в обществе. Казалось, что определённые силы всерьёз рассматривают возможность отодвинуть его от престола и провозгласить Екатерину Павловну императрицей Екатериной III. Считали, что она станет действительно достойной продолжательницей великих свершений своей великой бабки. Он-то хоть и обещал, что при нём будет всё как при бабушке, да выходило пока с точностью до наоборот.
Канцлер Безбородко на встрече с молодыми дипломатами как-то заявил, что «ни одна пушка в Европе пальнуть не смела без её (Екатерины Великой. — А. Ш.) на то ведома».
А годилась ли Катиш в императрицы?
А. Б. Куракин утверждал, что она «обладает умом и духом, соответствующим её роду, имеет силу воли, она не создана для тесного круга, робость ей совершенно несвойственна, смелость и совершенство, с которыми она ездит верхом, способны возбудить зависть даже в мужчинах».
Итак, бракосочетание состоялось, но за всеми этими разговорами о женихах, которые ни к чему не привели, и за рассказом о венчании мы забыли о князе Багратионе. Что же всё-таки было между ним и Екатериной Павловной, если она бомбила письмами своего державного брата, узнав о гибели князя Петра Ивановича, и не просто бомбила, а говорила о том, что её письма, если их найдут в бумагах, могут её сильно скомпрометировать?
Их отношения — это особая глава. Да, были и симпатия, и, видимо, любовь, иначе бы письма не представляли такой угрозы. Ну подумаешь, переписка. Но Екатерина Павловна опасалась именно за свои письма, а это означало, что в них содержалось что-то такое, что говорило о её отношении к князю, о её чувствах к нему. Если бы там, к примеру, была политика, то никак уж не стоило бы просить именно державного брата изымать таковые свидетельства.
А не было бы в письмах, кроме любовных, каких-то тайн, тайн государственных? Когда грянула война, естественно, всякие разговоры о смене императора отошли в сторону, да в конце концов и вовсе отпали. А вот в предвоенные годы они под собой почву имели.
Катиш в шаге от Екатерины III
Трагедия при Аустерлице свела на нет все достижения (хоть и не во имя России, но достижения, радовавшие европеизированное общество) «дней Александровых прекрасного начала». Ложная слава их заметно поблекла.
Но этого императору словно бы мало было. Он втянул страну в новую войну с Наполеоном теперь за интересы Пруссии. Началась война в конце 1806 года, но во всю ширь развернулась в 1807 году. Уже само назначение главнокомандующим омерзительной личности — барона Беннигсена, запятнавшего себя убийством Павла Петровича, говорило о многом. Только во время одного сражения при Прейсиш-Эйлау Баннигсен трижды помешал разгрому Наполеона, а затем приказал отступать тогда, когда французские войска стояли на грани полнейшего поражения. Ну а при Фридланде он и вовсе не давал русским генералам атаковать французов до тех пор, пока те не создадут подавляющее численное превосходство. Предательство полное и совершенно явное. Но император лишь сместил Беннигсена, а с Наполеоном заключил невыгодный для России позорный Тильзитский мир. И вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, и великая княгиня Екатерина Павловна в этой обстановке значительно сблизились с князем Петром Ивановичем Багратионом, который хоть и был огорчён замужеством Катиш, но сохранил самые добрые чувства. Единственно, что было ему непонятно, так это то, что император без объяснения причин снял его с должности главнокомандующего Дунайской армией.
Удивительно то, что, несмотря на замужество, Екатерина Павловна продолжала тайные встречи с князем Петром Ивановичем. Встречи держались в тайне не только потому, что она стала замужней женщиной. Главное было совершенно в другом. В русских патриотических умах зрело желание сделать Екатерину Павловну императрицей, сместив Александра. В восемнадцатом веке перевороты были почти что безделицей. Да и убийство императора Павла Петровича показало, что такая форма смены власти не изжила себя.
Разговоры о том, что император Александр приведёт Россию к краху, множились, и о его смещении многие уже заявляли в полный голос.
Осенью 1807 года шведский посол в России граф фон Стедингк (Стединк) докладывал в Стокгольм королю Густаву IV Адольфу:
«Говорят о том, что вся мужская линия царствующего дома должна быть отстранена, а так как императрица-мать и императрица Елизавета не обладают соответствующими данными, то на престол хотят возвести великую княжну Екатерину».
Получил таковые данные и Наполеон. 16 сентября 1807 года написал своему посланнику в Санкт-Петербурге Анн Жану Мари Савари: «Англичане насылают дьявола на континент. Они говорят, что русский император будет убит…»
Возможно, император чувствовал, что опасность исходит и от складывающегося союза между Багратионом с одной стороны и Марией Фёдоровной и Катиш — с другой. Не потому ли он назначил Багратиона главнокомандующим Дунайской армией? Нужно было отправить князя подальше от столицы.
Но была и другая сторона вопроса — назначение выдвигало князя Петра Ивановича на новую, более высокую ступень в воинской иерархии. Одно дело командовать небольшими мобильными отрядами, авангардами или арьергардами армии, а другое — быть главнокомандующим, то есть выйти на уровень Кутузова, Буксгевдена, Прозоровского… Это серьёзный прорыв в службе. Не совсем понятно и освобождение от поста главнокомандующего. Ведь Багратион вернулся в столицу.
А ведь это было время, когда император мог опереться лишь на одного человека — на графа Аракчеева, преданного ему.
Наверняка понимал император и то, что тайна его рождения наверняка известна узкому кругу людей. Но раскрытие её грозило ему неизбежным свержением.
Понимал и разницу ситуаций. Раскрытие заговора 11 марта 1801 года привело бы к гибели заговорщиков. Раскрытие заговора против него — Александра — спасения ему не сулило. Кто станет спасать императора, который довёл Россию до неудач Аустерлицкой и Фридландской, до позора Тильзитского, кто отдал врагу все завоевания бабушки и отца в Архипелаге?! Кто отдал Русскую Америку? Популярность князя Багратиона пугала его.
Пугали и какие-то особые тайные отношения с Багратионом Екатерины Павловны.
Встречи эти уже не были тайной. О них заговорили не только при дворе, не только в Павловске, о них уже судачили в столице. Императрица Елизавета Алексеевна, супруга императора, недолюбливавшая Катиш, писала своей матери маркграфине Баденской в 1807 году:
П. И. Багратион. Художник В. А. Тропинин
«…Ей (великой княжне Екатерине Павловне. — А. Ш.) нужен только муж и свобода… Я никогда не видела более странной молодой особы; она на дурном пути, потому что берёт за образец мнения, поведение, даже манеры своего дорогого брата Константина. То, как она держится, не пристало и сорокалетней женщине, а ещё того менее девушке девятнадцати лет, и к тому же эта её претензия водить за нос свою мать, что, впрочем, ей иногда и удаётся. Я не понимаю императрицу, которая в отношении других своих дочерей и невесток проявляла преувеличенную требовательность и суровость: этой она позволяет обращаться с собой с дерзостью, которая меня часто возмущает, и находит это в ней оригинальным. Теперь она как два пальца руки связана с князем Багратионом, который уже два лета живёт в Павловске, будучи там комендантом гарнизона. Она всё время говорит „мы“: „Мы велим матушке поступить так-то и так-то“… Не будь он так безобразен, она рисковала бы погубить себя этой связью, но его уродство спасает великую княгиню».
Между тем Екатерина Павловна обосновалась в Твери, город стал центром средоточия русских патриотических сил. Её супруг принц Георг Ольденбургский получил высочайшим указом назначение генерал-губернатором Тверской, Ярославской и Новгородской губерний и главным директором путей сообщения.
Неслучайно для путешествия в Тверь выбрали водный транспорт.
А в Твери принц сразу приступил к работе. В Википедии говорится:
«Ещё 16 июля 1809 во время пребывания в Петербурге им была учреждена „экспедиция водяных сообщений“ на место прежнего „департамента водяных коммуникаций“ с его медлительным производством и слабым контролем действий; после окончания множества накопившихся в нём за прежние годы дел департамент был закрыт. 20 августа 1809 года принцу было предоставлено право назначать по своему выбору и согласию чиновников на места во вверенных его надзору губерниях. Как центральное учреждение для 3 губерний принцем была учреждена „канцелярия генерал-губернатора“, подразделявшаяся на три отделения: уголовное, гражданское и полицейское. 30 августа 1809 года по ходатайству принца к управлению водяными путями сообщения была присоединена „экспедиция об устройстве дорог в государстве“, находившаяся до того времени в Петербурге. Таким образом, в ведении принца перешли и сухопутные пути сообщения».
В выборе генерал-губернаторской резиденции приняла участие и Екатерина Павловна. Тверь не Москва — она тише, уютней, спокойнее, нежели обе столицы. К тому же Катиш познакомилась с этим городом ещё в детстве, когда по пути в Москву на коронацию отца императора Павла Петровича она останавливалась здесь вместе со всем двором в Путевом дворце, построенном ещё по повелению её великой бабки — Екатерины II. Жемчужиной Твери была и остаётся Волга, причём именно в Твери в Волгу впадает полноводная река Тверца.